– Пора, Макс, конвой собран. Надеюсь, Вы выспались.

– Простите, мичман, – Макс вскочил, непонимающе вращая глазами – Я задремал.

– Непорядок, на посту спать нельзя! Будь это на флоте, я бы… – мичман улыбнулся, запнувшись, – Ладно, у Вас десять минут на сборы. Идите, я посторожу тут за Вас.

Проходя по галерее второго этажа, Макс разглядел весь отряд. Процессия выглядела немного нелепо и больше напоминала готовую к вынужденному ночному переходу компанию средневековых бродяг, укутанных во все возможные одежды, которые удалось достать в таверне, да еще и украшенная тройкой самодельных парусиновых носилок для раненных. Егерь махнул ему рукой.

– Мы готовы, – выкрикнул он, – ждем Вас.

– Иду, уже иду, господин Андреас, – ответил Макс.

Эмма успела собрать вещи в пару котомок, поэтому сборы не заняли много времени. Он набросил теплую кашемировую куртку и брезентовую накидку из запасов барона, вставил ноги в надежные унты, подаренные трактирщиком. "Побирушка, да и только – ничего своего", – подумал он, запахивая большой, не по размеру плащ.

Обернулся на дверь, глянул в окно и забрался под кровать, сдвинул вбок доску, держащуюся на одном гвозде, вытащил из подпола запрятанный там памятный саквояж. Обернул его крепкой серой холстиной и надежно припрятал в котомку с вещами.

В столовой уже никого не было. Приглушенный гомон раздавался из-за поднятой на канате двери в погреб. Макс не стал ждать, пока его начнут искать, и шмыгнул по покачивающейся лестничке вниз.

Караван уже успел выстроиться в линию. Во главе, с керосиновой лампой, подвешенной на изогнутом крюке, шел мальчишка – племянник трактирщика. Провожать гостей спустился в подземелье и сам хозяин. Глаза его были влажны от волнения, руки неуверенно дрожали. Со второй попытки он изловил увертывающего парнишку за ухо и стал что-то нашептывать ему. Тот неистово закивал головой, перемежая выражение согласия с просьбами о немедленном освобождении.

– Ну, вот, теперь можете идти, – отпустив мальчика, сказал трактирщик, – Сэм вас доведет.

– Спасибо и тебе трактирщик, – загремел Бома.

– И Вам, господин, за то, что остановились у меня, – угодливо ответил трактирщик.

– Не стоит благодарностей, – объявил барон, – Хорошая работа во все времена стоит хороших денег. Вот, лови, – он кинул трактирщику мешочек с золотыми империалами.

– Благодарю, господин барон, Вы так щедры! – взвешивая на руке увесистый кошелек, сказал довольный трактирщик, – Не извольте беспокоиться за лошадок, все будет в лучшем виде!

– Угу, смотри мне. Загубишь Трамадора – я тебя из под земли выну, старик, – ответил Бома.

– Нет, как можно господин барон, как можно?!

– Ладно, верю, – расслабленно ответил Бома, – Трогай! – сказал он, сделав знак слугам поднимать его носилки.

– Ну, вот и хорошо! Теперь ступайте. Да хранит вас Вечное Небо, – трактирщик взмахнул полотенцем, и мальчишка, отворив кованную чугунную дверь, пригнувшись, нырнул в пропахший сыростью древний подземный лаз.

Подземный проход, хотя и был прорыт в стародавние времена, оказался в неплохом состоянии и вскорости они без всяких приключений добрались до конца лаза. Мальчишка безуспешно попробовал сдвинуть с места крышку люка и, намаявшись, попросил помощи. Андреас и слуга барона по имени Дожва, избежавший ранения в схватке, вызвались помочь и, изрядно попотев, вместе смогли сдвинуть приржавевшую и заваленную полуметровым слоем снега кованную плиту.

В туннеле стало чуть светлее, темные ночные отблески осветили фиолетовым скованные напряжением лица. Ветер завывал высоко над головой, наметая рой снежинок в жерло лаза, Андреас приподнялся на полустертых ступеньках, оказавшись в снежной прогалине.

Слева в нескольких шагах нависали кроны исполинских сосен, раскачиваясь в порывах налетающего ветра. Справа буран намел гладкий, как яйцо, снежный полушар сугроба, загораживающий обзор на холмы. Егерь принюхался, по старой охотничьей привычке, ловя запахи живого. Но ветер, дувший с леса, приносил только холодную сырость снежных зарядов и едва уловимый запах сосновой смолы. Он ступил на мягкий сырой снег, стараясь не сломать случайную ветку, обошел сугроб, сделал небольшой круг между деревьями, остановился у полусухой старой сосны и вслушался:

– Стоишь.? – раздалось приглушено совсем рядом.

– Стою, – пожаловался другой голос, совсем охрипший.

– Скоро?

– Через час.

– Отец приказал передислоцироваться к дороге, тут все равно нет никого.

– Это хорошо, а то я совсем тут околел.

– Тогда пойдем.

Снег заскрипел под чьими-то ногами совсем близко.

– Какие вводные?

– Отец велел прикончить их всех, пока они не попали в Дю Руэн. Иначе порешат нас вместо них…

– Давно пора их всех передушить, – зашипел хрипатый.

– Тебе бы только кого-нибудь загубить, – ответил второй.

– А что с ними цацкаться…

– Не твоего ума дела. Тут другие думают. Иди за мной…

Шаги заскрипели по мокрому снегу, угасая в порывах метели и завывании ветра. Андреас, стоявший затаив дыхание, наконец, позволил себе выдохнуть. Вокруг стало тихо, лишь ветер продолжал ворошить кроны растревоженных сосен, нагоняя волны сырого снега.

Миновало почти два часа с тех пор, как они покинули таверну и почти полтора, как племянник трактирщика довел их до русла полузамерзшего ручья. Мальчишка пробормотал скороговоркой, что до мельницы от силы час хорошей ходьбы вверх по руслу и, не попрощавшись, исчез, будто его и не было.

Тропинка тянулась вдоль русла черного полузамерзшего ручейка. Выпавший снег завалил и без того слабо проходимую дорожку, люди проваливались, надрывая плечи и отмораживая на мокром ветру руки, волоча тяжелые носилки с ранеными и поклажей. Каждая миля давалась все с большим трудом. Заговорили о привале. Буран, будто почуяв слабость путников, загудел сильнее, раскачивая бурелом и раскидывая снежные заряды с вершин сосен. И когда все уже были готовы бросить безнадежное дело, чтобы встать на долгую стоянку, из темноты ночи возникли черные очертания брошенной мельницы – призрака, старающегося напугать незваных гостей.

Огромное главное мельничное колесо зависло последи леса, а за ним чернела темным контуром бревенчатая изба старой мельницы. Егерь, подняв фонарь над головой, осмотрел наметанным взором строение.

У самого колеса был переброшен мосток, который, похоже, являлся переходом на другую сторону и вел ко входу. Ручей после мельницы расходился в стороны, образуя пруд.

Каравану пришлось сделать крюк, забравшись на холмик левее и зайдя сверху по течению. Попутно набрав полные унты снега, они выбрались на полусгнивший мостик, проброшенный над ручьем. Черная вода тихо журчала под ногами в ледяной выемке, покрыв коркой льда полугнилые доски, которые угрожающе качались при каждом шаге.

– Ой, ой, – закричала Эмма – хлипкая опора поручня, за который она держалась, затрещала, потом подломилась и она, не удержавшись, упала в воду.

– Вот демоны! – крикнул Андреас, тут же скидывая рюкзак, отвязывая длинную бухту толстого каната, – Сейчас, сейчас.

Макс бросился к кромке воды, чтобы нырнуть за девушкой.

– Не надо, Макс, остановитесь! Оба сгинете, – крикнул ему егерь, – Я сам.

Голова Эммы уже почти исчезла в черноте воды, когда егерь закинул конец веревки рядом с ней. Она вцепилась замерзающими пальцами в спасительную стропу, и Макс подскочив к егерю вдвоем стали тащить ее из воды.

– Раз, два, – отмерял егерь бесконечные метры фала, а леденеющие руки Эммы скользили по канату – вот-вот разожмет.

– Эмма, держи, не выпускай! Мы сейчас! Еще немножко!

Девушка, похоже, уже не слышала, теряя сознание от холода

– Мичман, подхватите ее скорее, – крикнул подоспевший Берроуз и, наклонившись, ухватил ее за рукав.

– Эх, как же так! – запричитал барон, – Эй, Дожва, скорее на мельницу – распали огонь, надо отогреть барышню! И найди фляжку с настойкой быстро. Дать надобно ей немедленно.