– Куда ехать-то?
– До Н-бурга, – Петр вынул из кармана листок с адресами и добавил, – улица Центральная, гостиница… тоже Центральная.
– Садись в первую машину, сейчас поедем.
– А сколько будет стоить?
– У нас все строго по счетчику…
Петр поднял с асфальта свою сумку и направился к первой «Волге». Внезапно он резко остановился. Сквозь шум стадиона, рвущегося из динамиков телевизора, он вдруг отчетливо услышал голос Леры:
«Да что же это такое! Да помогите же!..»
На лбу у Петра выступил холодный пот, а его сердце бешено заколотилось.
«Что за чертовщина? Уже второй раз мерещится…»
Понимая, что это просто невозможно – услышать здесь, за тридевять земель от Москвы, голос Леры, он все же несколько секунд постоял, прислушиваясь к телевизору. Не услышав больше никаких подозрительных звуков, он тряхнул головой и подошел к первому такси. Сумку и пальто он положил на просторный задний диван, а сам уселся на переднее пассажирское кресло.
Дорога от аэропорта до Н-бурга заняла двадцать минут. Все это время, под аккомпанемент орущего радио, Петр смотрел в окно и пытался осмыслить свои голосовые галлюцинации.
Как и всегда, в тех случаях, когда Петр оказывался в непростых ситуациях, он мысленно раздвоился на две свои постоянно конфликтующие противоположности – «Петра-правильного» и «Петра-бунтаря»…
«Уверен, что все эти голоса возникают только из-за того, что у Леры кто-то появился», – раздраженно думал «бунтарь», – «мое подсознание явно хочет мне что-то подсказать, оно пытается помочь мне. Вот приеду обратно и прямо с порога у нее спрошу – «У тебя с НИМ что-то есть?». Или нет, лучше вот так – «Давно это у тебя с НИМ?..»
«Ты думаешь, что вся эта голосовая чертовщина связана с тем, что у Леры кто-то появился? Чушь! Ты ведь даже не знаешь – правда ли это, или это всего-навсего плод твоего воспаленного от ревности воображения. Может быть, есть смысл подождать, понаблюдать? А то обидишь человека почем зря. Мало ли, что тебе могло послышаться. Лучше свои уши проверь, когда вернешься в Москву», – пытался утихомирить «бунтаря» «правильный Петр».
«С ушами все в порядке. Кстати, они и твои тоже. Н-е-е-т. Это все подсознание… Интуиция… Подсказывает мне. Пытается направить на верный путь. И выжидать я не намерен – приеду, и вот так – с ходу, строго, напрямую, ва-банк – «Давно это у тебя с НИМ?!» Как будто я о них все знаю. И все! Лера тут же все выложит от неожиданности».
«Опять – двадцать пять! О ком «о них» ты все знаешь?! Это ведь все твои домыслы. «Лера все выложит…»! Ага! Да как бы не так! Она сразу же почувствует, что ты блефуешь. Ты же не умеешь врать. На твоем честном лице всегда все написано. Большими печатными буквами. Знаешь, что она сделает? Прищурится, посмотрит на тебя своими большими карими глазками, кулачками в бока упрется, и строго так спросит – «Что именно ты знаешь?». И все – ты сдулся, со свистом, как воздушный шарик. Это ты сейчас такой смелый… А приедешь, посмотришь на нее, и снова превратишься в любящего тюфяка»
«Ну уж нет! В первую же минуту! Прямой вопрос! И все!»
«Ну, ну… Поглядим…»
«Поглядим!»
В этот раз напряженный внутренний спор истины породить не смог. Каждый из двух Петров остался при своем мнении.
За окном «Волги» проплывали однообразные пейзажи – похожие друг на друга как близнецы колхозные поля, разделенные узкими ровными рощицами, которые убегали от дороги далеко-далеко, насколько хватало глаз…
Поля внезапно закончились и сразу же появились многоэтажные дома – «Волга» въезжала в Н-бург.
Вдруг все вокруг потемнело. Ничего не понимая, Петр потер глаза, подался вперед, и через лобовое стекло посмотрел наверх. Картина, которую он увидел, была достойна кисти самых великих сюрреалистов – очень низко, почти задевая крыши многоэтажек, над Н-бургом висели темно-серые плотные тучи, без единого просвета и без малейшего движения.
Петр быстро обернулся назад и посмотрел в заднее стекло. Он успел заметить, что тучи имеют очень ровный край, а начинаются они прямо на границе города.
Таксист, тем временем, включил ближний свет фар и сделал радио еще громче. «Волга» медленно двигалась по одинаковым улицам, плотно уставленным кирпичными пятиэтажками и бетонными девятиэтажками, вполне гармонично соседствующих с небольшими островками частного сектора. По дорогам сновали автомобили и медленно ползли синие троллейбусы. По тротуарам шли по своим делам люди. Вроде бы обычный провинциальный городок, каких десятки… Если бы не эта неестественная темень, из-за которой на всех улицах, в дневное еще время, ярко горели фонари.
Показывая рукой наверх, Петр не удержался и поинтересовался у таксиста:
– Часто это у вас бывает? Странные они какие-то, эти тучки. Так близко я их видел только в Альпах, на горнолыжном курорте. Но и там они были не такие плотные. Да и у вас-то не горы, а степь… Что это, природная аномалия какая-то? Что говорят в местных новостях?
В ответ таксист повел себя очень странно – он просто-напросто сделал вид, что ничего не услышал. С очень заинтересованным лицом он постучал по приемнику, покрутил настройку частот и выкрутил громкость на максимум.
«За что наказала, за что погубила…», – надрывно заорали динамики.
Петр отвернулся и уставился в свое окно.
«Чаевые не получишь!», – зло подумал он, и до самой гостиницы не вымолвил больше ни слова.
«Волга» покрутилась по узким односторонним переулкам и выехала на широкую улицу, по обе стороны которой стояли ухоженные старинные особняки. Все здесь выглядело так, как будто Петра вдруг переместили на пару веков назад. Резные уличные фонари, аккуратные палисадники, витиевато изогнутые железные оградки, маленькие, словно игрушечные, балкончики на кирпичных и деревянных особнячках и местами выложенные булыжником тротуары создавали на этой улице очень уютную, почти игрушечную обстановку. Словно это была не улица реального города, а картинка из детской сказки. На светофоре Петр задержал свой взгляд на медной табличке, прикрепленной к фасаду одного из особняков. Оказалось, что это и есть та самая Центральная улица, где должна была находиться его гостиница, а где-то совсем недалеко от нее – и соцслужба.
Через минуту «Волга» притормозила возле белого трехэтажного дома с вывеской «Гостиница «Центральная»». Петр молча рассчитался с таксистом, не добавив сверх суммы по счетчику ни копейки, взял сумку, пальто и, не попрощавшись, с силой захлопнул двери машины.
– Слышь ты, не стучи! – услышал он хриплый голос таксиста.
«Слышь ты, да пошел ты!» – мысленно ответил ему Петр, опять не решившись сказать это вслух, чтобы не приобрести врагов в первый же день своего пребывания в Н-бурге. Не обернувшись, он вошел в двери гостиницы.
В гостинице было безлюдно. За стойкой регистрации, глядя в экран небольшого телевизора, по которому, по всей видимости, шел очередной бесконечный сериал, сидела полноватая женщина средних лет, представившаяся Аллой Степановной. Алла Степановна имела круглое, без единой морщинки, лицо, на котором красовались довольно крупные очки в роговой оправе. Единственной достопримечательностью необъятного лица оказался такой микроскопический нос, что Петр, удивленно разглядывая его, даже прищурился, чтобы понять, как на таком маленьком носу могут удерживаться такие массивные и тяжелые очки.
«Вон оно что…», – облегченно подумал он, когда разглядел, что очки даже и не касаются переносицы, а вместо этого удобно лежат на верхней части щек. Уяснив с носом и очками, Петр перевел свой взгляд чуть выше. На голове Аллы Степановны Петр увидел довольно занимательную прическу – множество одинаковых круглых завитков цилиндрической формы. Рыжеватые цилиндры все как один были пустыми.
«А-а-а, наверное, это от бигуди! – догадался Петр, – «интересно, она намеренно их оставила или просто забыла расчесать?..»
Тем временем, ни на секунду не отрываясь от просмотра телевизора, Алла Степановна, качнув цилиндрами, почти наощупь раскрыла красочный буклет с фотографиями гостиничных номеров и предложила Петру на выбор сразу несколько. Недолго думая, Петр выбрал самый первый из предложенных – им оказался небольшой угловой номер на втором этаже. Алла Степановна соизволила на минутку отвести глаза от экрана телевизора и быстро записала в журнал паспортные данные Петра. Положив на стойку ключи от номера, и снова уставившись в экран, она промолвила металлическим, лишенным каких-либо эмоций, голосом:
