— Но как во все это угодил ты? — спросил Вольф.

— Я? На Земле меня звали Пол Янус Финнеган. Второе имя я получил от фамилии матери. Как тебе известно, Янусом звали и латинского бога ворот, бога старого и нового года, обладавшего двумя лицами, одно из которых смотрело вперед, а другое — назад. — Кикаха хитро усмехнулся. — Тебе не кажется, что имя «Янус» мне очень подходит? Я человек двух миров, и мне удалось пройти сквозь врата между ними. Впрочем, я никогда потом не возвращался на Землю, да и не хотел этого. Здесь я пережил такие приключения и добился такого положения, о которых и думать не смел на нашем мрачном старом глобусе. И здесь меня знают не только как Кикаху. Я вождь на этом уровне и такая же большая шишка на других ярусах, в чем ты со временем убедишься.

Вольф задумался над его словами. Он начал подозревать, что уклончивость Кикахи принадлежит второму его лику, о котором тот не собирался говорить.

— Я представляю, о чем ты думаешь, но ведь ты и сам в это не веришь, — произнес Кикаха. — Да, мне часто приходится обманывать, но с тобой я откровенен. А кстати, знаешь, что означает мое имя на языке «медвежьего народа»? Кикаха у них считается мифологическим героем, полубожественным обманщиком. Что-то вроде Старого Койота Прерий, или Нанабожо у оджибве, или Вакджункаги у виннебагов. Когда-нибудь я расскажу тебе, как мне удалось заслужить это имя и стать советником у хроваков. Но сейчас я должен рассказать тебе нечто более важное.

Пол Финнеган любил лошадей, поэтому в 1945 году в возрасте двадцати трех лет записался добровольцем в кавалерию США. А чуть позже он стал танкистом, служил в Восьмой армии и в конечном счете переправился через Рейн. Однажды, после того как конники помогли пехоте взять небольшой городок, он обнаружил в развалинах местного музея необычный предмет. Это был полумесяц из серебристого металла, который оказался таким прочным, что удары молотком не оставляли на нем следов, а ацетиленовой горелке так и не удалось его расплавить.

— Я расспросил о предмете нескольких горожан. Но они знали только то, что он находился в музее с давних пор. Один профессор химии, проведя с ним кое-какие опыты, пытался заинтересовать им мюнхенский университет, но у него ничего не вышло.

После войны я увез полумесяц с собой вместе с другими трофеями. Вскоре мне удалось восстановиться в университете штата Индиана. Отец отвалил приличную сумму, чтобы как можно реже видеть меня в течение нескольких лет, поэтому денег хватило и на небольшую милую квартирку, и на спортивную машину, и на кое-что другое.

Один из моих приятелей работал газетным репортером. Я рассказал ему о полумесяце, странных свойствах металла и неизвестном составе. Парень настрочил статью, которую напечатали в Блюмингтоне, и эту историю подхватил газетный синдикат. Она не вызвала большого интереса у ученых — фактически, никто и не откликнулся. Но через три дня в моей квартире появился человек, который представился мистером Ваннаксом. Из-за фамилии и иностранного акцента я решил, что он голландец. Ваннакс захотел взглянуть на полумесяц. Я оказал ему такую любезность. Он очень разволновался, хотя и пытался казаться спокойным. А потом он сказал, что хочет купить его у меня. Я спросил о цене, а он заявил, что готов отвалить десять тысяч долларов и ни цента больше.

— Мне кажется, вы могли бы добавить, — сказал я. — В ином случае ничего не получите.

— Как насчет двадцати тысяч? — спросил Ваннакс.

— Накиньте еще, — предложил я.

— Тридцать тысяч?

И тогда Финнеган решил сыграть по-крупному. Он спросил Ваннакса, может ли тот заплатить ему сто тысяч. Ваннакс даже побагровел и раздулся, «будто жаба перед прыжком», как выразился Финнеган-Кикаха. Тем не менее ответил, что в течение суток добудет нужную сумму.

— И тут я понял, что у меня в руках действительно большая ценность. Но вот какая именно? И почему этот тип так хотел заполучить ее? Мне стало интересно, что же он за фрукт такой? Ни один нормальный человек в здравом уме не попался бы так быстро на удочку. Поэтому я решил не спускать с него глаз.

— А как выглядел этот Ваннакс? — спросил Вольф.

— Ну такой, знаешь, здоровяк. Он довольно неплохо сохранился для своих шестидесяти пяти. Я помню его орлиный нос и проницательный взгляд. Он был одет в строгий костюм. Очень сильная личность, хотя он старался этого не демонстрировать и вел себя по-настоящему любезно. Но хорошие манеры давались ему с трудом. Он казался человеком, который не привык к возражениям. «Хорошо, — сказал я, — триста тысяч долларов — и он ваш». Мне и в голову не приходило, что он согласится. Я думал, старик рассердится и уйдет. Мне уже расхотелось продавать полумесяц, дай он хоть миллион.

Ваннакс рассвирепел, но сказал, что согласен заплатить триста тысяч долларов. И попросил Финнегана дать ему двадцать четыре часа.

— Но сначала вам придется рассказать мне, почему вы хотите приобрести полумесяц и что в нем такого хорошего, — заявил я ему.

— Ни за что! — закричал он. — Хватит и того, что ты грабишь меня, свинья продажная, земляной… червяк!

— А ну-ка, выметайтесь, сэр, пока я вас не выбросил вон. Или пока мне не пришлось вызвать полицию.

Ваннакс начал кричать на каком-то иностранном языке. Финнеган пошел в спальню и вернулся с пистолетом сорок пятого калибра. Ваннакс не знал, что оружие не заряжено. Он ушел, ругаясь и что-то бормоча себе под нос, а затем уехал на «роллс-ройсе» образца 1940 года.

Той ночью Финнеган никак не мог заснуть. Около двух часов ночи ему это все же удалось, но он то и дело просыпался. И вот во время одного из таких пробуждений он услышал шум в передней. Финнеган тихо выбрался из постели, достал из-под подушки заряженный пистолет и, выходя из спальни, взял с бюро электрический фонарик.

Луч света настиг Ваннакса, когда тот склонился над чем-то посреди гостиной. В руке его блеснул серебристый полумесяц.

— Затем я увидел на полу второй полумесяц, который Ваннакс принес с собой. И я застал его как раз в тот момент, когда он складывал обе половинки вместе. Из них получился полный круг. Я не знал, зачем он это делал, но через несколько минут все выяснилось само собой.

Я велел ему поднять руки вверх. Ваннакс подчинился, но поднял и ногу, чтобы шагнуть в круг. Я сказал ему, что если он еще раз шевельнется, то тут же получит пулю. И когда он поставил ногу в круг, мне пришлось нажать на курок. Я выстрелил поверх его головы, и пуля улетела в угол комнаты. Мне просто хотелось припугнуть его. Я надеялся, что у него развяжется язык после хорошей встряски. Он испугался, спору нет, и тут же отскочил.

Я шел к нему через гостиную, а он пятился к двери. Ваннакс что-то мямлил, как маньяк, угрожал расправой и тут же предлагал мне полмиллиона. Я решил прижать своего гостя к двери и пощекотать дулом его живот. Тогда бы он точно заговорил и выложил всю правду о полумесяце.

Но, подходя к нему, я ступил в круг, образованный двумя серебряными половинками. Увидев это, Ваннакс закричал, чтобы я остановился. Но он опоздал. Он и моя квартира исчезли, а я по-прежнему стоял в круге, но в каком-то другом. Меня закинуло в другую вселенную, и я оказался во дворце Властителя на самой вершине этого мира.

Кикаха сказал, что мог бы тогда просто сойти с ума. Но с четвертого класса начальной школы он увлекался мистикой и научной фантастикой, поэтому имел представление о параллельных вселенных и устройствах для прохода из одного мира в другой. Он относился к таким идеям довольно спокойно и, в сущности, почти верил в них. Эта гибкость мышления помогла ему не только гнуться, не ломаясь, но и развернуться во всю свою мощь. Несмотря на испуг, его одолевали восторг и любопытство.

— Я понял, почему Ваннакс не последовал за мной через врата. Два полумесяца, сложенные вместе, создавали «контур». Но они не действовали, пока живое существо не входило в излучаемое ими «поле». Затем один полукруг оставался на Земле, а другой переносился через врата в эту вселенную и сцеплялся с поджидавшей его другой половинкой. Иначе говоря, чтобы создать замкнутый контур, требовалось три полумесяца. Первый должен находиться в мире, куда ты отправляешься, а два других — в мире, который ты покидаешь. Когда человек вступает в круг, одна из двух частей переносится к полумесяцу в другой вселенной, а в мире, из которого совершался переход, остается третья половинка.