Святой Камбер. Камбер Кулдский. Это имя, кажется, еще прогремит в истории Дерини. Ведь это он, Камбер, в черные дни междуцарствия обнаружил, что могущество Дерини, внушающее благоговейный страх, иногда может быть даровано и людям. Это он, Камбер, положил начало Реставрации и отдал власть людям.
За это он был причислен к лику святых. Людская благодарность не могла найти лучшей награды тому, кто избавил их от ненавистной деспотии Дерини. Но человеческая память весьма коротка...
И через некоторое время сыны смертных забыли, что спасение пришло к ним, так же как и страдания, от Дерини. Волну жестокости, захлестнувшую тогда одиннадцать королевств, большинство людей предпочло бы забыть. Тысячи ни в чем не повинных Дерини погибли от меча либо были убиты другим, более изощренным способом, получив отмщение за то, что, по укоренившемуся мнению, творили их отцы. Уцелела всего лишь кучка Дерини, одни — скрываясь, другие — находясь под покровительством тех немногих лордов, что помнили еще, как все было на самом деле. Без сомнения, ими двигало и почтение к памяти святого Камбера.
Камбер Кулдский, Защитник людей. Камбер Кулдский, покровитель магии Дерини. Камбер Кулдский, на портрет которого один из наследников этого рода взирал с нетерпением и любопытством, стараясь понять странную связь, возникшую, как ему казалось, между ним и давно умершим лордом Дерини.
Морган приблизил факел к портрету и рассматривал его, стараясь не упустить ни малейшей детали на шероховатой поверхности мозаики. Со стены на него смотрели сияющие глаза. Он видел только их да жесткий подбородок — остальные черты едва проступали, затененные низко надвинутым монашеским капюшоном. Моргану казалось, что под капюшоном — белокурые волосы; возможно, это только воспоминание, связанное с одним из посетивших его видений?
Он надеялся, что видение когда-нибудь повторится, и ждал этого. Его вдруг пронзил благоговейный трепет, однако ему на смену пришло сомнение: а Камбер ли тот, из его видений? Святого уже давным-давно нет в живых. Но может быть, это не имеет значения и он все же видел именно его?
Опустив факел, Морган сделал шаг назад, все еще вглядываясь в мозаичный портрет. Его вера была не слишком истовой, и сама мысль о том, что в его жизнь вмешиваются какие-то таинственные внешние силы, пусть даже на его стороне, смущала его. Мало приятного — постоянно чувствовать себя под чьим-то наблюдением.
Да, но если это был не святой Камбер, то кто же тогда? Другой Дерини? Ни один человек не смог бы помочь ему в том, что он тогда сделал. А если это был другой Дерини, почему он не назвал себя? Наверняка он представлял, как Морган относится к таким явлениям. Конечно, он нуждался в помощи, но к чему такая таинственность? Может быть, это все-таки был святой Камбер?
Он пожал плечами и сосредоточился, заставив себя рассуждать здраво,— воспоминания совсем растревожили его. Нужно прийти в себя как можно скорее. Внезапно Морган уловил какой-то шум снаружи и прислушался. Сначала он различил торопливые шаги, а потом услышал голос Дерри:
— Милорд! Милорд!
Проскользнув в открытую дверь, Морган воткнул свой факел в ту же скобу и вышел на свет. Дерри, заметив его, развернулся и побежал к герцогу через унылый сад.
— Милорд! — кричал Дерри, раскрасневшийся и возбужденный.— Выйдите во двор! Посмотрите, кто приехал!
— Но «Рафаллия» еще не вошла в порт, так ведь? — спросил Морган, повернувшись к молодому человеку.
— Нет, сэр,— рассмеялся Дерри, качая головой,— вы должны увидеть сами. Идите же!
Заинтригованный, Морган двинулся в обратный путь по саду, удивленно приподняв бровь. Он догнал Дерри и пошел за ним следом. Гофмейстер сиял от уха до уха — обычно это означало, что где-то рядом добрый конь, красивая женщина или...
— Дункан! — во весь голос крикнул Морган, входя в ворота и увидев своего кузена, слезающего с серого, забрызганного грязью боевого коня. Его черный, промокший плащ развевался на ветру, открывая взору порванный и грязный край дорожной рясы. Десять или двенадцать стражников Келсона в малиновых ливреях стояли вокруг него; среди них Морган узнал королевского оруженосца, юного Ричарда Фицуильяма — тот придерживал поводья коня, пока Дункан спешивался.
— Дункан! Старый нечестивец! — воскликнул Морган, широко шагая по мокрому булыжнику двора.— Какого черта ты делаешь в Корвине?
— Тебя хотел навестить,— ответил Дункан, обнимая Моргана. Его глаза блестели от удовольствия.— В Ремуте дела приняли плохой оборот, и я подумал, а не побеспокоить ли мне любезного моего кузена. Откровенно говоря, наш архиепископ, наверно, рад-радешенек, что от меня отделался.
— Да, хорошо, что он сейчас тебя не видит,— сказал Морган, широко улыбаясь, пока Дункан снимал с коня седельные сумки, которые он затем перекинул через плечо.— Посмотрел бы он на тебя — до чего грязен и воняешь лошадьми. Пойдем, надо тебе помыться. Дерри, проследи, чтобы позаботились о свите Дункана, хорошо?
— Слушаюсь, милорд,— с улыбкой произнес Дерри, поворачивая к группе всадников и уже на ходу отвешивая легкий поклон,— рад снова приветствовать вас в Короте, отец Дункан!
— Спасибо, Дерри.
Дерри отправился исполнять распоряжение герцога, а Морган и Дункан поднялись по ступенькам и вошли в большой зал. Там вовсю кипела работа — готовились к предстоящему балу. Десятки слуг и мастеров сооружали внушительные столы для пиршества и такие же скамьи; стелили, предварительно вычистив их, драгоценные ковры.
Поварята толпились в зале, растапливая камины и приготовляя жаровни для мяса. Несколько пажей усердно полировали резные деревянные стулья, расставленные у высокого стола.
Лорд Роберт стоял неподалеку, наблюдая за происходящим. Как только слуги воздвигли последний стол, Роберт велел поварятам протереть столы маслом, чтобы удалить патину, выступившую за многие годы, а сам стал следить за тем, как устанавливают огромные оловянные канделябры.
Справа от него лысеющий сенешаль Коротского замка лорд Гамильтон занимался размещением музыкантов, приглашенных для вечернего приема. В эту минуту он о чем-то горячо спорил с прославленным и блистательным трубадуром Гвидионом, чье выступление должно было стать главным сюрпризом предстоящего вечера.
Когда Морган и Дункан приблизились, низкорослый артист, выглядевший как павлин в своей оранжевой куртке с широкими рукавами и таком же колпаке, сердито пританцовывал и раздраженно сверкал черными глазами. Наконец, топнув ногой, он в досаде отвернулся от Гамильтона. Морган добродушно усмехнулся и поманил Гвидиона пальцем. В последний раз смерив Гамильтона надменным взглядом, трубадур приблизился к герцогу, небрежно поклонившись.
— Ваша светлость, я больше не могу работать с этим человеком. Он самонадеян, груб и ничего не смыслит в искусстве!
Морган попытался сдержать улыбку.
— Дункан, я имею несколько своеобразное удовольствие представить тебе прославленного маэстро Гвидиона ап Пленнета, последнее и самое блестящее приобретение моего двора. Должен также добавить, что во всех одиннадцати королевствах он исполняет баллады лучше кого бы то ни было — конечно, когда не занят склоками с моими приближенными. Гвидион, а это мой преподобный кузен — монсеньор Дункан Маклайн.
— Приветствую вас в Короте, монсеньор,— пробормотал Гвидион, пропустив мимо ушей многозначительные намеки Моргана.— Его светлость не раз и с большей похвалой говорил о вас. Я уверен, что вам здесь понравится.
— Благодарю вас,— ответил Дункан, в свою очередь поклонившись,— в Ремуте вас считают лучшим трубадуром со времен лорда Левелина. Убежден, что вам еще представится возможность подтвердить эту репутацию до того, как я уеду.
— Гвидион будет выступать сегодня вечером, если только ему позволят расположить музыкантов по своему усмотрению, монсеньор.— Трубадур поклонился и взглянул на Моргана.— Но если лорд Гамильтон будет продолжать преследовать меня с таким же маниакальным упорством, я, наверное, просто потеряю голову и уж тогда точно не смогу выступать.
