Почти сразу после того, как за ними закрылась дверь, выстрел взорвал тишину; потом все затихло снова. 

Здесь, в Атлантике, на двухмильной глубине, было царство вечной ночи; тьма, тишина и неподвижный, пустынный мир черных вод. Поверхность океана с ее ветрами и штормами, бушующими волнами, стремительными течениями и цветущей жизнью осталась более чем в десяти тысячах футов выше. Это там был солнечный свет, и планктон — микроскопические организмы, не могущие без него обходиться, и рыбья мелочь, пасущаяся на морских лугах, и рыбы, что покрупнее, питающиеся этой мелочью. Там, высоко вверху, была энергия Солнца и кислород, которые только и делали возможной жизнь в океанских безднах; по мере увеличения глубины жизнь убывала, пока, примерно в миле от поверхности, даже мелкие рыбоподобные монстры, обитающие в этом мраке, не становились редкими и далекими друг от друга, как звезды в космосе. Странные существа с игловидными зубами и глазами навыкате, с рядами подобных иллюминаторам огней, протянутых вдоль тела или подвешенных впереди, отдельно; маленькие сгустки жидкости, подобные Chiasmodon niger, сами длиной в два дюйма, не более, но прожорливые настолько, что заглатывают добычу много крупнее себя. Однако для них здесь было последнее поле битвы, ибо жизни и движения ниже становилось еще меньше, совсем мало, пока на глубине трех миль не появилось наконец дно — где в направлении, обратном поверхностному, Канарскому, струилось мощное течение; но черное, пустынное, безжизненное, спокойное. Здесь никогда ничего не менялось.

Но что это? Правда ли, издалека приближается нечто? Огни, ну да, действительно, огни, мерно продвигающиеся огненные точки в беспредельной ночи. Рыбья стая, быть может, — потому что их становится все больше, больше; но вот они проплывают мимо, вот, тускнея, начинают пропадать из глаз. Постойте, тут, кажется, две породы: рыбы поменьше — хотя маленькими они кажутся лишь в сравнении, на самом деле они не мельче голубых китов — окружили колоссальную морскую змею, которая, извиваясь волнами, пронизывает воду с чисто змеиной грацией, по бокам ее тоже тянутся ряды огней, это невероятное создание, оно больше мили в длину! Но что мы видим? Змея взята рыбами в плен, они волокут ее, приковав к себе крепкими путами. Что это могут быть за создания — с твердой гладкой кожей, безглазые, но с пылающими огнями, издающие громкий гул и ритмичный стук, нарушающие покой глубин? Это не животные, это металлические оболочки, а внутри — единственные творения природы, которые в силах бросить вызов царству мертвого покоя: люди, самые дерзкие из живых существ.

Впереди других субмарин шел «Наутилус II», значительно более мощный и технически вооруженный, чем его распыленный на атомы старший брат; чтобы обслуживать все его механизмы, нужен был экипаж в тридцать человек. Лишь малая часть экипажа управлялась с самой субмариной, она была столь же проста в управлении, как и первый «Наутилус»; большинство работало со вспомогательным оборудованием. Стальные тросы тянулись с катушек, смонтированных в киле, к гигантскому, в милю длиной, объекту буксировки; автоматы постоянно контролировали состояние этих тросов, поддерживая их одинаковое натяжение, слегка подтравливая их, когда они слишком напрягались, слегка подматывая обратно на катушки, когда возникала слабина. Информация о состоянии тросов по проводам подавалась на мощнейшую компьютерную машину Брэббеджа, занимавшую почти четверть объема субмарины; машина получала также информацию о состоянии тросов на всех остальных субмаринах, обрабатывала ее и регулировала натяжение так, что вся группа со своим чудовищным грузом двигалась как единое целое. Не было никаких проводов, соединявших машину Брэббеджа с остальными, — связь осуществлялась иначе, посредством пучков когерентного света бесчисленных лазеров, которые усеивали борта. Лазерные лучи легко пронизывали воду, а модулированное излучение вполне справлялось с передачей информации. Все шло хорошо, все работало хорошо — заслуженная награда таланту человека, для которого проект стал осью коловращения его жизни; то была последняя секция. Железнодорожный путь шел теперь от города Нью-Йорка в глубину вод и пересекал дно по недавно продолженному туннелю, который тянулся по вспоровшей ложе океана зоне разлома, поднимался на Среднеатлантический хребет и заканчивался на самом краю расчленявшего этот хребет каньона. На другой стороне Атлантики такой же путь тянулся из Лондона и нырял в туннель, шедший к Азорам, чтобы ненадолго подняться и затем опуститься снова на дно абиссальной равнины, достичь еще одного разлома и по нему — противоположного склона каньона. Здесь два туннеля и заканчивались сейчас, а их разверстые торцы смотрели друг на друга сквозь толщу пустынной воды с расстояния в милю, с двух краев рифтовой пучины, терявшейся из виду в непроглядной мгле внизу.

Именно сюда, медленно двигаясь навстречу своей судьбе, подплыла наконец не правдоподобная морская змея — конструкция длиной в милю, бывшая одновременно и туннелем, и перевернутым с ног на голову плавучим мостом, который, выбей из-под него опоры, стал бы падать не вниз, а вверх; сплав стали, бетона и конструкторского остроумия, он действительно в пути извивался, словно змея. Секрет этого движения заключался в конструкции сочленений между секциями, подобных кузнечным мехам из твердой стали, — стали, достаточно твердой, чтобы противостоять огромному давлению глубин, но пластичной настолько, чтобы менять конфигурацию, когда это было необходимо. Это грандиозное творение индустрии должно было завершить наконец геркулесов труд; оно было последним элементом туннеля, связывающего континенты воедино. Строили мост два года, различные звенья создавались в разных городах и по воде доставлялись к месту сборки в верховьях Гудзона, близ развалин крепости Уэст-Пойнт[46], наводящих обычно на воспоминания о генерале-герое Бенедикте Арнольде[47]. Теперь здесь шла иная война — человек воевал против стихии, человек завоевывал бесконечное пространство моря. Секция за секцией монтировался мост-туннель; потом последовали долгие проверки и испытания, прежде чем невообразимая конструкция была признана годной. Наконец во время отлива она была затоплена, и началось ее долгое странствие к морю — самое начало путешествия, которое ныне подходило к концу.

На мостике управлял О'Тул — вернее, он только следил за управлением, потому что держал субмарину на курсе тоже компьютер.

— К таким вещам придется привыкать, — сказал О'Тул, держа руки сложенными так, чтобы пальцы не могли дотянуться до рычагов и кнопок, и с подозрением глядя на компас, стрелка которого слегка повернулась и опять замерла. — В теории я знаю теперь, что мы идем к месту по лучу сонар-маяка на стройплощадке и что эта адова машина у нас в брюхе рулит всю дорогу, управляет двигателями и всем прочим, я знаю, но, честное слово, поверить в это не могу.

— Думаю, сможете, — улыбаясь, сказал Гас и склонился над чертежной доской, отмечая на карте медленное, но неуклонное продвижение их каравана. — Все, что вам нужно, — это чуточку действия: подраться с кем-нибудь, или малость выпить, или что-нибудь в том же духе.

— Как смеете вы марать имя О'Тула, — сразу же вскинулся О'Тул, лукаво улыбаясь при этом. — Хотя, по правде говоря, думаю, что от кружки гиннессовского пива я бы не отказался.

На пульте зажглись красные огоньки, и пальцы рулевого метнулись к рычагам, вводя необходимые поправки.

— До маяка приблизительно десять миль, малый вперед.

— Время сбрасывать скорость. Над каньоном нам нужно иметь практически нулевой ход, чтобы только маневрировать против течения.

И, позвонив в компьютерный отсек, он отдал необходимые распоряжения.

Огромная змея двигалась все медленнее; ей нужно было еще много миль, чтобы потерять скорость, так велика была ее масса. Внизу, расположенные треугольником сонар-маяки вывели ее в нужное место именно в тот момент, когда инерция была полностью погашена и, следовательно, можно было начинать завершающий спуск. На одну милю по вертикали вниз, прочь из спокойных вод, в объятия донного течения, которое, каким бы медленным оно ни было, оказывало все же мощное воздействие на столь массивные объекты, как этот мост-туннель. Скорость течения была измерена аккуратнейшим образом, она являлась одним из тех факторов, которые учитывались компьютером, поэтому, когда начался спуск моста, он был в нескольких милях выше по течению от места укладки. По мере того как гигантская конструкция с расчетной скоростью погружалась, ее вдобавок с расчетной же скоростью и сносило, так что теоретически оба эти процесса должны были привести ее в нужную точку на нужной глубине.