Наибольшая температура воздуха, наблюденная мною при следовании экспедиции по долине Яркенд-дарьи в конце июня 1889 г., была 38,9°, а наименьшая в это время 20,4° по Цельсию. В оазисах, осененных деревьями и орошенных множеством арыков, она днем на 5–6° ниже, чем в пустынях, а ночью почти на столько же градусов выше. Следовательно, суточные амплитуды в пустынях на 10–12° бывают больше, чем в оазисах. В июне и июле 1889 года, по моим наблюдениям, суточные амплитуды в оазисах простирались до 15°, а в пустынях до 20°. В течение этих месяцев небо было покрыто днем легкой облачной пеленой, а ночи были почти всегда пасмурные. Абсолютная влажность в оазисах в те же месяцы колебалась от 10^mm до 12^mm среди дня и от 8^mm до 10^mm вечером и утром. В пустынях же в околополуденные часы она была от 5^mm до 7^mm, а утром и вечером от 4^mm до 5^mm. В горах и в особенности на Тибетском нагорье суточные амплитуды температуры в летние месяцы и осенью были вообще больше, чем в Кашгарской котловине, и достигали 21° даже при облачном небе, а в совершенно пасмурную погоду простирались лишь до 12°[150]. Абсолютная же влажность воздуха в это время колебалась там от 2^mm до 4^mm.

Реки и озера Кашгарии ежегодно покрываются льдом на 3 зимних месяца: декабрь, январь и февраль (по старому стилю), причем наибольшая толщина его достигает в северной части страны приблизительно 20 дюймов, а в южной только 15 дюймов. В Южной Кашгарии зимует много перелетных птиц, проводящих лето в более высоких широтах.

Кашгария вообще крайне бедна атмосферическими осадками. В самой котловине дожди бывают очень редко и притом не обильны. Они выпадают почти исключительно в июне и июле, а в остальные летние месяцы дождей почти вовсе не бывает. В окраинных горах дожди выпадают преимущественно в июле и бывают гораздо обильнее и продолжительнее, чем в котловине. Однако и в горах дождей недостаточно для хлебных растений: горные пашни в Кашгарии повсюду орошают искусственно, посредством арыков, выведенных из речек, а полей, орошаемых исключительно одними дождями (богарных), там не существует. Между тем в торных местностях нашего Туркестана, лежащих под теми же широтами, такие поля весьма обыкновенны. К этому следует еще добавить, что количество атмосферических осадков, собственно в Куньлуне, постепенно уменьшается в северо-восточном направлении, что ясно заметно по его флоре и подтверждается показаниями горцев.

Грозы чрезвычайно редки в Кашгарии, в особенности в самой котловине. Обитатели ее, совершенно не привыкшие к этому весьма редкому у них явлению, относятся к нему с суеверный ужасом. Когда на западе появится темная грозовая туча, муллы выходят на балконы мечетей и читают во всеуслышание молитву «кнут», которая, по верованию кашгарцев, избавляет от опасностей грозы, а большая часть туземцев запирается в это время в своих домах и молится, пока не окончится гроза.

Снег тоже редко выпадает в Кашгарской котловине и держится большею частью очень недолго: 2–3 дня и только в исключительных случаях до 10 дней. Толщина снегового покрова колеблется от 1 до 10 линий и очень редко достигает 4 дюймов. В высоких же окраинных горах снега выпадает гораздо больше и он держится там очень долго.

Дождевые, грозовые и снеговые тучи приносятся только юго-западными, западными и северо-западными ветрами. Из других же частей горизонта они никогда не появляются. О направлении влажных ветров можно безошибочно судить по степени выветривания одиноких скал, венчающих открытые со всех сторон, горные вершины. Такие скалы я при всяком удобном случае старался тщательно осматривать. Наблюдения этих скал в Куньлуне показали, что западные их склоны выветриваются значительно сильнее, чем остальные: отторженцы, осыпи, выемки, трещины и щели в западных склонах встречаются гораздо чаще, чем в остальных. После западных склонов наиболее подвержены разрушению южные, но не от влажных ветров, а, по всей вероятности, от попеременного действия высокой дневной температуры и ночного холода на слагающие их породы.

Пыльные туманы — весьма обыкновенное явление в Кашгарии. Образование их обусловливается ветрами; а потому ветреные месяцы имеют наибольшее число дней с пыльными туманами. После каждой бури, сопровождающейся всегда столь густой пыльной мглой, что во время нее трудно бывает читать среди дня на дворе, пыльный туман, несмотря на последующую абсолютную тишину, продолжается 2 и даже 3 суток после шторма. В течение этого времени сверху падает постоянно, но очень медленно, тончайшая минеральная пыль, носившаяся в воздухе. Иногда она покрывает поверхность земли слоем в 2–4 линии толщины, и на этой минеральной пороше явственно отпечатываются следы людей, скота, птиц и диких зверей.

Пыльные туманы сопровождаются всегда облачностью неба, которая увеличивается по мере усиления густоты тумана, и сколько мог я заметить, не предшествует, а следует за пыльной мглой. Как только начнется сгущение пыли, вслед за этим сгущаются и облака, и, наоборот, по мере разрежения пыльного тумана, разрежаются и облака.

Во время густых пыльных туманов солнце бывает видимо только около меридиана в течение не более часа, да и то не всегда. Оно кажется тогда тусклым, бледно-фиолетовым диском, на который можно смотреть без ощущения боли не только простым глазом, но даже в маленькую астрономическую трубу походного инструмента без цветного стекла позади окуляра. Цвет луны во время пыльных туманов остается почти неизменным на всех высотах, превосходящих 30°, и только яркость светила значительно уменьшается. Ниже 30° от горизонта луна окрашивается в тусклый багровый цвет.

За неимением точного вертикального круга я, к сожалению, не мог произвести опыта для определения во время пыльного тумана преломления солнечных лучей который меня очень интересовал.

Для производства этого опыта я взял с собой из Петербурга очень хороший хронограф, измерявший с строгою точностью небольшие промежутки времени; затем, в городе Пржевальске, при содействии командира западно-сибирской конно-горной батареи полковника Я. И. Королькова, я приобрел маленькую пушку 2-дюймового калибра со станком.

Хронограф, шедший после каждого завода непрерывно всего 1^m и 7^s был тщательно исследован посредством сравнения со столовым хронометром Tiede, причем между их ходами в течение 1^m не обнаружено из многих наблюдений никакой постоянной разности. Однако из предосторожности я измерял малый промежуток времени между появлением пламени от пушечного выстрела и достижением до уха звуковой волны на разных частях его циферблата. Полученные для этого промежутка величины, впрочем, тоже не показали никакой постоянной разницы между собой, изменяясь в пределах ошибок наблюдений.

Описываемый опыт был произведен мною на Тибетском нагорье, к северу от озера Даши-куль, на обширной щебневатой равнине, лежащей на высоте около 13 880 футов над уровнем моря. На северном конце базиса, измеренного на этой равнине 2 раза шнуром для проложения небольшой тригонометрической сети, был насыпан из земли маленький курган и на вершине его поставлена пушка, обращенная жерлом к другому — южному концу базиса. Позади орудия стоял кол, к которому был прикреплен немного выше вершины холма фонарь с плоско-выпуклым стеклом, испускавший свет по линии базиса. Ровно в 1598 саженях от дула орудия, на южном конце базиса, находился большой сундук, на котором стоял кипрегель. В трубу его, наведенную в темноте при посредстве фонаря на пушку, я наблюдал появление пламени из ее жерла.

Выстрелы, под наблюдением моего помощника П. К. Козлова, производились аккуратно с 9^h 30^m вечера через каждые 5^m до 10^h 25^m. Перед наступлением условного времени я тщательно отсчитывал показание стрелки хронографа и затем, наложив палец на его спуск, ожидал появления в трубе из дула пушки пламени, которое представлялось на одно мгновение в виде маленького светлого диска с лучами. В момент появления его я опускал хронограф и при первом дошедшем до слуха звуке выстрела останавливал.