— И маньяк, — сонно напомнила она себе. — Хорошо, что мы от него удрали…

Хотя, может быть, он и не маньяк. Она вспомнила его лицо, и почему-то больше всего ей вспоминались его глаза — как у щенка потерявшегося, и тут же она и голос его услышала: «Вы прекрасны…»

— Как будто и в самом деле он что-то потерял, а найти не может… Тоже глупость какая: «Вы прекрасны…»

Она повторила эти слова шепотом, и отчего-то ей стало немного грустно и хорошо, потому что она его никогда больше не увидит, что, несомненно, к лучшему, поскольку его появление немного растворило реальность, повредило ее цельному уродству, к которому Катя так старательно себя приучала.

— «Вы прекрасны…»

С этими словами Катя и заснула, улыбаясь. Все попытки напомнить себе о грядущем дне, вернуться в серость потерпели фиаско сейчас. «Ничего, — подумала она, погружаясь в волны сна. — Завтра все само собой разрешится и встанет на свои места…»

А еще Катя любила танцевать (глупое занятие для взрослой дамы в глазах обывателя). Особенно так, одной… Как маленькая девочка, увидевшая утро через музыку… Она приоткрыла глаза и привычно нажала на кнопку «плэй». Легко спрыгнула с кровати, подчинившись безупречному джазовому ритму «Братьев Блюз». Ноги стали легкими, словно Катя была не учительницей музыки в частной школе, а солисткой балета. Руки сами потянулись к небу — ибо танец этот утренний иногда Кате казался таким вот своеобразным способом молитвы… В принципе это было верно. Ведь любое искусство и есть немного молитва, попытка поговорить с Богом и что-то у него попросить… Например, удачного дня.

Чего-то не очень большого…

Танцевать-то она никогда не училась, само как-то выходило. Просто Катя умела растворяться в музыке и чувствовать ее изнутри. Она иногда и думала в музыкальном ритме, заменяя слова музыкальными созвучиями. Когда-то давным-давно преподаватели консерватории прочили ей блестящее будущее. Катя усмехнулась — ну прочили, да вот не напророчили…

За стеной Катиного дома все кончалось. И прошлое кончалось, и будущее… Только настоящее. Но стоило ей выйти за пределы своей квартиры, не было больше юной — назло времени! — балерины. Катя становилась серой, как мышка, и незаметной, как стена… Даже ее плечи сами сгибались, пытаясь спрятать ее лицо и особенно — глаза.

И одевалась Катя старательно неприметно. Конечно, у нее и не было особенно приметной одежды, вечно денег не хватало на себя, но она и сама не хотела привлекать к себе внимание…

Как будто это самое «внимание» ничего хорошего ей не сулило. Одни сплошные неприятности, а их в Катиной жизни и так хватало всегда. Просто через край!

Вот и теперь она стояла на остановке, оглушенная звуками совершенно непотребной музыки, заполняющей собой все мировое пространство, и ей хотелось зажать уши, чтобы не слышать этого надтреснутого, гнусавого голоса, проповедующего пошлость и безвкусие как высшую истину. Таких голосов было слишком много. Слишком — для одной Кати. Поэтому она снова съежилась, украдкой посмотрев на окружавших ее людей. Они-то воспринимали эту какофонию как музыку. Им было так проще оценить себя самих — по высшим баллам… И девочка, ровесница Надьки, с гордым видом подпевала бессмысленному тексту, отчего-то посматривая на Катю взглядом победившего противника. «Господи, — подумала Катя, — скорей бы пришел автобус… А то я тут окончательно утрачу рассудок и начну воображать себя в стане врагов…»

Но автобус не спешил, явно дожидаясь, когда количество людей на остановке станет достаточным для того, чтобы им было трудно дышать. Кате же дышать уже было трудно. Она отошла подальше, и теперь до нее почти не доносился этот омерзительный голос. Переведя дух, Катя сама посмеялась над собой. Ведь она же терпит фальшивые ноты своих учениц… Там все-таки платят деньги, и Катя забывает про свой абсолютный слух. Так почему бы…

— Потому что фальшивую ноту нельзя делать камертоном для других, — пробормотала она.

Ее девочки просто учились музыке. И никому собственной фальши не навязывали…

Дело не в деньгах.

Она чуть не пропустила за своими раздумьями автобус. А заметив его, рванулась — и почти опоздала… В результате первые две остановки ей пришлось ехать на подножке, рискуя упасть, если бы не две стиснувшие ее с обеих сторон полные дамы, разговаривающие поверх ее, Катиной, многострадальной головы.

Дамы с виду были приличными, но почему-то ужасно матерились. «Что-то день у меня сегодня начался чересчур бодряще», — подумала Катя, невольно усмехнувшись.

Одна из дам не преминула это заметить и грозно на Катю уставилась.

Катя почувствовала опасность и втянула голову в плечи — невольно, просто уже давно она к этому привыкла.

По счастью, дамам надо было выходить, и ссоры не случилось. Да и в районе рынка все обычно сходили. Катя смогла пробраться к освободившемуся сиденью и села, глядя в окно. Почему-то ей сразу припомнилось вчерашнее приключение с маньяком, и она слегка улыбнулась. «Вы прекрасны», — издалека, из глубин памяти донесся его голос, и Катя с удивлением обнаружила, что там, внутри ее, что-то происходит — она словно выпрямляется и наполняется светом. «Вы прекрасны…» Словно и не Катя теперь сидит у этого грязного автобусного окна, а Ундина какая-то… Или королева Джиневра, ради которой столько копий сломали прекрасные рыцари. «Да, вот такой Святой Грааль, а не Катя», — подумала она, улыбаясь. Но на сей раз самоирония не помогла, здравый смысл исчез куда-то — и за окном был не обычный город, изуродованный ларьками с дурацкими надписями, а таинственный лес, ведущий к великолепному замку с высокими шпилями и донжонами…

— Аткарская, — объявил водитель, и следующей остановкой была ее.

Она встала и пошла к выходу, снова возвращаясь к самой себе.

Сказка кончилась…

Он шел по улице, крепко держа Сашку за руку. Девочка была такой же сонной, как он. И в этот чертов садик ей явно не хотелось — но что делать?

Это был вечный разговор. «Мне не хочется…» А что делать?

Он и сам часто в детстве не мог понять, зачем это надо — делать что-то, чего совсем не хочется. И с тревогой думал, что это наверняка надолго, если не навечно… Ведь тогда, много лет назад, он был еще исполнен иллюзий о вечности жизни. Это потом, уже позже, когда умерла бабушка, он вдруг осознал, что старшие куда-то уходят… Сначала они почему-то делают вид, что тебя нет. Лежат себе, загадочно улыбаясь, и не обращают на тебя никакого внимания. А потом их уносят, словно они разучились ходить, и ты все ждешь их, а они не возвращаются…

Воспоминания о собственном детстве заставили его покрепче сжать Сашкину ладошку.

— Па, а ты сегодня дома? — спросила девочка, поднимая свои огромные голубые, как небо, глаза.

— Нет, голубчик, — вздохнул он. — Но ведь ты ночью спишь…

— Мне надоела тетя Оля, — совсем no-взрослому заявила Сашка.

— Интересно, чем она тебе не угодила? Особенно в тот момент, когда ты в объятиях Морфея… Она бессовестно шастает по твоим снам?

— Я тебя не вижу…

— Саша, уклоняться от ответа нехорошо…

— Просто тетя Оля не может понять, что мы с тобой совсем другие… Она на тебя ворчит, и я слышала… Она по телефону сказала, что ты испортил мне жизнь…

— Мало ли кто о чем говорит, — постарался он не показать ей замешательства. — Мне вообще кажется, что тебе-то виднее… В смысле, испорчена у тебя жизнь или нет.

«Если бы Ольга меня сейчас слышала, она и тут нашла бы повод для придирок, — усмехнулся он про себя. — Я говорю с пятилетней девочкой как со взрослой…»

— Может, мне не надо бы ходить в садик, — задумчиво и мечтательно улыбнулась Саша. — Взрослая я уже…

— Это с какой стороны посмотреть, — серьезно ответил он. — Если с моей — то ты не такая уж взрослая… Давай-ка еще немного туда походим, ладно? А потом что-нибудь другое придумаем…

— Потом вы отправите меня в школу, — пророчески заметила Саша.