От яркого света он невольно зажмурился и с досадой посмотрел на Надю.
Дурацкая фраза из дурацкой рекламы… Так же ответить? Глупо…
«Словно нас и впрямь поймали за чем-то», — подумал он.
— Мы? Танцуем, — улыбнулся он. — Кстати, привет…
— Привет, — кивнула девочка. — Не ожидала тебя тут увидеть…
— Мы случайно встретились, — почему-то начала оправдываться Катя.
«Она привыкла от всех зависеть, — подумал он. — Странное поведение для женщины, ставшей самостоятельной в семнадцать лет…»
— Мне кажется, если бы даже и не случайно… — сказал он, нежно улыбаясь. — Так вот, если бы даже мы встретились и намеренно, в этом ничего страшного нет… Взрослые люди.
Надя понимала, что ведет себя глупо, но последняя фраза показалась ей особенно обидной. Точно ей сейчас указали на место. Они взрослые. Они. Без нее…
К горлу подкатил комок обиды. «Я же взрослая, — попыталась убедить она себя. — Я их обоих люблю. Я взрослая…»
Но ей все равно казалось, что теперь они вдвоем, а она — одна… Она остается совершенно одна!
— Мне кажется, надо бы попить чаю, — словно угадал ее настроение Саша. Он смотрел на нее, слегка наклонив голову, и в его взгляде явно прочитывалось сочувствие.
— Надо бы, — сказала Катя, несмело улыбаясь. — Поставить чайник?
Вопрос был чисто риторическим, и Катя это понимала. Просто вышла на кухню.
Он подошел к Наде.
— Твоя мать очень одинока, — мягко сказал он. — Понимаешь, она вся из комплексов состоит… Странное дело, все это исчезает, стоит только зазвучать музыке… Тогда она освобождается. От всего…
— И от меня…
— Понимаешь, ты взрослеешь… Ты завтра встретишь человека и уйдешь с ним… Это жизнь. А что станет с ней?
«Значит, ты решил меня заменить? А если я сейчас возьму да и сообщу тебе приятную новость? Что я уже встретила человека, с которым хочу уйти? И что этот человек — ты…»
Не сказала…
Только в глазах мелькнула слабая тень слез, остановившихся на половине дороги, замерших — замерзших…
— Кажется, мы собирались пить чай, — сказала Надя, улыбнувшись. — И давай пока оставим мои чувства… Я как-нибудь сама с ними разберусь… Ты же сам сказал, что я… взрослею…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Что за напасть? Из миража, из ничего»…
В голове у Кати с самого утра звучат эти слова вместе с мелодией, в которой страх переплетается с восторгом, и сама Катина душа стала такой же — детской и взрослой, с вопросом: «Что я делаю, да и как я это делаю, и зачем я это делаю?..» И снова ответ: «Наплевать. Я просто это делаю…»
— Здесь играется allegro, — заметила она, словно очнувшись.
Оля подняла на нее глаза.
— Мне хочется largo, — тихо попросила она. — Послушайте, Екатерина Андреевна! Ведь все становится по-другому… Смысл меняется. Становится страшно…
«Из миража, из ничего, из сумасбродства моего…»
Катя могла бы, как нормальный педагог, сказать сейчас ей, что Моцарт знал лучше. Но, вспомнив Моцарта, она только улыбнулась. Сам Моцарт наверняка заинтересовался бы сейчас новой Олиной концепцией своей сонаты — вот в этом allegro и в самом деле… совсем по-другому все звучит. Только что кто-то смеялся — теперь плачет… И получается-то снова любовь. Робкое прикосновение губ к ладони. «Я хотел бы увидеть вас еще, Катя… Чтобы потанцевать… Чтобы этот блюз, сотню раз слышанный, знакомый до последнего вздоха саксофона, впустил нас в себя… Или сам бы вошел, став нашей частью…»
Ничего этого сказано вслух не было. Глазами — да. Но не… Она улыбнулась невольно, поймав себя на том, что так и хотелось ей подумать сейчас — не губами, устами…
— Вам нравится? — истолковала ее улыбку по-своему Оля. — Послушайте! Как будто сначала праздник, а потом воспоминание о грустном… Или предчувствие беды… Звучит так странно и печально…
— Мне нравится…
Эта музыка, игранная Катей бесчисленное количество раз, прилипшая к пальцам, и в самом деле стала другой. «Может быть, так и в жизни? Смени темп — и увидишь все по-другому. Замедленная съемка — и наш вчерашний танец обретет другое значение?»
«Мне не хочется об этом думать, — призналась она себе. — Я не хочу. Все и так было allegro… Не хочу».
«Вы прекрасны»… Тихое прикосновение губ, робкое, как будто им по четырнадцать лет, и вообще они не в раздолбанном, циничном двадцать первом веке, где царит ужасающее безвкусие, этакий Содом с Гоморрой и куча людей, из которых половина пытается завязать тесные отношения с дьяволом, а вторая — ищет Бога… Нет, они в другом. Начале двадцатого. В конце девятнадцатого… Когда еще царила повсюду тишина и не было ничего лучше любви… Нормальной. С поцелуем руки… И все на свете содомы и гоморры прятались в подполье…
И замедленное allegro сейчас — частичка того времени, и она частичка, и Оля, и…
«Что я о нем знаю?»
Ни-че-го…
Даже кто он. Где работает. Что делает вечерами, оставшись один, усталый. Ничего не знает о нем Катя. Только две вещи. Он умеет говорить: «Вы прекрасны». И умеет танцевать так, что сжимается сердце, и кажется, ты и не танцуешь, а летишь на крыльях ветра.
«Но я-о-нем-ничего…
Самое время нанять частного детектива, — усмехнулась про себя Катя. — Чтобы все узнать…»
Прозвенел звонок. Урок закончился, хотя сейчас Катя не смогла бы с уверенностью сказать, что именно она была педагогом. Может быть, это маленькая девочка с обостренным внутренним слухом ее пыталась научить вслушиваться в музыку, в себя, в те скрытые пласты, которые становятся откровением, предупреждением?
— Вам понравилось?
— Да, — подумав, ответила Катя. — Как в жизни, ты абсолютно права. Только от этого грустно.
— Грусть тоже часть жизни, — сказал этот странный ребенок. — Никуда не деться… И если всмотреться в ее лицо, обнаружишь, что она прекрасна…
Катя вздрогнула и посмотрела на хрупкую удаляющуюся фигурку. Грусть, если в нее всмотреться, прекрасна…
«Вы прекрасны…»
«Он тоже обо мне ничего не знает», — подумала она.
— Катерина!
Катя остановилась.
Анна подошла к ней, улыбнулась, но взгляд был пытливым. Точно она на дне Катиных глаз пыталась увидеть истину.
— Открой старухе тайну, что с тобой?
— Это видно? — шепотом спросила Катя.
— Заметно, — развела руками Анна. — Где-то там, в самой глубине, прыгают осторожные солнечные зайчики…
— У меня сегодня свидание, — все еще шепотом, смущенно призналась Катя.
И повторила про себя, удивляясь тому, что слово, которое она раньше считала банальным, даже пошлым, пропитанным подростковой глупостью, сейчас ей таковым не кажется.
Свидание…
После предварительных уговоров Саша отвел Сашку-младшую к Ольге.
— Вроде бы ты сегодня не работаешь, — проговорила она, оглядывая его и отмечая, что братец выглядит по-другому. Не так, как обычно… Горечь в глазах, которая казалась Оле вечной, исчезла. Дело было не в том, что Саша, обычно предпочитающий черные джинсы и старую куртку, теперь был одет иначе. Нет, те же джинсы. Та же куртка… Только все это выглядит по-другому. Саша был пропитан надеждой и тихой радостью.
— И куда наш папа отправляется? — поинтересовалась она у девочки.
— У него свидание, — шепотом посплетничала девочка. — Как ты думаешь, он ей понравится?
— Нам с тобой он нравится, и ей…
— Мы-то другое дело, — сказала серьезно Сашка. — Мы его любим. А она?
— Может, отложите обсуждение на тот момент, когда моя нескладная фигура растает в проеме дверей? — не выдержал Саша.
— Тогда мы в это углубимся… А пока делимся впечатлениями…
— Ну конечно…
— Мы же женщины, — подмигнула Сашке Оля. — Тебя сегодня ждать, принц?
— Не знаю… Вдруг поздно…
— Вдруг до утра, — кивнула Оля, пряча улыбку в уголках глаз. — Ладно, принц… Только туфельку не забудьте ухватить во время танца…
— С чего ты взяла, что мы собираемся танцевать?
— Господи, — вздохнула Оля, — что еще с тобой делать-то? Ты дансер… Танцор. Говорила я маме, что незачем было мучить тебя в хореографическом училище… Детство вышло кошмарным, а теперь и жизнь не задалась…
