— Так пои и корми всех, кто здесь отдыхает, а с тобой мы поговорим ночью!

Почти сразу появилось всё: пиво, вино, мёд, брага, мясо, рыба, а девицы-рабыни стали неумело, но всё равно красиво раздеваться. Слуги гостевого дома превратились в снующих помощников главного повара Вальхаллы. Пьянка восторжествовала над ни в кого не верующими пиратами и над местными матронами.

— Пускай матроны тоже раздеваются! — прорвало Батю, он швырнул ещё один кошель Скаппи.

Она уже зубами вскрыла кошель и золотые посыпались на грубо выструганный стол. Скаппи кивнула, перед матронами появились кувшины с вином, они храбро закинули головы, вино потекло через губы, на платья, но пьянящая влага уже ударила в головы; и двадцати-, тридцатилетние матроны стали раздеваться. Да за такие деньги любой муж им всё простит.

— А в борьбе с зелёным змием побеждает змий, — глубокомысленно изрёк Батя. Сергей только ухмыльнулся. Вся команда была в сборе, ждали только приказа, что делать дальше.

— Скаппи, позови вон того, молодого, со шрамом на щеке, раскрути его, чтобы он нам поведал последние новости Бирки.

Приказ был исполнен со скоростью тайфуна местного значения.

— Воин, поведай мне все новости Бирки и вообще Швеции.

— Меня зовут Сигмурд. Всё, что я знаю, я тебе расскажу, но… — он показал глазами на кувшин золотистого вина, стоящего перед Батей. Сергей тут же наполнил глиняный стакан Сигмурда. — Все в Бирке согласны, что перемен к лучшему не видно, — Сигмурд закатил глаза. — А ещё были всякие новости, приносимые торговцами в цветных рубахах и штанах — иные были одеты как Скапти, — и они рассказывали о тех, кто пропал на порогах рек Руси в том году. Как старый Бослов, утянутый под воду на порогах, что было недостойно человека, который уцелел в ненасытных, изобилующих валунами течениях и на всех смертельных речных порогах, которые отмечали дорогу к Конунгарду — Киеву, как его именуют славяне. Последние семь были такими опасными, что почитатели Христа называли их Смертными Грехами по каким-то басням в их священных сагах.

Ещё я слышал об Арнлауге, умершем от поноса, несмотря на хорошего барана, принесенного в жертву дереву на Дубовом острове, который христиане называют островом святого Георгия. Это первая гавань после последнего из семи порогов. Идучи вниз по всем порогам, Арнлауг задристал от страха и уже не мог остановиться и кончился, так что на погребальном костре сожгли, можно сказать, пустую оболочку.

Именно так, сожгли. На востоке со времен одного набега обратились к старым обычаям. Тогда, лет двадцать назад, две сотни кораблей, как рассказывают, вошли в реку Куру к югу от Баку и предали огню и мечу город Берду и всех почитателей Магомета.

В ответ на совершивших набег напали мусульмане, а заодно и тот же понос, что взял Арнлауга, и им пришлось отступить, после чего проклятые асами язычники выкопали пристойно похороненных и украли прекрасное оружие и доспехи из погребальных кораблей.

С тех пор торговцы сжигали своих покойников на таком жаре, какой только могли развести, чтобы доспехи плавились. А ещё ломали мечи на три части, дабы им быть перекованными за радужным мостом Биврест, а не в этой жизни.

Как поведал один сребробородый и словоохотливый ветеран рек и порогов, это случилось во времена Игоря, которому было тридцать пять лет, а его жене, прославленной Хельге, двадцать. Воины их князя Олега и его войны с булгарами и хазарами выдавили серебро и золото из жил Бирки, — он хлебнул вино и продолжил: — Бирка скоро умрёт!

И все кивали, дивились такой судьбе и качали головами по поводу будущего.

Ещё качали головами по поводу новых торговых условий в Миклагарде, Пупе Мира: теперь нельзя было купить шёлка больше, чем 50 золотых кусков, и нужно было иметь печать, удостоверяющую покупку. И не могут более пятидесяти человек зараз, притом все без оружия, войти в этот город, Новый Рим, каковой именуется Константинополем…

Его прервали:

— Сколько можно пошить штанов на пятьдесят золотых кусков? Довольно много, конечно, — заметил Эрик Молот Бирки, как понял Сергей; этот Эрик — глава портовой стражи Бирки. — Ежели эти штаны не для Скапти Полутролля. Он не отказался бы получить одну пару, да ещё осталось бы кое-что от такого количества ткани!

И все рассмеялись, даже купцы, которые нехотя признались, что им выдали бесплатное снаряжение и провизии на месяц, чтобы они вернулись в Бирку, что отныне по закону императора и должны делать каждую осень. Страже Миклагарда не нужно, чтобы разгульные нурманны зимовали в их славном городе.

Были и другие новости: несколько человек, недавно вернувшиеся из данского торгового города Хедебю, рассказывали, что конунг Хакон уже в могиле, что после великой битвы у острова правителем Норвегии и Дании стал Харальд Синезубый, что сейчас находится в их славном городе и благодаря его стараниям на Бирку никто не осмеливается нападать. Хакон отдал жизнь и престол своим злейшим врагам — ближайшим родичам, и что вступает в силу Синеус, что ему поклонились конунги Швеции, Дании и Норвегии и даже Харальд Синезубый поклонился Синеусу, правда не столько Синеусу, сколько конунгу конунгов — Хельге.

При этом пятеро сыновей Эйрика Кровавая Секира и их мать Гуннхильд, справедливо называемая Матерью конунгов, были возвращены в Норвегию, по приказу Синеуса, а рати распущены. Большинство воинов — хуторяне, крепкие бойцы — разумно разошлись по домам. Немногие скитались, ища новой работы или лёгкой добычи, и все стремились в Синеусград.

Все помолчали, прекратились даже пьяные выкрики.

Весть о новых воинах-бродягах перетряхнула весь гостевой дом, и без того уже переполненный соперниками. Войско в Бирке состояло из безродных, ищущих, куда бы поставить свои сапоги, мечтающих о жене, доме, очаге. Эйнар покосился на Батю, но по его лицу ничего нельзя было понять. Внезапно появился Брондольв Ламбиссон, его имя Батя узнал из вскриков полупьяных викингов. Адмирал кивнул Сергею, тот прижал кинжал к печени Эрика Молота Бирки ненавязчиво прикрыв плащом.

— Эрик, кто он? — Сергей улыбнулся улыбкой волка, который вот-вот разорвёт горло.

— Это Брондольв Ламбиссон, предводитель купцов Бирки. Бирка умирает, порты занесены илом, появляются новые торговые порты и ходят слухи, что скоро появятся войска Хельги-Олега.

— Позови!

Эрик, не боявшийся смерти, впервые в жизни испугался. От слов Сергея веяло не смертью, а чем-то гораздо худшим. Делая вид, что страдает от усталости, и, самое главное — от важности, к ним подошел Брондольв.

— Эйнар, очистить дом, но женщины пусть останутся! — Батя дернул носом. Эйнар и его викинги поклонились. Гости много слышали об Эйнаре, он грабил и убивал всех, но чтобы кланялся…

— Вон, все вон!!!

Гости ринулись из в двери, в окна…

— Эйнар, ты выйди и посмотри, чтобы нас с уважаемым Брондольвом Ламбиссоном никто не подслушивал, а если у кого-нибудь возникнет такое желание — руби голову.

Помолчали, глава гильдии купцов не выдержал.

— Что ты от меня хочешь?

— Не я, уважаемый предводитель купцов, а великий конунг Олег.

Адмирал не спеша подлил вина уважаемому, потом себе.

— Что от меня хочет Хельга?

— Да так, мелочь. Завтра подойдут драккары, на них — пять тысяч викингов. Мы возьмём Бирку, но хотелось бы без боя. Ну, а тебе и ещё твоим троим, нет, пятерым, купцам беспошлинный вывоз и ввоз товаров по всем морям и рекам. До Константинополя.

— Ярл, налей мне вина и дай подумать.

Вино пили молча, купец думал, наконец-то изрёк:

— Я не смогу уговорить Синезуба, он слишком кичится своей властью над Биркой.

— Ладно, докажем мечами. Вспомни, к тебе приходили люди в чёрном, но не монахи? — меч воткнулся в толстое брюхо главы гильдии, а кинжал прижался к горлу.

Купца передёрнуло от страха:

— Приходили. Конрад-монах и ещё с ним двое — все в чёрных рясах, взвесили чёрного козла и по его весу дали мне золото… — он замолчал.

— Золото для чего? — цвет лица его великомордия Брондольва медленно менялся. От наглого красного перетекал в бледный, потом в синий и остановился на лиловом. Кинжал Бати нежно процарапал нежную шейку будущего великомученика.