Примерно в тридцати шагах, сбившись плотной кучкой, стояли три красавицы. Две, с растрепанными торчащими в разные стороны лохмами, были похожи друг на друга как сестры-близнецы, только одна была чёрная, а другая — белая. У третьей, что стояла впереди, на плече устроилась птица. Великолепная птица! Совсем небольшая, с воробья, однако невероятной красоты: алая, с бежевой грудкой и золотистым хохолком. Хвост её расходился, словно крошечный веер и блистал всеми оттенками утренней зари, и она ещё пела.

Вышедший из пещеры чёрный гигант сделал ему приглашающий жест. Олег громко сглотнул слюну и решил: «Отобедаю и разузнаю; хорошо, что прихватил с собой алкогольные плоды, может выпьем, а может и нет. Ох, и мысли мои, как тараканы разбегаются неведомо куда, то вдаль, то поперёк, и вообще…»

Выпили, закусили, Олегу показалось, что этот громила уже знает все вопросы, которые он хотел ему задать, даже приготовил ответы для Олега. Потом понял, это ощущение появилось у него после того, как лёгкий ветерок как бы прошелся по его княжьим мозгам. Помолчали. Чёрный встал, слегка поклонился:

— Меня зовут Лао, в честь древнего китайского мудреца, мы отказались от подарков техногенной цивилизации, нас здесь несколько тысяч человек. Мы пробуем жить по законам Лао, как он говорил нашим предкам:

«Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними, она находится там, где люди не пожелали бы быть, поэтому она похожа на Дао.

Человек, обладающий высшей добродетелью, как и вода должен селиться ближе к земле; его сердце должно следовать внутренним побуждениям; в отношениях с людьми он должен быть дружелюбным, в словах — искренним; в управлении страной, если вождь или король, или президент, должен быть последовательным; в делах должен исходить из возможностей, в действиях — учитывать время, поскольку так же, как и вода он не борется с вещами и только тогда не совершает ошибок».

— А там, — он мотнул головой в сторону и вверх, — слишком поверили в могущество техники, в могущество знаний, в генную инженерию. Они не верят в свою суть, из-за этого у них очень много нервных срывов, не помогает даже их всесильная наука, а ведь половина из них, по-вашему, знахари, доктора. Они слишком далеко ушли от природы, ушли от себя, заменив свободное плавание по великой реке дао — протезами, наукой. Вместо того чтобы отдаться течению, они сколотили огромный корабль с дырявыми бортами и с гнилым днищем, скоро они потонут.

— Но вы им поможете? — с внезапно появившейся хрипотцой спросил Олег.

— Хотя лучшее деяние — это недеяние, а лучшая помощь — это не помощь, но мы им поможем.

Олег покопался в своей дырявой, полупропитой памяти и торжественно провозгласил:

— Совершенномудрый ничего не накапливает. Он всё делает для людей и всё отдает другим. Небесное Дао приносит всем существам пользу и не вредит. Дао совершенномудрого — это деяние без борьбы.

— Так ты знаешь учение Мастера? — несказанно удивился Лао.

— Да так, немного, — Олег скромно потупил свои зелёные очи.

В разговорах прошла вся ночь. Они обсуждали различные трактовки изречений Лао Цзы. Дошли до того, что в даосизме, как и в каббале, — семь зашифрованных слоёв. Воодушевлённый ночным разговором чернокожий гигант внезапно встал в позу просящего, так не подобающую ему, и каким-то странным, умиротворенным голосом пропел, растягивая слова:

— Олег, задержись у нас хоть на несколько дней…

Олег тяжело вздохнул, его глаза стали тёплыми и грустными, как у коровы после дойки, и тихо, чтобы не услышал Лао, пробормотал:

— Лучше бы ты поставил меня на четвереньки, да дал хорошего пинка в зад, чтобы я летел и радовался. Ему здесь хорошо, мне тоже было бы хорошо, так ведь нет же, надо опять назад, в грязь, пот и кровь.

А вслух громко, как подобает великому князю, со стальными интонациями:

— Прогуляюсь, подумаю, полетаю, а дальше — видно будет.

— Да осветит твой путь, великий странник, мудрость Дао!

В знак прощания и уважения чернокожий поднял вверх обе руки. Олег обернулся, в его зелёных глазах медленно гасло терпение и печаль.

— Вперед и в бой, покой нам только снится!

Тропинка шла через город-дерево, и шелест утренних звёзд постепенно растворился в разноголосом хоре птичьего народа. Особенно кто-то старался там, в кустах: «Корм! Корм!» А вот и он, негодник. Маленький пушистый комочек, как тебе удается так громко верещать? Удивительно, но Олегу раньше не приходило в голову: у всех птиц такие разные голоса, но ни один не вступает в диссонанс с общим хором, и всегда получается такая стройная симфония, которую не сможет воспроизвести никакой изощрённый оркестр.

— Даосец что ли так повлиял на меня, что я наловчился понимать птичьи песнопения? — сам себе удивился бывший великий князь, да к тому же ещё и вещий.

Солнце протянуло свои лучи между деревьями. Эта волшебная подсветка оживила объемную глубину и сочность красок, превратив лес в чудесную голограмму. Олег попросил у дерева плоды и что-нибудь вроде сумки. Через мгновение ему было всё выдано и подарено. Плоды, ох уж эти плоды, какие они издавали запахи, надо оказаться на базаре в Бухаре или в Багдаде, чтобы увидеть всю эту красоту, своим чувствительным, или не очень, носом всё пронюхать и возрадоваться. Олег напряг свои мышцы, рванул тонкую ткань сумки, не поддалась, даже не скрипнула. Вещий прогнулся в поясе, раскинул руки, как будущие вельможи Европы перед королями и благородными дамами, шаркнул ножкой и, играя интонациями, пробормотал:

— Спасибо тебе, о дерево-сад, о дерево-город!

Тропинка заботливо вывела его к морю. Изумрудные волны тихо перешёптывались с тёплым ветром. Берег казался бескрайним и пустынным, но он ощущал уют и спокойствие, как будто этот перенаселённый мир специально для него выделил укромный уголок.

Олег с наслаждением прыгнул в море как был, в одежде, и полностью отдался ласковым волнам. Они то подбрасывали его вверх, то пытались затянуть на самое дно, он резвился как молодой дельфин. Вспомнил, как Перун обучал его цеплять на себя защитный кокон, немного подумал, слегка изменил заклятие и получился у него прекрасный шлем водолаза из будущего (всё было просто, в ГУЛАГе с ним сидел командир подводной лодки, он рассказывал, чертил ночами эскизы лодок, подводных костюмчиков, батискафов и прочую глубоководную премудрость).

Слегка погонялся за мелкими рыбешками — подводными каплями радуги, они разбегались от него испуганными разноцветными стайками.

Лениво перебирая ногами, Олег потихоньку поплыл к коралловой скале, что торчала гнилым зубом посреди поляны красочных, светящихся нежно и заманчиво цветов-хищников.

Плывун счастливо улыбнулся — впереди шевелила щупальцами добыча поинтереснее, из подводного грота выглядывал среднего размера осьминог, две ноги были небольшие, метра по два, «Видно кто-то в борьбе за выживание оттяпал, — мелькнуло в голове, — а шесть щупальцев — метров по шесть-семь».

Он подобрал небольшой коралл, негоже на морского хищника совсем без оружия выходить, тихим сапом подкрался к пещере, но осьминог что-то заподозрил, был сытый или драться не хотел, плюнул чернилами и драпанул в свою пещеру.

Олег аж расстроился — мордобой не состоялся.

— Ладно, полетаю, а потом назад к своим благородным воинам в тёмные годы средневековья.

И вновь радостное ощущение свободы, радости; попробовал кувыркаться в воздухе так же, как только что кувыркался в море, к его восторгу это у него получилось.

— Ты ведёшь себя как щенок, — рядом с ним щурился Перун. — Ну как, насмотрелся? Понравилось, что-нибудь надумал?

— Конечно, намного лучше, чем мрачное будущее моей Земли.

Перун его перебил:

— Какой же ты всё-таки бестолковый, это тоже твоя Земля. Ну и какую из них ты выбираешь?

— Конечно же эту. Здесь конечно мне не всё нравится, но здесь человечней что ли, хотя… для вас, богов, эти понятия непостижимы. Богам наплевать на людей, вы играете в свои, непонятные для нас, смертных и тупых, игры…