Услышать нас с такого расстояния они не могли, но ведь, переходя шоссе, мы оказались бы в ослепительном сиянии сигнального маяка аэропорта, который сейчас сверкал во всю мощь своих нескольких тысяч свечей всего в трех–четырех сотнях ярдов от нас. А кое–кто из людей возле домика поставлен там специально, чтобы неусыпно следить за шоссе.

Я поспешно нырнул за ограду.

— Прошу прощения. Прежде чем переходить, придется нам слегка продвинуться вверх по шоссе.

Позади нас раздался негромкий оклик:

— Qui va la?[65]

Мисс Джармен прошептала:

— Похоже, срок действия вашего пропуска истек.

Она была права. К настоящему моменту им, должно быть, уже начало казаться странным, почему сержант не нашел их. Теперь они сами искали его. Что ж, придется переходить прямо здесь.

Где–то наверху на шоссе, в противоположной стороне от таможни, послышался шум мотора. Потом мимо нас стремительно пронеслось нечто с сияющими фарами. Девушка тотчас пригнулась, мы с Харви замерли на месте, а Маганхард, будучи Маганхардом, преспокойно продолжал идти.

Когда это «нечто» пронеслось мимо, я прошипел девушке:

— Если на вас упадет свет, замрите — больше всего внимания привлекает движение.

Она медленно выпрямилась.

— А когда станет чуть потише, надо что–нибудь прокричать. Да–да, я быстро усваиваю правила игры.

Тут голос подал Харви:

— Видали, что это было? Фургончик вашей подружки. Грузовик из Пинеля.

Я снова высунул голову из–за изгороди. Фургон как раз затормозил возле таможни, к нему бежали люди, кто–то рывком распахнул задние дверцы.

Вот идиотка! Зачем было так рисковать? Но я–то знал — зачем. Ведь я рассказал ей, каким маршрутом планирую идти, и она прекрасно понимала, что самые большие трудности будут подстерегать нас именно на этом шоссе. Вот она и дожидалась где–то, пока, по ее расчетам, мы не добрались до него, а затем ринулась в атаку.

Разумеется, она вызовет у таможенников массу подозрений: какой–то фургончик, который запросто способен вместить четырех пассажиров, из местечка, расположенного неподалеку от тех краев, где вчера произошла перестрелка, и вдруг следует по весьма странному маршруту в более чем странный час. Все это она, разумеется, понимала — и намеренно отвлекла их внимание.

— Через ограду! — выпалил я. — Живо!

Харви тотчас повиновался, не задавая лишних вопросов. Следом за ним я пропихнул девушку, потом Маганхарда, а потом перебрался и сам. Задолго до того, как Жинетт разобралась с таможней, мы уже находились в безопасности на другой стороне шоссе.

Мне хотелось остаться и удостовериться, что с ней все в порядке, но, таким образом, вполне можно было свести на нет все, что она для нас отвоевала. Мы должны были продолжать путь. Это было старое правило.

Ползком мы стали пробираться вдоль изгороди по направлению к аэропорту. Теперь сигнальный маяк светил нам прямо в лицо. Высокий забор находился всего в двухстах ярдах впереди.

— Мы перелезем на территорию аэропорта, да? — поинтересовалась мисс Джармен.

— Вот именно. Несколько лет назад им пришлось позаимствовать часть французской территории, чтобы продлить взлетно–посадочную полосу; теперь граница проходит вдоль этого забора, прямо здесь. Как только мы ступим на территорию аэропорта, окажемся в Швейцарии.

— Аэропорты окружены заборами, через которые так просто не перелезешь, — саркастически заметил Харви.

— Знаю. И потому позаимствовал у Жинетт кусачки.

Через пару минут мы добрались до забора.

Ограда, высотой в семь или восемь футов, представляла собой сеть из крепкой проволоки, натянутой между металлическими столбами. Я извлек из своего бриф–кейса кусачки с длинными ручками и перекусил одну про волоку. Она переломилась с громким щелчком. Со следующей я обращался уже более осторожно, но она все равно лязгнула. Похоже, быстро тут не управиться: ячейки металлической сетки были шириной всего в два дюйма, а мне нужно было проделать вертикальный разрез высотой примерно в три фута, чтобы образовать для вас нечто вроде двери — створку, которую я потом смог бы вернуть в исходное положение.

Внезапно на меня обрушился яркий свет. Прожектор, сиявший — да это просто невозможно! — прямо откуда–то с неба. Я замер. Затем следом за светом донесся негромкий свист дросселируемых реактивных двигателей. Какой–то авиалайнер при заходе на посадку включил навигационные огни.

Я стоял, боясь пошелохнуться. Пилоту нас ни за что не увидеть, но в свете его огней мы окажемся как на ладони для всех, кто находится на летном поле позади нас.

Самолет, взвизгнув протекторами шасси, коснулся взлетно–посадочной полосы, затем раздался внезапный рев, когда пилит включил реверс и двигатели заработали в обратном направлении. Под прикрытием этого грохота я перекусил проволоку ограды столь же быстро и бесшумно, будто раскроил ножницами шифон, и, повернувшись к Маганхарду, возвестил:

— Добро пожаловать в Швейцарию.

* * *

Дальше все было довольно просто. «Женева — Куантрен» представляет собой всего лишь одну длинную взлетно–посадочную полосу, окаймленную по бокам узкими участками, поросшими травой. Здание аэропорта и мастерские были расположены в дальнем конце поля с нашей же стороны громоздились лишь груды стройматериалов, насыпи развороченной бульдозером земли, которые никто не потрудился выровнять, да маленькие кирпичные строения, имевшие какое–то отношение к электростанции, радарной установке или чему–то в этом роде. Иными словами, масса мест, где можно было спрятаться.

Мы прошли с полмили между взлетной полосой и оградой, а затем, когда по ту сторону ограды уже тоже была Швейцария, просто снова прорезали себе путь наружу, с территории аэропорта. В обоих местах я вернул проволоку в исходное положение, скрутив разрезанные концы; возможно, пройдет несколько дней, прежде чем кто–нибудь заметит разрезы. Но даже тогда не возникнет никаких оснований связывать это с человеком по имени Маганхард.

Мы очутились в пригороде Матеньен — многоэтажные и многоквартирные новостройки, утопающие в море грязи, которое в один прекрасный день кто–нибудь превратит в зеленую лужайку — если, конечно, прежде не получит какой–то иной контракт. Должно быть, уже рассвело, хотя удостовериться в этом мешали тучи и горы, однако на улицах по–прежнему не было ни души.

— И как же мы теперь попадем в город? — осведомился Маганхард.

— Обойдем вокруг, подойдем ко входу в аэропорт, а там сядем в автобус или возьмем такси.

Он это обдумал, затем изрек:

— Мы ведь могли бы пройти и через территорию аэропорта — так было бы короче!

— Ну конечно, и прикинуться пассажирами? Предъявить паспорта и объяснить, каким образом мы насквозь промочили в самолете ноги?

Маганхард не нашелся что ответить и молча зашагал вперед.

Уже в начале седьмого, хмурым, пасмурным утром мы добрались до здания аэропорта. Внутри все еще горел свет, но он уже начинал казаться тусклым на фоне розовато–лилового сияния, просачивавшегося из–за гор с востока.

На стоянке напротив входа стояло несколько машин, а рядом с ними небольшой автобус с прицепом для багажа. Света в нем не было.

— Зайдем внутрь и приведем себя в порядок, — предложил я. — Встречаемся у входа через пять минут.

Глядя вслед удалявшейся мисс Джармен, и подумал, что даже при ярком освещении по ее виду никак нельзя было сказать, что она почти пять часов тряслась в кузове фургона, а затем совершила двухмильную пешую прогулку по сырым полям с препятствиями в виде изгородей и заборов. Она обладала прирожденным лоском, к которому грязь просто не приставала. Лицо ее слегка побледнело, да ноги промокли — и все.

Маганхард выглядел так, будто только что проиграл серьезный бой с дикой кошкой. Его щегольской непромокаемый плащ цвета бронзы был весь измят, заляпан грязью и порван в двух местах; брюки промокли и испачкались, волосы были всклокочены. Он просто стоял — взъерошенный, раздраженный, несчастный и исполненный решимости сохранять и дальше этот имидж. Он по–прежнему считал, что я повел его отвратительным маршрутом без всякой необходимости, и, черт побери, не понимал, с какой стати он должен с этим мириться.