Кёхер, не ожидая инструкций, ответил, что «серьезный запрос относительно заключения мира был бы тщательно изучен в Германии». Однако это начинание не получило развития: Кёхеру было приказано дезавуировать свой ответ и сослаться на «решимость воевать до победного конца». Но буквально через несколько дней Риббентроп, принимая итальянского министра Д. Боттаи, неожиданно заговорил с ним о… позиции Англии в вопросе заключения сепаратного мира. Вслед за этим в Риме немецкий посол фон Бисмарк, а в Анкаре фон Папен стали интересоваться возможностями заключения сепаратного мира.
«Теплился огонек» и в Швейцарии. В конце февраля швейцарский собеседник Кёхера федеральный советник Шультгес известил посланника, что имел беседу с одним «влиятельным американцем». Тот, хотя и не принадлежал к правящим кругам, все же счел нужным сообщить, что в определенных сферах США размышляют над вопросом о целесообразности прекращения войны. Пиле-Гола в апреле снова заговорил с Кёхером о возможности переговоров об обмене военнопленными.
На этот раз Кёхер был более осторожен. Он ответил в духе, предписанном Риббентропом, однако в своем рапорте он высказал мнение, что инициатива исходит вовсе не от швейцарского министра, а от Э. Кэйбла. Именно Кэйбл, беседуя с известным швейцарским военным промышленником Бюрле, сказал о своем «благожелательном отношении» к идеям «новой Германии» и о том, что следовало бы немедленно начать англо-германские переговоры — предпочтительно на высоком уровне. Новое указание Кёхеру из Берлина было неожиданным: сохранить связь с Кэйблом. Более того: предписывалось выяснить, по чьей инициативе действовал консул, насколько серьезны его намерения. Это указание было выполнено: Бюрле встретился с Кэйблом, а тот пожелал видеть официального представителя германского посольства. Тогда роль посредника взял на себя… Шелленберг. Заручившись поддержкой Гиммлера, он установил контакт с Кэйблом, который продолжался до 1943 года. Остается лишь добавить, что резидентура УСС знала о действиях английского генконсула.
Следует отметить, что идея «зондирования» противника уже в 1942 году не пользовалась поддержкой президента Рузвельта. Когда в сентябре в Ватикан отправился личный представитель президента Майрон Тэйлор (крупный сталепромышленник), ему было поручено выяснить степень заинтересованности некоторых стран в выходе из войны. Когда Тэйлор занялся этим вопросом, он мог установить, что на «ватиканском плацдарме» идет активное обсуждение этих проблем. Так, накануне его приезда у папы Пия XII получила аудиенцию принцесса Мари-Жозе (супруга наследного принца Италии) и просила его о посредничестве в переговорах с Западом. Была разработана программа, содержащая условия сепаратного мира. Она была передана в Вашингтон. Однако реакция президента была определенной: он заявил, что миновало время, когда подобные условия мира могли быть приемлемыми. Этот ответ стал известным и в ведомстве Риббентропа.
Но вот удивительное дело: позиция президента учитывала реальное положение дел, однако зондажи продолжались. Так, в феврале 1942 года с представителями посольства США в Мадриде установил связь очередной германский агент, который сообщил в Берлин, что его американские собеседники явно настроены в пользу «компромисса». Из имперского министерства иностранных дел последовало указание — продолжать контакты. Ободряюще на Риббентропа подействовало и другое донесение: в беседе с послом вишийской Франции Робином посол США в Мадриде Вэделл порицал президента Рузвельта за положение, в которое попали Соединенные Штаты. По словам Вэделла, в США есть влиятельные политические силы, которые готовы заключить мир с Германией. Дело дошло до того, что когда американский посол стал рассуждать о трудностях такого поворота, то его секретарь обратился к Робину с вопросом:
— Может быть, вы попробуете поработать для мира?
«Пробовать» решили многие. Когда Вэделла сменил новый посол Карлтон Хэйс, он (по сведениям, дошедшим до немцев через испанских посредников) заявил о своей готовности искать каналы для связи с германскими эмиссарами. Далеко не случайно Риббентроп, принимая болгарского посла, заявил, что в США очень много изоляционистов и, возможно, придет время, когда «вся Америка» выступит за примирение…
Летом 1942 года датируется еще одна закулисная интрига, которой будет суждено получить в дальнейшем серьезное развитие. Она была предпринята в канун нового наступления вермахта на советско-германском фронте. Ее местом был Ватикан, где в это время идея «компромиссного мира», — разумеется, после «победы над Россией» — высказывалась многими влиятельными деятелями курии. Именно папского нунция в Турции Ронкалли (будущего папу Иоанна XXIII) избрал своим собеседником упоминавшийся нами Франц фон Папен, пытавшийся установить связь с западными союзниками еще в 1941 году. На этот раз (судя по всему, с ведома Гитлера) он в апреле 1942 года обратился к Ронкалли с настоятельным предложением готовить «всеобщий мир» на основе идей Ватикана. Ронкалли передал это предложение в Ватикан, куда стекались аналогичные призывы от других папских дипломатов. Вслед за этим Папен направил в Ватикан своего ближайшего сотрудника и единомышленника барона Курта фон Лерзнера. Однако важнее было другое: Лерзнер не был дипломатом, а был послан в анкарское посольство абвером — разведывательным ведомством адмирала Канариса. Человек опытный, он представлял Германию в 1918 году во время переговоров в Спа и Версале, был депутатом рейхстага от немецко-национальной партии и с 1939 года находился с «особой миссией» в Стамбуле.
Лерзнер прибыл в Рим в конце апреля и продолжал действия, начатые Папеном. В беседе с кардиналом Мальоне он (к удивлению последнего) сообщил, что германский генералитет считает невозможным военными средствами добиться победы и заключения мира. Поэтому Лерзнер видит в Ватикане «моральный авторитет» и призывает его проявить необходимую инициативу. Свои идеи барон уточнил в беседе с другим кардиналом — влиятельным заместителем статс-секретаря курии Монтини (будущим папой Павлом VI). Гитлер, пояснил Лерзнер, заинтересован не во «всеобщем мире», а в сепаратном мире с Англией, в ходе которого Германии будет обеспечена «естественная гегемония». Лерзнер даже назвал время — осень 1942 года.
Лерзнер беседовал и со статс-секретарем Риббентропа, опытным дипломатом «старой школы» Эрнстом фон Вайцзеккером — человеком, через которого шли многие закулисные контакты. Впоследствии, в 1943 году, Вайцзеккер занял пост немецкого посла в Ватикане и продолжал внимательно наблюдать за всеми возможностями сепаратных сделок. Если заглянуть в дневник будущего посла, то там немало любопытных записей, к примеру:
8 февраля 1942 года: «Не произойдет ли скоро в Лондоне крах, и не последует ли оттуда предложение о мире?»
21 марта: «Мы все еще думаем, что пошатнувшаяся Британская империя подаст нам руку мира… Если Лондон сделает это, мы пойдем навстречу».
17 июня: «Часто ставят вопрос, будет ли Англия более склонна к переговорам, если мы, как запланировано, успешно проведем летнюю кампанию против России?»
24 июня: «Мы надеемся или, по крайней мере, хотели бы как можно скорее, например осенью, начать мирные переговоры с Англией. Гальдер также верит в это. На его запрос я сообщил, что настроен скептически в вопросе о темпах. Пробные тесты, среди них зондаж английского генконсула Кэйбла в Цюрихе или английского военно-воздушного атташе Джорджа в Анкаре, дезавуированы английским правительством. Они лишь свидетельствуют, что есть люди, ставящие перед собой в дуэли Германии и Англии вопрос: «Кому это выгодно?»
Пожалуй, здесь можно проследить прямую связь: тот же срок — осень 1942 года, те же ссылки на генералитет. Главное в этом расчете: победы на советско-германском фронте! Тот же Вайцзеккер в своем дневнике вспоминает (со слов бывшего немецкого посла в Москве Шуленбурга), что Гитлер обещал 15 августа 1941 года войти в Москву, а 1 октября победоносно завершить войну на Востоке. Это не получилось в 1941 году. Летом 1942 года в Берлине снова тешили себя надеждами. Но наступил Сталинград…
