Но когда умолкают послы официальные, начинают говорить послы неофициальные. Так началась одна из первых затяжных «закулисных операций», участниками которой стали английский офицер Уильям Эйткен и венгерский журналист Густав фон Кёвер. Сейчас эта операция известна во всех подробностях, не лишенных примечательности. На первый взгляд, ее участники — лица невысокого ранга: Эйткен — всего лишь офицер королевских ВВС, а Кёвер — журналист, да еще венгерский, а не немецкий. Однако Эйткен был племянником лорда Бивербрука.
Встреча Эйткена и Кёвера состоялась в сентябре 1941 года в Лиссабоне. В Берлине проявили большой интерес к Эйткену, но не торопились с продолжением контакта (ведь шел лишь сентябрь 1941 года!). Однако когда в январе 1942 года Эйткен снова всплыл на горизонте и предложил встретиться с Кёвером в Лиссабоне, Риббентроп не возражал. Новая встреча, правда, сорвалась, так как в газетах появилось сообщение о гибели летчика Эйткена. Но вскоре выяснилось, что погиб не племянник, а сын Бивербрука. Тогда фон Кёвер снова напомнил о себе. На этот раз инициатива была на венгеро-немецкой стороне, и Кёвер срочно направился в Лиссабон.
Имя фон Кёвера не раз упоминалось в послевоенное время, в частности в 1948 году в известной «Исторической справке» Совинформбюро, в которой впервые широко и принципиально был поставлен вопрос о нарушении западными союзниками своих обязательств по антигитлеровской коалиции и попытках сговора с Германией. Деятельность Кёвера подверглась подробному исследованию, однако со стороны западных историков (например, в обширной монографии Бернда Мартина) выдвигался тезис: да, Кёвер встречался с Эйткеном, однако неизвестно, о чем они говорили. Может быть, это был «дым без огня»?
Но как дыма без огня не бывает, так и суть переговоров Кёвера — Эйткена была раскрыта. В Потсдамском архиве советским историком Н. С. Лебедевой был найден важный документ: отчет германского посланника Отто Кёхера о миссии Кёвера, представленный на имя статс-секретаря МИД Германии Эрнста фон Вайцзеккера. Кёхер докладывал: во-первых, беседы носили весьма доверительный характер; во-вторых, Эйткен подробно изложил свою «программу», которая, хотя и исходила из решимости Великобритании добиться победы в войне, однако предусматривала поиск возможностей компромиссного мира. Эйткен и «его друзья», по его словам, были бы готовы «отказаться» от продолжения борьбы и даже от победы, «если бы знали, что путем немедленного заключения мира можно спасти миллионы людей». Однако, как явствует из отчета, рассуждения Эйткена носили не только гуманный характер; как бы между прочим он отметил, что в Великобритании имеются «круги, которые все с большим беспокойством смотрят в сторону России». В разговоре с представителем держав «оси» эти слова, к тому же сказанные в сентябре 1941 года, имели вполне определенную антисоветскую окраску.
Н. С. Лебедева, обнаружившая этот документ, связывает рассуждения Эйткена со встречей, которую за несколько дней до бесед в Лиссабоне имел дядя Эйткена лорд Бивербрук с интернированным в Великобритании Рудольфом Гессом. Именно тогда Гесс наиболее ясно высказал свое предложение об участии Великобритании в войне против Советского Союза. Гипотеза вполне допустимая, хотя сам Бивербрук не принадлежал к числу сторонников сговора с гитлеровской Германией и не советовал делать этого и Черчиллю.
О том, что гитлеровцы в конце 1941 года еще не потеряли надежд на сколачивание общей «западной» коалиции против Советского Союза, говорит документ, составленный в ноябре и направленный Гитлеру через МИД Германии (точнее — через статс-секретаря Эрнста фон Вайцзеккера) Альбрехтом Хаусхофером — человеком, который вместе со своим отцом, генералом Карлом Хаусхофером, разрабатывал политическую программу полета Гесса в Англию и вел секретную переписку по этому поводу со своими английскими друзьями.
Что же предлагал Хаусхофер в ноябре 1941 года, то есть уже в период провала немецкого наступления на Москву? Он исходил из посылки, что ни одна из великих держав войну выиграть не может, и посему необходимо компромиссное соглашение о разделе мира на сферы влияния. Как не сказать — прямое продолжение идей Альберта Плесмана! Хаусхофер предлагал такие «сферы»:
— Германия в границах 1914 года, рядом с ней «находящиеся под охраной рейха» Польша, Чехия, Словения, а также «дружественные» прибалтийские государства, Словакия, Хорватия и Сербия. Следующей категорией должны были стать «связанные с рейхом» Финляндия, Украина, Белоруссия и Кавказ. В Европе подлежала созданию «федерация» из Швеции, Норвегии, Дании, Швейцарии и Италии. Наконец, Германия должна была получить свою зону влияния в Африке;
— следующая сфера британо-американская;
— за ней японская;
— наконец, Африка, подлежащая совместному владению (опять идея Плесмана!).[63]
Историки спорят — читал ли Гитлер документ Хаусхофера. Вполне возможно, поскольку в декабре 1941 года фюрер вызвал к себе ассистентку Хаусхофера и предложил ей изложить взгляды ее шефа на Великобританию, а в феврале 1942 года еще раз с ней беседовал. Но для нас интереснее другое: констатировать, с какой настойчивостью в самых различных буржуазных политических сферах — даже по разные стороны фронтов — возникала идея раздела мира на сферы влияния как некоей панацеи от войн и, разумеется, средства ликвидации коммунизма. Правда, великодушный Хаусхофер предлагал сохранить некое «великорусское государство за Уралом», но лишь как «ампутированный остаток» Советского Союза. Это не мешало ему считать, что Германия должна «овладеть всей русской территорией».
По своему характеру операции тайного фронта в конце 1941 — начале 1942 года и в конце 1942 года имели определенные различия. Если сперва они определялись временными успехами вермахта на советско-германском фронте, то после Московской битвы участники контактов — как с немецкой стороны, так и со стороны эмиссаров Англии и США — не могли не учитывать новую обстановку. Что касается немецкой стороны, то здесь даже в самой верхушке рейха (исключая, конечно, самого Гитлера) стали появляться сомнения. Как признавался после войны в письме ко мне генерал Франц Гальдер — бывший начальник генштаба сухопутных войск — у него уже после Москвы сложилось мнение, что войну, как он выразился, «нельзя выиграть военными средствами», то есть нужны были средства политические. Аналогичное «прозрение» пришло и к начальнику разведки СС Вальтеру Шелленбергу, который в августе 1942 года в беседе с глазу на глаз поставил Гиммлеру вопрос: что он собирается делать, если война будет проиграна? Ответ у Шелленберга был готов: попытаться, пока не поздно, установить контакт с США и Англией. Гиммлер согласился с ним.
Эта новая ситуация нашла свое выражение и в официальной позиции Берлина. Если в период успехов на фронте всякий поиск сепаратного компромисса отвергался как противоречащий интересам держав «оси», то с середины 1942 года как Риббентроп, так и германские спецслужбы — Канарис и тот же Шелленберг — стали думать по-иному. Пример тому — тайные зондажи, которые осуществлялись в 1942 году в Швейцарии. Здесь со стороны западных союзников с января действовал английский генконсул Эрик Кэйбл, опытный разведчик.
По документам, хранящимся ныне в Центральном государственном архиве ГДР в Потсдаме, Н. С. Лебедева восстановила ход этой запутанной интриги. 12 февраля 1942 года министр иностранных дел Швейцарии Пиле-Гола, известный своими прогерманскими симпатиями, встретился с немецким посланником Отто Кёхером, который в ближайшие дни собирался в Берлин. Пиле-Гола знал, что Кёхер информирован о зондажах, предпринимавшихся через Эйткена осенью 1941 года. На этот раз Пиле-Гола попросил Кёхера задать в Берлине вопрос: может ли Германия возобновить переговоры с Англией об обмене тяжело раненными и больными военнопленными? Одновременно он дал понять, что при этом можно было бы «обсудить и другие вопросы». В этот же день Кёхеру был задан швейцарской стороной и другой вопрос: как прореагировал бы Берлин на «мирную инициативу»?
