Рузвельт зачитал текст послания и заявил, что он, как и Сталин, является реалистом и хочет предпринять конкретные шаги для того, чтобы оттянуть часть сил Гитлера с советского фронта. Он считает, что это можно сделать летом этого года, не откладывая. Рузвельт, по мнению Громыко, явно имел в виду открытие второго фронта».[58]

В новом послании выражалось желание обсудить эти вопросы прямо с В. М. Молотовым. 14 апреля, получив соответствующее указание из Москвы, посол уточнил вопросы, которые Рузвельт хотел обсудить с наркомом:

«…Я передал Рузвельту Ваше пожелание выяснить конкретные вопросы, которые он намерен обсуждать с Вами. Рузвельт вначале хотел отделаться ссылкой на свое послание, где цели приглашения определены, а именно создание второго фронта. Когда я указал, однако, что это слишком общо, что желательно знать конкретнее, президент сообщил следующее. Он со своими советниками пришел к заключению о необходимости оказания нам помощи созданием нового фронта против Гитлера. Обсуждались 4 варианта.

1. Через Персидский залив на Кавказ, но это слишком далеко по морю.

2. Наступление из Египта на Триполи и затем нападение на Италию. Но это тоже далеко и не означало бы нападения на Гитлера.

3. Наступление на Триполи через Марокко, Алжир и Тунис. Но этим французы были бы брошены в объятия немцев.

Путем исключения они пришли к варианту о высадке во Франции».[59]

Действительно, вопрос об открытии второго фронта стал важной темой визита В. М. Молотова в США в мае 1942 года. Протокол состоявшихся переговоров гласит:

«Рузвельт заявляет, что он считает, вопреки мнению многих американцев, необходимым в первую очередь покончить с Гитлером, а затем с Японией. Поэтому он готов сделать все в 1942 году, чтобы облегчить бремя борьбы СССР против Гитлера. Рузвельт советовался со своими военными. Они, как узкие специалисты своего дела, всегда видят трудности. Но мы должны толкать их вперед. Рузвельт просил, чтобы для помощи СССР сделать больше того, что возможно. США к концу года будут иметь в своем распоряжении армию в 4 миллиона человек и флот с численным составом в 600 тысяч человек. Американские военные считают, что вторжение в Европу может быть произведено через Англию».[60]

Обсуждение этого вопроса завершилось принятием СССР и США соглашения от 11 июня 1942 года, а также англо-советского коммюнике от 12 июня 1942 года. В них недвусмысленно говорилось о намерении открыть второй фронт в 1942 году. Обещание было дано, но…

В августе 1942 года Черчилль посетил Москву, и выяснилось совсем иное. Премьер-министр стал объяснять, что до сентября у союзников нет достаточных средств для высадки, а в сентябре портится погода. Зато США и Англия «…готовятся к большим операциям в 1943 году».

Итак, обещание оказалось не только невыполненным, но, как выяснилось, к его реализации даже не собирались приступать. Более того, союзники начали саботировать военные поставки — вплоть до того, что были сняты с уже готового к выходу в Мурманск каравана 150 самолетов «Аэрокобра». Это вызвало естественное возмущение в Москве — ведь в это время бушевало Сталинградское сражение! Можно понять И. В. Сталина, когда он телеграфировал послу в Англию И. М. Майскому 19 октября 1942 года:

«У нас у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе»[61].

США и Англия, хотя и по разным соображениям, были едины в стремлении оттягивать открытие второго фронта. 14 августа 1942 года в Москву направил письмо советник посольства СССР в США. В нем, в частности, указывалось:

«Вопрос о втором фронте в Европе, безусловно, волнует миллионы людей США. Обсуждение этого вопроса не сходит со страниц американской печати. Рабочие крупных городов США собираются на митинги, на которых выражают свое отношение к данному вопросу, выносят резолюции, призывающие правительство Рузвельта ускорить открытие второго фронта. Широкие массы населения видят и не могут не видеть, что открытие второго наземного фронта в Западной Европе означало бы ускорение разгрома гитлеровских армий и ускорение победы союзных государств…

И все же, несмотря на требования миллионов об открытии второго фронта в Европе в нынешнем, 1942 году, нет признаков того, что правительство США серьезно готовится к этому».[62]

Итак, в Вашингтоне — как и в Лондоне — противостояли друг другу две тенденции. Одна из них рождалась в огне сражений, под давлением расширения фашистской угрозы, которая заставляла западных политиков трезво смотреть на мир, на реальные потребности своих стран. Бомбы, упавшие на Лондон, а затем на Пёрл-Харбор, сметали циничные расчеты на то, что война «обойдется» лишь за счет жертв народов Советского Союза, а первые победы Красной Армии закладывали материальную основу для договоренности о сотрудничестве с Советским Союзом. Эта тенденция пробивала себе путь. Но мощными закулисными силами питалась другая тенденция, которая мешала США и Англии понять жизненную необходимость антигитлеровской коалиции. Эти силы, родившиеся задолго до войны, не исчезли с момента вступления США в войну.

Воскресным днем 20 ноября 1985 года по улицам вольного ганзейского города Бремена в полном молчании двигалась необычная демонстрация. Ее участники — преимущественно молодежь — все были в черном, несли огромное черное полотнище с надписью: «Пусть наш народ научится никогда больше не угрожать другим народам». Демонстрация шла к заводам фирмы МББ, где юноши и девушки развернули фанерные стенды и начали раздавать прохожим листовки.

Что же это была за демонстрация? Мне попала в руки листовка с текстом, из которого все становилось ясным. Это оказались выдержки из дневника одной жительницы города, которой в 1943 году было всего лишь 16 лет. В нем она рассказывала о том, что каждый день мимо ее дома прогоняли под конвоем группы советских военнопленных. Гнали их из лагеря Даммаккер (в просторечии «русского лагеря») на работу, на военный завод. «Шли они истощенные, в обносках. В задних рядах можно было видеть, как совершенно изможденных несли на руках. Бывало, кто-то падал, товарищи его подхватывали. Сегодня охранник ударил прикладом одного из узников, он упал. Вечером его уже не было в шеренгах».

Более 40 лет спустя молодые бременские антифашисты решили напомнить своим землякам о страшных днях фашизма, о страданиях, причиненных им другим народам, в первую очередь советскому.

— Мучения этих людей напоминают нам о необходимости бороться сегодня против опасности новой войны, — говорил у стенда молодой парень.

— А почему именно в этот день вы вышли на улицу? — спросил я.

— Сегодня в нашей стране так называемый День поминовения. Мы в последнее время провели большую работу по расследованию нацистских злодеяний в нашем городе, где страдали сотни ваших соотечественников. Поэтому мы решили провести марш молчания, причем по тому самому маршруту, по которому гнали узников.

— Куда?

— К заводской площадке, где они работали.

— На каком заводе?

— Это был авиазавод фирмы «Фокке-Вульф». Сейчас здесь предприятие крупнейшего в ФРГ военного концерна МББ…

«Фокке-Вульф», «Фокке-Вульф»! Это словосочетание крепко запало в память каждого, кому в годы войны приходилось испытать на себе удары гитлеровской авиации. Три зловещих названия: «Мессершмитт», «Юнкере», «Фокке-Вульф» несли гибель советским людям, советским воинам. Помнится, лежа в траншее на берегу Дона, всматривался я в небо — будут бомбить паромную переправу или нет? Пройдут ли через нее машины нашего радиодивизиона? И вот слышится зловещий гул, а силуэты самолета малознакомые: «Юнкерсы» уже всем были известны, а вот эти четырехмоторные? «Фокке-Вульф-200», — пояснил кто-то. «Дальний. Идет бомбить тыл».