Да и сам президент в 1943 году видел жизненную необходимость советско-американского сотрудничества. Летом 1943 года, перед ожидавшейся встречей в Квебеке с Черчиллем, для президента был подготовлен документ, озаглавленный «Позиция России», где высказывалась важная точка зрения на будущее отношений США с Советской страной. Она состояла в следующем:

«По окончании войны Россия будет занимать господствующее положение в Европе… Поскольку Россия является решающим фактором в войне, ей надо оказывать всяческую помощь и надо прилагать все усилия к тому, чтобы добиться ее дружбы. Поскольку она, безусловно, будет занимать господствующее положение в Европе после поражения держав оси, то еще более важно поддерживать и развивать самые дружественные отношения с Россией.

Наконец, наиболее важным фактором, с которым должны считаться США в своих отношениях с Россией, является война на Тихом океане. Если Россия будет союзником в войне против Японии, война может быть закончена значительно быстрее и с меньшими людскими и материальными потерями. Если же войну на Тихом океане придется вести при недружественной или отрицательной позиции России, трудности неимоверно возрастут, и операции могут оказаться бесплодными».[82]

Оценки, высказанные неким «высокопоставленным военным стратегом США» (так назвал его директор бюро военной информации Роберт Шервуд, опубликовавший текст этого документа), были весьма близки самому президенту. Сын президента Эллиот вспоминал об одном разговоре с отцом, который сказал ему перед Квебеком:

— В Европе победа придет к концу 1944 года.

Эллиот удивился, но президент настаивал:

— Посмотри, как Красная Армия нажимает на Центральном фронте.

Тогда сын задал вопрос, видимо навеянный некоторыми вашингтонскими настроениями:

— Можно ли доверять русским?

Франклин Рузвельт ответил:

— Доверяем же мы им сейчас. Какие у нас основания не доверять им завтра?

Записал сын и другое важное высказывание президента:

— Ведь если дела в России пойдут и дальше так, как сейчас, то, возможно, что будущей весной второй фронт и не понадобится…

10 августа 1943 года, перед самой встречей в Квебеке, военный министр США Генри Стимсон обратил внимание президента на опасные последствия былых отсрочек: «В свете послевоенных проблем, перед которыми мы встаем, наша позиция… представляется крайне опасной. Мы, как и Великобритания, дали ясное обязательство открыть второй фронт. Не следует думать, что хотя бы одна из наших операций, являющихся булавочными уколами, может обмануть Сталина и заставить его поверить, что мы верны своим обязательствам». Рузвельт согласился, сказал, что Стимсон «сформулировал выводы», к которым пришел он сам. Вот почему, когда в Квебеке английские представители снова начали тянуть к своему «балканскому варианту», пугая США «вторжением русских в Европу» (то есть ведя ту же линию, что и Донован), Рузвельт и некоторые другие военные руководители США заняли иную позицию. Как известно, именно в Квебеке было решено, что операция «Оверлорд» будет главной операцией 1944 года. Была поставлена задача: «В сотрудничестве с Россией и другими союзниками добиться в возможно короткий срок безоговорочной капитуляции европейских стран оси».

Но все ли в США мыслили и действовали так? Как мы уже знаем, — не все.

Процесс выработки и принятия внешнеполитических решений в вашингтонских «коридорах власти» всегда был сложен и неоднозначен. Так было и в годы войны, и — кто знает! — к чему бы он привел, если волю ведущих сил политической и экономической жизни США не выражал бы такой прозорливый деятель, каким был Франклин Делано Рузвельт. Просто страшно подумать — куда повел бы Америку Гарри Трумэн, или автор концепции, именовавшей «империей зла» государство, которое спасло мир от коричневой чумы…

Но были вполне определенные и вполне объективные интересы Соединенных Штатов, которые стояли за Рузвельтом и его непосредственным окружением. Как бы ни пели свои «политические стансы» сторонники сговора с нацизмом, трезвые умы в США видели всю опасность похода Германии за завоевание мирового господства. Правда, они тогда не могли прочитать слов Гитлера о том, что его задачей будет, объединившись с Англией, «наказать» Соединенные Штаты. Не могли они прочитать и секретные планы «ИГ Фарбениндустри», предусматривавшие ликвидацию американских позиций на мировых рынках. Но сама логика войны вела к пониманию этих и подобных им целей германской агрессии. Эта логика вела США к активизации их роли в антигитлеровской коалиции.

Нет слов, Рузвельт и члены объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) читали меморандумы и донесения УСС (ведь ведомство Донована недаром было одним из органов ОКНШ). Но только одним из них! Следуя нашей теме, мы все время сохраняли в фокусе именно УСС, ибо именно ему было удобнее вести операции на реально существовавшем до 1944 года «втором», то есть антисоветском, фронте. Но Управление стратегических служб было далеко не единственным источником информации. Оценку противника предпринимали и государственный департамент, и разведка армии, и морская разведка. В конечном счете не американское правительство было органом УСС, а как раз наоборот — УСС было органом правительства. Однако в этой формуле, предупреждающей против переоценки роли УСС, лежит и необходимость признания соучастия многих высших деятелей тогдашней администрации США в неблаговидных операциях на фронтах «тайной войны». Спецслужбы Запада отнюдь не являются неким «государством в государстве». Нет, они представляют собой часть империалистического государственного механизма.

Разумеется, нельзя видеть во всем «происки УСС». Этим мы лишь потрафили бы легендам о «вездесущей» и «всемогущей» американской разведке. В действительности ее «вездесущность» и «всемогущество» были весьма ограниченными. Рузвельт, Маршалл, Стимсон и другие выдающиеся деятели США военного времени прекрасно знали подлинную цену Доновану, Даллесу и его агентуре — недаром военное министерство не раз разоблачало дутый характер многих доновановских «сенсаций», а государственный департамент приходил в ужас от дилетантизма «дипломатов от разведки»…

Когда единству антигитлеровской коалиции угрожала наибольшая опасность? В 1942 году, когда она только создавалась? В начале 1943 года, когда в США Донован и его сторонники еще могли надеяться, что убедят Рузвельта в возможности сговора с германским «центристским или социалистским правительством»? Или в 1944 году, когда некоторые американские генералы рисовали себе картину быстрого марша от Нормандии до Берлина? Или, наконец, в 1945 году, когда Гиммлер был готов заплатить Даллесу любую цену, лишь бы тот пошел на сговор? Все это, конечно, вопросы умозрительные, ибо решали, к счастью, не те, кто хотел сговориться. Решало совсем другое: реальное соотношение сил на фронтах второй мировой войны, и в первую очередь на его главном, советско-германском фронте.

На пороге 1942 года вермахт потерпел сокрушительные поражения. Тогда в гитлеровской верхушке появились первые сомнения — не пора ли взять курс на сговор с западными державами? Но тогда в США и Англии очень хорошо понимали угрозу, которую несли им вермахт и гитлеровские претензии на мировое господство. США только-только вступили в войну, и американский народ, испытавший шок Пёрл-Харбора, не принял бы курс на капитуляцию. Непреклонен был и Рузвельт. Лишь небольшая группка «доновановцев» вынашивала иные планы.

Затем год 1943-й. После Сталинграда и Курска стало ясно, что вермахту не одолеть Советской страны. Для тех в США, кто рассматривал войну с эгоистических позиций, отпал главный повод к сотрудничеству с СССР, так как СССР уже «сделал свое дело», сломав хребет гитлеровской армии. Усилились тенденции к сделке и в германских правящих кругах. Пожалуй, это был самый критический момент, и он отражен в меморандуме 121.