Быть может, аристократы, вступавшие в ряды тамплиеров и с таким жадным интересом слушавшие романы о Святом Граале, рассматривали это как составное звено возрождения гностицизма? Вполне возможно, что так оно и было, поскольку Кретьен де Труа, первый и крупнейший из всех поэтов, воспевавших Грааль, по всей вероятности, был катаром. В своей ранней поэме «Эрек и Энида», созданной ок. 1170 г., Кретьен вполне определенно выражает основное ядро идей, носителями которых были как трубадуры, так и катары: «Что мне сказать о красоте ее? / По-истине она сотворена / Чтоб люди любовались на нее, / Как в зеркале, прозрев Лицо свое».
Для Кретьена, как и для всех поклонников «куртуазной любви», красота возлюбленной была отражением вечной Красоты Божьей. Это — отражение иудаистической мистической идеи невесты Бога, Шехины[135], которая являет собой воплощение «красоты» Божьего творения, воспетой в знаменитой ветхозаветной книге «Песнь Песней», приписываемой царю и пророку Соломону.
Среди суфиев-шиитов[136] концепция Шехины[137] трансформировалась в учение о том, что «женская красота — это по преимуществу явление Бога в зримом образе». Основанием для этого служит высказывание пророка: «Я видел Бога моего среди самых прекрасных творений». В индуизме, в учении Тантраяны, находим ту же идею: «Каждая обнаженная женщина суть воплощение пракритт. Хотя с точки зрения их оппонента, ортодоксальной римско-католической церкви, катары воспринимались как эстеты и дуалисты, считавшие этот мир воплощением злого начала, это не совсем точно отражает установки, господствовавшие внутри самой ереси. Однако, судя по уцелевшим фрагментам их литургий и культовых практик, катарам была присуща скорее вера в совершенство материи, а не в то, что материя — это источник абсолютного зла. Как у катаров, так и у трубадуров, одинаково ценивших это медитативно-созерцательное восприятие красоты как проявление высшего совершенства материи, возлюбленная выполняла роль промежуточного звена между откровенной оргией и утонченным эстетизмом.
Трубадуры Южной Франции создали особый стиль жизни и поэтические формы, основанные на идеалах романтической любви того времени, рубежа XII в., когда скорее можно было бы ожидать, что на литературе Европы должна тяготеть печать воинственного духа Крестовых походов. Трубадуры развивались и творили в ту же эпоху и в том же пространстве, где действовали катары, и их поэзия — это отражение той же картины мира. В то время как совершенные проповедовали простолюдинам, трубадуры пели почти исключительно для аристократов, которые в большинстве случаев питали явные симпатии к катарам. Их влияние чувствуется и в творениях Данте и Петрарки, который признавал, что любовные песни Бертрана де Вентадорна, обращенные к герцогине Элеоноре Аквитанской, почти столь же совершенны, как и его собственные.
Слово трубадур представляется несколько туманным и загадочным. Считается, что оно происходит от провансальского trobar, что означает «обретать» или «изобретать», слова, в семантическом поле которого присутствует идея поиска, все равно — любви, Святого Грааля или просветления. Однако не исключено, что термин «трубадур» происходит от арабского tarraba, что значит «петь». Кстати сказать, некоторые особенности лирической манеры, использовавшиеся трубадурами, сохраняли арабскую метрику[138] и даже систему рифм.
Так, излюбленный трубадурами лирический жанр — альба[139], представляющая собой цепочку строф, завершающихся одинаковым словосочетанием или рифмой, до сих пор является формой, широко применяемой бедуинскими менестрелями и арабскими поп-певцами.
Трубадуры называли свое искусство эффектной фразой — gaya sciencia, что можно перевести как «счастливая, или радостная, наука» или даже «экстатическое знание». В своей книге «Тайна соборов» Фулканелли сообщает, что их искусство было основано на особом «зеленом», или «птичьем», языке, представлявшем собой сложную систему намеков и иносказаний. Действительно, трубадуры относились к своему искусству чрезвычайно серьезно, и овладение им предполагало длительный период ученичества. Одна из самых знаменитых «академий» трубадуров находилась в Шато-Пьювер, или «Замке буйной зелени», где собирался так называемый «двор чудес», своего рода собор трубадуров, на котором происходили турниры певцов любви. Между тем Шато-Пьювер находился в самом сердце катарских земель, и с башни замка хорошо виден легендарный Монсепор, ставший в 1244 г. последним оплотом катаров. Шато-Пьювер, сеньор которого, Бернард де Конгост, был фанатичным катаром, представлял собой зримое, материальное связующее звено между трубадурами и катарами. И когда Шато-Пьювер в 1210 г. был захвачен и разрушен войском Симона де Монфора, Бернард успел бежать и укрылся в святилище Монсепор.
Вероятно, первым трубадуром был дед Элеоноры Аквитанской, Гильом IX, граф Пуату и герцог Аквитанский. Он примкнул к Первому Крестовому походу, однако никогда не считался одним из его лидеров. Ему явно недоставало пылкого рвения и уважения к авторитету церкви, и после возвращения на родину в 1100 г. Гильом послужил позднейшим трубадурам образцом для подражания. Он скитался по замкам и поместьям, воспевая возвышенную любовь и постоянно общаясь с еретиками всякого рода. Возможно, именно Гильом Аквитанский первым заимствовал новые поэтические формы из арабской поэзии, с которой он познакомился еще в Утремере, и благодаря ему они получили широкое распространение на юге Франции. Герцог прожил не слишком долгую, но бурную и насыщенную событиями жизнь и после своей кончины в 1137 г. завещал все свои несметные богатства и пылкую любовь к поэзии своей внучке Элеоноре.
Элеонора, бывшая во многих отношениях одной из самых ярких и выдающихся женщин эпохи Средневековья, осталась полновластным сувереном герцогства Аквитания, самой богатой и прекрасной провинции Франции. Совсем еще юной она вышла замуж за короля Франции Людовика VII Святого, который плохо представлял, как ему держать себя с этой властной, красивой и упрямой женщиной. Элеонора задала тон и моду куртуазной любви, которая распространилась по всей Европе и достигла своего апогея на рубеже XIII в. Дочь Элеоноры, Мария Шампанская, первая покровительница Кретьена де Труа, унаследовала от матери любовь к провансальским трубадурам и знание всех прочих уловок и тонкостей куртуазной любви.
Элеонора и ее двор сопровождали Людовика Младшего во время его похода в Святую Землю, известного как Второй Крестовый поход, обернувшегося неудачей и полным крахом крестоносных романтиков. Элеонора вернулась из Крестового похода и вскоре нашла утешение в самом громком романе лиц королевской крови того времени. Генрих II Плантагенет, король Англии, похитил Элеонору и женился на ней, достигнув заветной цели с помощью огромных взяток и влиятельных друзей в Риме. Это до такой степени разбило сердце известному трубадуру Бертрану де Вентадорну, что он в отчаянии написал самую знаменитую свою поэму, оплакивая разлуку с Элеонорой, — ту самую поэму, которая так восхитила Петрарку. Детьми этой пылкой четы стали две диаметрально противоположные личности: самый прославленный и едва ли не самый бесславный монархи в истории Англии. Это были Ричард Львиное Сердце и король Джон (Иоанн Безземельный), подписавший пресловутую Magna Charta (Великую Хартию). Перед лицом столь незаурядных отпрысков по мужской линии трудно заметить скромную принцессу, несмотря на все ее литературные вкусы и заслуги. Однако Мария Шампанская заслужила в истории куда более достойное и видное место, чем слава любителя и покровителя поэзии. Она сумела привлечь к своему двору едва ли не самого выдающегося рассказчика той эпохи — Кретьена де Труа.
