Некоторые думают, что подобные вещи — не более чем словесная игра. Но куда более важно, что подобные игры способны привести нашу веру к большей ясности, позитивным и научно доказуемым истинам, которые являют собой ключ к религиозной тайне, мистерии, не позволяя нам вслепую бродить в причудливых грезах нашего воображения. Главное здесь заключается в том, что в подобных построениях не бывает ни совпадений, ни произвольной игры случая. Все предусмотрено, взвешено и обдумано заранее; и не наше дело изменять по собственной прихоти непостижимый Промысл Божий. Если обычный смысл слова не содержит никаких ключей и подсказок, способных приблизить нас к Творцу, эти слова следует признать бесполезными. Изреченное слово, дающее человеку неоспоримое превосходство над всеми прочими творениями и объясняющее его власть над ними, быстро утрачивает благородство, величие и красоту. Оно превращается в бесполезную игрушку суеты. Между тем язык, этот инструмент и орудие Духа, живет своей собственной жизнью даже несмотря на то, что он — всего лишь отражение универсальных идей. Мы ничего не изобретаем и ничего не создаем. Все уже есть, уже существует — хотя бы в потенциале. Наш микрокосм — это всего лишь бесконечно малая, одушевленная, мыслящая и более или менее несовершенная частица макрокосма. Все то, что, как мы напрасно полагаем, открыто благодаря усилиям нашего разума, существует везде и во всем.

Вера дает нам лишь объяснение уже существующего порядка вещей. Абсолютную истину возвещает только Откровение. Мы часто проходим мимо странного феномена или явного чуда, не замечая их, словно слепые и глухие. А сколько неожиданных чудес мы могли бы увидеть, если бы владели искусством препарировать слова, рассекать их плоть и высвобождать дух — тот самый божественный свет, который пребывает внутри нас! Иисус говорил только притчами; так вправе ли мы отвергать истину, заключенную в притче?! В повседневной речи именно игра оттенками смысла, каламбуры и омонимы характеризуют людей духовных, интеллектуальных, которые с радостью готовы освободиться от тирании буквы и тем самым показать себя — с натяжкой, разумеется, — своего рода каббалистами.

Наконец, мне остается добавить, что арго (жаргон) — это одна из форм существования птичьего языка, прародителя и старейшины всех прочих языков, на котором говорят философы и дипломаты. Это тот самый язык, который Иисус открыл апостолам, посылая им Духа Святого. Это тот самый язык, который учит тайнам вещей и открывает самые сокровенные истины. Древние инки называли его придворным языком, потому что им пользовались дипломаты. Для них он служил ключом к двойному знанию — сакральному и профанному. В эпоху Средневековья это знание называли La Gaya Scienza (Веселая наука) и Dive-Bouteille (Язык богов)[274]. По преданию, люди говорили на этом языке еще до начала строительства Вавилонской башни, но во время него священный язык был искажен до неузнаваемости и забыт большей частью человечества. В наши дни, помимо специальных жаргонов, мы слышим его отзвуки в некоторых диалектах, таких, как пикардийский, провансальский и др., а также в языке цыган.

Мифология повествует нам о том, что знаменитый пророк и прорицатель Тиресий[275] обладал совершенным знанием «языка птиц», тайны которого открыла ему Минерва, богиня Мудрости. Эту мудрость он разделил с Фалесом Милетским, Мелампом и Аполлонием Тианским[276] — легендарными персонажами, имена которых, в рамках рассматриваемой нами дисциплины, достаточно красноречивы и говорят сами за себя, а потому мне нет смысла анализировать их.

Самый знаменитый из ранних алхимических текстов, Изумрудная табличка Гермеса Трисмегиста, на протяжении многих веков поистине выполняла роль кредо каждого адепта алхимии. Согласно преданию, эта скрижаль была обнаружена в руках мумии самого Гермеса в «темном углублении, где лежало его тело», как сообщает Джабир, а углубление это находилось, по всей вероятности, в недрах Большой Пирамиды в Гизе. Текст этот в изложении Джабира очень краток и невразумителен. Однако очень важно — как в историческом, так и в символическом смысле, — что для нашего анализа потребовалась полная версия текста. Сравнивая три наиболее ранних известных нам латинских перевода с арабским оригиналом и целым рядом англоязычных переводов, мы преследовали одну цель — получить как можно более простую и ясную версию, если о таковой вообще можно говорить применительно к столь темному тексту.

Какими бы ни были источники текста (а мы встречаем его версии в заклинаниях, обращенных к Амону-Ра, в 29-м столбце, строки 5—20 Лейденского папируса — греко-египетского магического текста II в., похороненного вместе со своим знатным владельцем в некрополе на западном берегу возле Фив), его ценность как уникальной алхимической копии очевидна в свете наших исследований фрагмента «Пророчица Исида». Действительно, понятие «свет» и здесь играет главную роль.

В 6-й строке заклинания Амона-Ра мы читаем: «Лотос Звезд, небо раскрыто во всей своей широте и высоте; я становлюсь чистым светом… поистине, без лжи». В арабоязычной версии текста Джабира это место выглядит так «По причине этого явления тьма (мрак) убежит от тебя». «Слава мира» — это персонификация живого золота, его созидающего сияния, «чистый свет», который созерцают алхимики по завершении их Великого Труда, когда в их ретортах появляется золото. После того как им удавалось постичь истину, которую донесла до нас Изумрудная скрижаль, алхимики начинали излучать свет, и тьма действительно бежала от них — и в прямом, и в переносном смысле слова.

Название «Сион» впервые упоминается в Библии[277] в 2 Цар. 5, 7[278], где рассказывается о том, что Давид захватил город иевусеев, а также их храм и крепость Сион. Значение этого слова в оригинале остается неясным. (Исследования возможных близких корней в хананейском и коптском (т. е. иератическом древнеегипетском), а также древнееврейском языках ничего не дали.) Со временем Сион и гора Сион стали общепризнанными синонимами самого Иерусалима.

Первое поселение на месте Иерусалима появилось уже в III тысячелетии до н. э. Во времена праотца Авраама город уже был царской столицей. Мелхиседек поведал Аврааму о Боге Всевышнем, и Авраам совершил в честь него свое знаменитое жертвоприношение, во время которого «дым как из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными» (Быт. 17, 17), именно на горе Мориа, которая во времена царя Давида отождествлялась с Сионом (2 Пар. 3, 1)[279]. Таким образом, гора Сион была местом заключения завета с Богом.