Адским Зверем, упоминаемым в Откровении, часто считалась вся римская империя, а императору и загадочной блуднице Вавилонской отводилась роль антихриста. Когда Христос возвратится в качестве Царя Царей, Он поведет все небесное воинство в последний бой против Зверя и его слуг — земных царей. В видении Иоанна Христос побеждает и устанавливает тысячелетнее царство праведных. Это — единственное место в Новом Завете, где упоминается тысячелетнее правление Христа. После этого сатана восстанет из преисподней и поднимется против Христа. Тогда Бог пошлет с небес огонь, и сатана, апокалипсический Зверь и ложный пророк окончательно погибнут в огненном озере.

Таков сценарий Страшного Суда. Покарав грешников и воскресив святых и праведников, Бог будет вновь жить среди людей. Он сотворит новое небо и новую землю, а также Новый Иерусалим. В этом Новом Иерусалиме не будет никакого видимого храма; более того, там не нужны будут солнце и луна. Присутствие Самого Бога и Христа создаст там такое ослепительное сияние, что никакой тьмы там просто не будет. Из центра этого дивного города будут истекать воды реки жизни. На берегу этой реки будет стоять вечно плодоносящее Древо Жизни. Избранные же узрят лицо Бога и, став бессмертными, будут править «веки вечные».

Клентий, поэт-гностик начала II в., уже знал Откровение Иоанна Богослова и ввел его в свой собственный опус, который сегодня давно утрачен, за исключением содержащихся в нем неодобрительных отзывов о хилиазме[46], приводимых у Оригена. Клентий придерживался учения о том, что тысячелетнее царство, предсказанное в Откровении Иоанна Богослова, будет представлять собой вполне материальный, земной рай, в котором человеческие чувства «будут испытывать удовольствие и наслаждение… Празднества в честь брачных торжеств будут продолжаться ровно 1000 лет».

Ориген, христианский апологет И в., стал первым крупным христианским мыслителем, который отверг обычные представления о материальном рае как воплощении Царства Небесного на земле. Ориген заменил буквальное понимание Откровения и коллективный характер Апокалипсиса идеей духовного и индивидуального, личного преображения[47]. Ориген утверждал, что небесный праздник, о котором пророчески возвещено в Откровении и который пришелся по нраву сторонникам хилиазма, следует понимать как духовную пищу, исходящую от Христа.

Однако опровергнуть идею материального, земного Нового Иерусалима, возведенного из золота и драгоценных камней, оказалось крайне сложно. Хилиазм продолжал существовать где-то на обочине христианской мысли еще добрую тысячу лет. Как мы увидим, идея о материальном преображении, сопровождающем конец света, со временем стала главной тайной западного оккультизма. Что касается алхимии, то там процесс превращения изучался отдельно, по крайней мере — в эзотерическом плане, от гностицизма и его хилиастических корней. Один из крупнейших авторитетов в области алхимии (видимо, за единственным и блистательным исключением Джона Ди), Фулканелли прямо указывает нам на взаимосвязь между алхимией и эсхатологией[48].

Анонимный маг из Фив, похороненный вместе со своим экземпляром Изумрудной скрижали, жил в начале II в. до н. э. и был младшим современником псевдо-Клеопатры и Клентия. Его премудрый папирус, вполне вероятно, мог принести немало практической пользы алхимикам-теоретикам позднеклассической эпохи, таким, как Олимпиодор и Стефан Александрийский. Стефан, живший в VII в. и посвятивший свой труд «Семь лекций по химии» императору Западной Римской империи Ираклию, представляет собой как бы разделительную линию между классическим периодом возникновения алхимии и новым миром христианской ортодоксии[49]. В то время как на Востоке христианизированная греческая герменевтика служила своего рода спиритуалистической «отдушиной» для мистически настроенных образованных монахов, на Западе подобные взгляды беспощадно преследовались. Церковь видела в них прямое преемство с языческими идеалами, безвозвратно ушедшими в прошлое.

Западное христианство и даже некоторые из самих алхимиков полагали, что изучение сокровенных тайн природы — это грех и кощунство. Оно сродни запретному плоду с Древа познания в Эдемском саду и, наконец, составляет собой часть тех запретных знаний, которые принесли человечеству падшие ангелы. Обретение тайных знаний, подобно вкушению запретного плода, позволяет человеку приблизиться к Богу. Если верить Изумрудной табличке, получается, что алхимия обладает тайной творчества, независимого от Бога.

Соблазнившись этой возможностью, поздние алхимики, начиная с Олимпиодора (V в.)[50], сфокусировали внимание на символах Древа Познания и змеи, охраняющей его, видя в них своего рода ключи к творению. Отчасти этот интерес обусловлен влиянием гностических сект, в частности офитов, которые поклонялись змее, обитавшей в Эдемском саду, как творцу мудрости. Мудрость же была дана человеку, чтобы освободиться от власти демиурга Йалдабаота. Со временем символы, подобные змею Уроборосу, девизом которого служила формула «Сумма всей философии», стали наиболее почитаемыми во всей алхимической традиции.

Однако эти символы явно не могли помочь гностическим сектам пережить гонения со стороны христианских ортодоксов в IV и V вв. н. э. Они неизменно навлекали гнев реформаторов. В конце IV в. император Феодосий приказал разрушить языческие храмы. Так, был предан огню Серапеум[51] в Александрии со всей его огромной библиотекой уникальных древних текстов. Ипатия[52], последняя женщина — выдающийся философ и алхимик, сумела спасти часть книг из библиотеки и некоторое время продолжала свои эзотерические изыскания. Однако убийство Ипатии в 415 г. положило конец проповеди язычества в Египте. Уцелевшие ученые бежали в Афины, где Юстиниан[53] в 529 г. окончательно покончил с их изысканиями.

В эпоху, когда над всей Западной Европой опустилась ночь, в Константинополе наступил — правда, очень непродолжительный — герменевтический Ренессанс. Многие старинные рукописи, переписанные и скомпилированные греками-язычниками, начали стекаться во Францию, где их активно скупал Франциск I, загадочный король эпохи позднего Средневековья. Много веков спустя, будучи студентом и изучая искусство, Фулканелли считал эти манускрипты чрезвычайно ценными. Мы можем предположить, что благодаря им ему удалось найти некоторые символические ключи, в частности, изображение змеи мудрости и идею тройного превращения, о которых мы только что говорили.

Фрагментарность античных знаний привела к возникновению многих неразрешимых тупиков и тщетных поисков. Контролировать время трансформации (превращения) оказалось куда более важным, чем трансформировать само время.

Даже приверженцы хилиазма и другие гностики охотно соглашались с Ипполитом, епископом Порто, который по итогам своих вычислений истории мира пришел к выводу, что Римская империя могла быть только державой антихриста. Ипполит полагал, что его вычисления убедительно показывают, что до Апокалипсиса[54] остается какой-нибудь век или век с небольшим. Это было провозглашено как добрая весть. Дело в том, что христиане не слишком преуспели в своей миссии — обращении всех языческих народов в Христову веру. Они сознавали, что им нужно на это еще какое-то время, прежде чем наступит конец.

В первые два с половиной века бытия и развития христианства императорский Рим выступал в роли его величайшего врага, правившего от имени злого князя мира сего — Антихриста. Но затем, в конце второго десятилетия IV в., произошло нечто странное и неожиданное. Мнимый князь мира одержал победу в битве у ворот Рима и приписал свою победу… помощи Христа. Битва у Мульвиева моста сделала Константина императором, а вместе с ним христианство стало государственной религией.