— Борис, — сказал я ему, — время пришло. Я посылаю тебя на самый трудный участок. С тобой пойдут Михаил и Беня. Возьмите два топора. Бжецкий отведет вас во второй лагерь. Помни, Борис, ты начинаешь первый. Твой удар вдохновит всех. Если товарищи, идущие с тобой, боятся, замени их. Принуждений здесь быть не может.

— Не беспокойся, Саша, они только ждут сигнала.

В два часа в первый лагерь явился неожиданно один из гестаповцев, взял ”капо” Бжецкого и еще трех человек и повел куда-то. Страшная мысль: ”все открыто!” — поразила нас.

Через час выяснилось, что Бжецкого повели в Норд-лагерь для укладки леса. ”Капо” Чепик взял на себя поручение, данное Бжецкому: он отвел людей во второй лагерь для убийства гестаповцев.

Напряжение в лагере росло. Конспирация среди восставших была полная. Очень немногие из лагерников знали о предстоящем побеге, но многие ощущали неопределенную тревогу и почти все чувствовали, что можно верить этим молчаливым, толковым и сумрачным людям, недавно прибывшим в лагерь и сговаривающимся о чем-то в стороне. За два дня до побега был праздник, Йом-Кипур. В лагере нашлись усердные молельщики. Один из ”восточников” обратился к кантору с вопросом:

— Почему вы молитесь Богу, чем он поможет вам? Молились бы Сашке (то-есть Печерскому).

Он услышал такой ответ:

— Мы молимся Богу, чтобы Сашке все удалось.

Надежда просачивалась и сквозь молчание и сквозь всеобщий страх. Распространялись разные слухи. Разразившиеся 14 октября события нашли для себя подготовленную почву.

* * *

Первым был убит унтерштурмфюрер Эрнст Берг, явившийся в портняжную мастерскую на двадцать минут раньше, чем предполагалось. В тот момент, когда Берг снял с себя ремень с кобурой и пистолетом и начал примерять мундир, Калимали ударил его топором по голове. Труп немца бросили на койку и прикрыли одеялом. Нельзя без волнения читать дневник Печерского. ”Не было еще четырех, когда Калимали вбежал к нам в барак и положил передо мной пистолет. Мы обнялись.

— Теперь кончено, — сказал я. Если кто-нибудь и захотел бы отступить, — поздно. Спасибо тебе. друг.

Калимали ушел. Внезапно поднялся смертельно побледневший голландец и попытался выйти следом за Калимали.

— Куда?

— Хочу оправиться.

— Назад. Подождешь. Товарищи, вам понятно, что происходит, — обратился я ко всем, находящимся в бараке. Смотрите же за этим, не выпускайте его”.

В десять минут пятого в той же портняжной мастерской Семен Мазуркевич убил начальника всей охраны лагеря — Михеля. Одновременно в сапожной мастерской Аркадий Вайспапир убил начальника смертного лагеря обершарфюрера Гетцингера. В четверть пятого Цибульский доложил Печерскому, что свою задачу (уничтожение гестаповцев во втором лагере) он выполнил. Четыре гестаповца убиты, телефонная связь перерезана, выходы закрыты.

Наступила пора строить людей.

Но Печерский медлил. Он надеялся, что удастся прикончить еще кого-нибудь из немцев.

В это время Шлейма Ляйтман убил еще одного гестаповца (Фридриха Гаульштиха).

В половине пятого вернулся ”капо” Бжецкий. Это было очень кстати: только ”капо” могли, не вызывая подозрения, построить колонну.

Оружия в руках у восставших оказалось немного: одиннадцать пистолетов, снятых с убитых, да еще шесть винтовок, которые жестянщики издавна припасли, спрятав их в водосточные трубы. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

Без четверти пять Бжецкий дал сигнал, чтобы колонна построилась. На резкий свисток со всех сторон сбежались люди.

Начальник караула (немец с Поволжья) пытался загнать людей обратно в бараки, но был убит.

Толпа бросилась к оружейному складу. Сильный пулеметный огонь преградил ей дорогу. Печерский понял, что захватить оружие не удастся. Он крикнул:

— Товарищи, вперед!

Люди бросились за ним к офицерскому дому. Многие бросились в другую сторону — к центральным воротам.

Часовые были смяты. Люди бежали напрямик по минированному полю к видневшемуся вдалеке лесу. Многие подорвались на минах. Из шестисот бежавших четыреста все же скрылись в лесу.

Столяр Хаим Поврозник, житель Холма, солдат польской армии, попавший в плен к немцам еще в 1939 году, рассказывает об этом дне:

”Большая группа собралась в лагере. В центре стоял наш славный руководитель Сашка (перед тем Поврозник называет Печерского ”славный ростовский парень”). Сашка крикнул:

— За Сталина, ура!

Разделившись на мелкие группы, мы разбрелись в разные стороны по всему лесу. Немцы устроили облаву. Самолеты обстреливали нас пулеметным огнем. Очень многие были убиты. В живых осталось не больше пятидесяти человек. Мне удалось добраться до Холма, где я скрывался до прихода Красной Армии. В тот день ко мне, узнику Собибора, вернулась жизнь”.

Голландка Зельма Вайнберг рассказывает:

”Когда в лагере произошло восстание, мне удалось бежать.

Вместе со мной убежали еще две девушки: Кетти Хокес из города Гах и Уржля Штерн из Германии. Кетти попала потом в партизанский отряд и там умерла от тифа. Уржля тоже воевала в партизанском отряде. Сейчас она во Влодаве. Вместе с Уржлей я была в Вестербурге и в тюрьме в Фихте, вместе прожила в Собиборе, вместе с нею бежала и спаслась”.

Судьба подруги Печерского, голландки Лукки, осталась неизвестной, так же как и ее настоящее имя.

22 октября Александр Печерский, после долгих странствий по дорогам и проселкам Польши, встретился с партизанским отрядом, в который был принят вместе с несколькими своими товарищами. В настоящее время в звании капитана он находится в рядах Красной Армии.

* * *

...На десяти гектарах польской земли, где был расположен Собиборский лагерь уничтожения, ветер позванивает ржавой колючей проволокой. Картофельное или капустное поле, которое немцы развели здесь, чтобы скрыть следы своей чудовищной преступной работы, еще раз перекопано. Под ним найдены осколки человеческих костей, жалкие обломки лагерного быта, разрозненная обувь всех размеров и фасонов, множество бутылок с этикетками Варшавы, Праги, Берлина, детские молочные рожки и зубные протезы, еврейские молитвенники и польские романы, открытки с видами европейских городов, документы, фотографии, побуревший молитвенный талес рядом с трикотажной тряпкой, потерявшей цвет, консервные коробки и футляры от очков, детская кукла с вывороченными ручками. Все это — немые свидетели убийств сотен тысяч людей, свезенных в лагерь смерти со всех концов Европы.

— Я по профессии инженер-электрик. До войны я жил в Москве, работал в Научно-исследовательском институте связи и заканчивал аспирантуру по специальности.

С первых дней войны я находился в рядах Красной Армии.

Осенью 1941 года я попал в окружение и после блуждания по лесам и попытки выбраться к своим был захвачен немцами.

Один из немцев, посмотрев на меня, сказал: ”Этому в плену мучиться не придется — он еврей и сегодняшнего заката уже не увидит”. Я все понял, так как владею немецким языком, но не подал и виду.

Нас, большую группу пленных, повели на пригорок, окруженный колючей проволокой. Мы лежали на площадке под открытым небом; по сторонам стояли пулеметы. Через три дня нас заперли в товарные вагоны и повезли: не давали ни еды, ни воды, не отворяли дверей... На шестые сутки нас привезли в Вильнюс. В вагонах осталось очень много трупов. Восемь тысяч пленных поместили в лагерь, в Ново-Вилейку, около Вильнюса. Люди жили в бывших конюшнях без окон и дверей, стены были в огромных щелях. Начиналась зима.

Пищевой рацион был таков — килограмм хлеба на 7 человек, но часто хлеба не давали: немцы привозили смерзшуюся глыбу картофеля с грязью, льдом, шелухой, соломой. Ее бросали в котел, разваривали до состояния крахмала, пленный получал пол-литра баланды.

Каждое утро из всех бараков вытаскивали мертвецов. К яме волокли трупы, их слегка присыпали хлорной известью, но не закапывали, ибо на другой день в эту же яму сбрасывали новую партию трупов. Бывали дни, когда число трупов превышало полтораста, нередко вместе с трупами в яму бросали еще живых людей.