Миф дает астрономические рамки, во-первых, определяя, что речь идет об уно пачакути, или «пространстве-времени, опрокидываемом водой». Наличие горы привлекает внимание к июньскому солнцестоянию, и, как это традиционно для андской мифологии, весь колюр солнцестояния отождествляется здесь с именем горы, «Уакайньян», по версиям Молины и Кобо. Слово уакай, или иногда уакайуа, означает «вьючная лама», в то время как ньян есть слово для обозначения «пути» — как отмечалось выше, еще одно название Млечного Пути. Так что имя «лама-путь-гора» помещает временные рамки этой истории в границы Млечного Пути, — явление, начинающееся около 200 года до н. э. Далее, — специфика термина «вьючная лама» относится к той эпохе, когда лама не только была одомашнена, но использовалась для перевозки товаров.
Это словоупотребление предполагает, что братья, подобно людям Уанкарани, упоминавшимся выше, были полукочевыми скотоводами, потомками, происходившими по прямой линии от первых охотников. Археологические данные по Уанкарани показали, что местные люди вели торговлю с помощью караванов лам, но обладали лишь элементарными земледельческими навыками. Такое прочтение мифа каньяри подтверждается тем фактом, что братья изображаются как неспособные сажать растения. Как уже отмечалбсь, кечуанской идиомой для таких людей является тарука силью, «крайне неумелый человек-олень», означающее «неосведомленный о том, как сажать картофель или маис».
Что касается потока июньского солнцестояния в небесном порядке, то эту информацию самолично несут гуакамайас. Хотя Молина говорил, что гуакамаш — это испанское слово, оно в действительности — аравакское. Аравак-ское слово гуака (= уака)майа, в свою очередь, родственно майяскому слову уок, или гуок, используемому в «Пополь-Вухе» в качестве названия попугая, который, как зоологический науаль солнечного божества, спускается с зенита, чтобы понаблюдать игру в мяч. Слово уок — одно из самых древних и широко распространенных богословских терминов в Америке, встречающееся в Северной Америке в качестве имени Великого Духа или высшего божества Уакатанка; в качестве шести попугаев — гуок — по бокам площадки для игры в мяч в Копане; и в Андах в качестве уаки, термина для обозначения священных объектов, включая мифологических родовых первопредков, сотворенных у Титикаки Виракочей. Кобо отмечал, что он сам видел родословную уаку каньяри в Лиме, «маленький медный столбик с двумя попугаями наверху».
Аналогичным образом имя противостоящей потопу горы в версии Сармьенто связывается со священным попугаем-посланником Виракочи к потоку июньского солнцестояния Млечного Пути. Имя горы, данное Сармьенто, — «Гуасано», хотя ни одно слово в кечуа не начинается со звука — гуа. Чтобы произнести звук — гуа, как написано у Сармьенто, говорящие на кечуа должны предпослать ему короткое а, таким образом агуа или акуа. Акуа, написанное у Молины agua, «является кечуанским словом для обозначения «попугая».
Тогда, как показано, в андской мифологии формальная терминология, описывающая возможность обмена между богами и человечеством, связывает солнце июньского солнцестояния с Млечным Путем. Имя «Попугай-Гора» предполагает, что солнце июньского солнцестояния, как и его противоположность в декабрьское солнцестояние на «пути вьючной ламы», находилось в пределах Млечного Пути. Не только потому что, как посланники Виракочи, они ассоциируются с местопребыванием божества в анак пача, доступном через Млечный Путь, но также потому что, как птицы, попугаи летят, или «спускаются» сверху, давая голодающим братьям надежду на помощь от царства богов. Может быть также и то, что обращение к «десяти или двенадцати дням» последующего прибытия попугаев-женщин-посланниц Виракочи обозначает тот факт, что примерно в течение двенадцати дней подряд можно наблюдать гелиакический восход потока июньского солнцестояния Млечного Пути в контакте с землей[80].
Драма и характер божественной помощи, посланной Виракочей, сыграны во взаимодействии между братьями и женщинами-попугаями. Братья стремятся узнать об источнике их новых чудесных продовольственных культур.
«Однажды они спрятались, чтобы выследить того, кто им приносит еду. Наблюдая, они увидели, как две женщины каньяри приготовили провизию и поставили ее на привычное место. Когда они собирались уйти, мужчины попробовали захватить их, но они ускользнули от своих потенциальных захватчиков и убежали. Каньяри, осознав, что совершили ошибку, пристав к тем, кто сделал для них так много хорошего, опечалились и обратились с молитвой к Виракоче, прося прощения за свои грехи… Затем была дружба между женщинами и братьями каньяри, и один из них вступил в связь с одной из женщин… От них и происходят все нынешние каньяри».
Аналогичным образом, в версиях Молины и Кобо братья каньяри обращаются к женщинам-попугаям, которые в возмущении улетают.
Здесь изображается та социальная пропасть, которую предстояло перекрыть учению Виракочи. Мужчины, ведущие в высоких горах образ жизни скотоводов, живут одни в своей маленькой хижине. Когда они видят женщин, даже тех женщин, которые пришли им на помощь, они неспособны вести себя уважительно. Они изображаются как полные сексуального желания, свободного от каких-либо условностей. Такое поведение по отношению к женщинам айлью в настоящее время навлекло бы на нарушителей неизбежное наказание от рук мужчин-родственников этих женщин. Но эта история в том, как возникли айльюс у каньяри.
Женщины изображаются как мастерицы в окультуривании растений, что выражается богатым угощением, которое они предоставляют. Далее, из имени горы в версии Сармьенто — Гуасано — мы узнаем, что женщины искусны в изготовлении глиняной посуды, так как санъю означает «керамику». Тем не менее женщины также одиноки в своем собственном мире. Они не желают быть замеченными, что подразумевает, что вопрос о сексуальной доступности абсолютно не стоит. Для них считается неверным даже то, чтобы их видели в доме мужчин, с которыми они не связаны кровно.
В конечном счете братьям, устыдившимся своего прежнего поведения, удается в течение длительного периода ухаживания убедить женщин остаться с ними. Тем самым миф объясняет решающие слагающие вертикального архипелага — разведение животных и окультуривание растений, предписанные в качестве мастерства каждому полу, воплощающие таким образом системы родства по мужской и женской линиям с точки зрения связанной с каждым из полов экономической стратегии, — показывает несовместимость этих укладов жизни и в заключение примиряет конфликт от имени Виракочи, соединяя этих мужчин и женщин узами брака. Сформулированный в рамках астрономического знания, которое породило и земледельческий календарь, и религиозное мировоззрение айльюс, миф завершается, отождествляя себя с историей о том, как форма цивилизации айлью пришла к народу каньяри. Используя слова археолога Алана Колаты по отношению к гению
Тиауанакской цивилизации, от имени бога которой, Виракочи, появились гуакамайас, «социальная и физическая экологии земледелия и пастушества, хотя и состояли в потенциальном антагонизме, были загнаны в сети формулировкой ритуального календаря: ритмы обряда, земледельческие культуры и стада были поставлены в производственную синхронию».
Наконец, в этом мифе показан заслуженный вклад женщин — одомашненные культуры — в жизнь каньяри. Без них братья находились в страшных условиях. Тем не менее эти женщины желают связать свою судьбу с братьями, что предполагает, на сбалансированном языке андского образа мысли, что мужчины также имели что предложить. Но если искусство разведения животных было по крайней мере немного менее важно, чем продовольственные культуры, предполагая первичную роль андского мужчины как земледельца-мужа (= йана = «слуга»), то что же внесли братья в такое положение, что могло бы выровнять «престиж на игровом поле» в подготовке основ системы с двойным родством?
