На голографический характер даже самого малого упоминания в мифологии указывает и еще одно соответствие между источниками Мезоамерики, племен южноамериканских лесов и Анд. Несмотря на то, что в природе ягуар поедает любых животных, согласно версии Гуарани, его излюбленной пищей определяется оленина (venado). С учетом того, что ягуар в поисках добычи скитается в горах, эта ситуация предполагает, что олень был связан с июньским солнцестоянием. Такое «предсказание», в смысле неизбежности, если всерьез принимать во внимание логику технического языка мифологии, полностью подтверждается «Пополь-Вухом».
В нем Хунахпу и Шбаламке в качестве зачинателей и покровителей земледелия прогоняют животных с полей, или мильпас. Жирар объяснил этот эпизод следующим образом: «Олень и кролик бежали, зажав хвосты между ногами (знак опасения), а преследователи схватили их за хвосты. Но хвосты оторвались, и в руках у Хунахпу и Шбаламке остались только их кончики. С тех пор у кроликов и оленя куцые хвосты».
Относительно замены кролика на ягуара в качестве лунного символа Жирар в другом месте обратил внимание на то, что «тесное взаимодействие между Лунной богиней (Шбаламке) и кроликом наиболее очевидно выражается в лунном иероглифе… [который] изображает большой кувшин с узким горлышком — символ луны, внутри которой находится кролик».
Аналогичным образом Линда Шеле изучала иероглифические обозначения оленя и кролика в Паленке и пришла к заключению, что иероглиф для «кролика» всегда связан с луной, а иероглиф «оленя» — с родовым или солнечным знаком. Кроме того, она цитирует этнографическое свидетельство о том, что мезоамериканские народы видели на луне — там, где мы видим «старого человека» — кролика: «форма кролика в темной области луны весьма очевидна даже для глаз западного человека».
Поскольку «кролик в луне» видим полностью только в полнолуние и поскольку, как мы видели, идеальное отношение Хунахпу и Шбаламке находится в противостоящих солнцестояниях, в этом плутовском «рассказе о хвостах» из «Пополь-Вуха» мы обнаруживаем ассоциацию оленя не просто с солнцем (именно Хунахпу/солнце оторвала оленю хвост), а с солнцем в июньское солнцестояние. И точно так же, как южноамериканские мифы о ягуаре подразумевают — посредством земного противостояния охотника и жертвы, ягуара и оленя — небесное противостояние звезд, восходящих в противоположные солнцестояния, Келли отмечал, что мезоамериканский небесный олень находится в 180 градусах от хвоста Скорпиона, называемого «лассо» или «силком» для поимки оленя. В Андах, как мы видели, хвост Скорпиона иногда отождествляется с ягуаром, а иногда — с «пращой звезд».
Такое толкование подтверждается, кроме того, работой Лэмба о словарных запасах юкатанских майя в колониальный период, в которой в поисках эквивалента звезды, слова эк, он обнаружил следующий комментарий: «пятна, как у тигров и оленя в малом возрасте» и «пятна на шкуре оленя». Лэмб добавил: «У майя символ звезд изображался в виде пятен ягуара, а символ ночного неба — в виде его шкуры». В этих сведениях мы сталкиваемся с тем, что можно было бы назвать психологической установкой технического языка мифологии, где яркие и весьма красивые мысленные образы используются для выражения сложных ассоциаций, — каковыми в данном случае выступают ассоциации солнце/день/олень/июньское солнцестояние и луна/ ночь/ягуар/декабрьское солнцестояние: пятна ягуара видны при свете луны, в то время как пятна оленя, если зрение у наблюдателя достаточно острое, проступают при солнечном свете в тени, что служит маскировкой для молодняка.
Хотя эта история из «Пополь-Вуха» объясняет, почему у Гуарани ягуары должны были «подниматься в горы» в поисках оленя, она также проливает свет на древний и плодотворный период в развитии цивилизации в Америке. Олень и кролик теряют свои хвосты, согласно мифу, как раз в период возникновения земледельческой цивилизации. И в майяском, и в андском представлении именно в этот период «пробудились» звезды. Там, где прежде области неба, восходящие в моменты солнцестояний, ассоциировались со звездами лишь смутно, подобно пятнам ягуара и оленя, теперь они обретали точное местоположение благодаря солнцу и луне в противоположные солнцестояния (намек на усовершенствование сельскохозяйственного календаря), а эти светила символизировались теперь отрубленными белыми хвостами оленя и кролика[137]. Похоже, далее, что с появлением Близнецов, Солнца и Луны в формулировке о солнце и луне в противоположные солнцестояния мы сталкиваемся с увековечиванием памяти об открытии наклонного направления эклиптики. Наконец, попутно отмечу, что олень и кролик выполняют те же самые функции, что и андские животные в обозначении границ между тремя мирами, поскольку олень в поисках пищи поднимается в «горы», в то время как кролик живет в земляной «дыре».
Что касается Анд, то достаточно обратить внимание на название созвездия Топатурка, упомянутое Акостой, Кобо и Поло и определенное редактором Поло Уртеагой как «сокращенное Тупак шарука», означающее «королевский олень»[138] или, возможно, «тростниковый олень», если толковать его как топа тарука. Это созвездие так никогда и не было идентифицировано. Я думаю, причина тому, как и в случае с неопределенностью идентификации созвездия Ягуара в Андах, объясняется тем же контекстом, что майяская неопределенность в отношении звезд, которые подобны пятнам оленя и ягуара. Мифологические формулировки, предполагающие противостояние охотника и его добычи, в век земледелия превратились в устаревшие культурные образцы и поэтому уступили место таким названиям созвездий, которые в большей мере соответствовали сельскохозяйственному обществу.
Культурное значение оленя в Андах помнили хорошо (глава 7), но его небесное тождество, которое, быть может, всегда соотносилось в полной мере не с какими-то определенными звездами, а скорее с представлением об июньском солнцестоянии, было забыто ввиду как практической, так и религиозной необходимости создания солнца, луны и звезд, которые будут сиять над сельскохозяйственными террасами Анд. Эта идея находит четкие параллели в иконографии Паленке, где иероглифическое обозначение и оленя, и кролика изображается в виде скелетов, образов уже не существующего века.
ПРИЛОЖЕНИЕ 4
КОСМОЛОГИЯ МОНУМЕНТОВ ТИАУАНАКО
Описания церемониального центра в Тиауанако лишь недавно вышли из печати. Тиауанакский церемониальный комплекс полностью окружен рвом, назначение которого, говоря словами Алана Колаты, «состояло в том, чтобы уподобить образ городского центра острову», дабы отделить обычный мир от «пространства и времени святынь»[139]. Элиад зафиксировал такое же использование символа в Старом Мире, как, например, в римском mundus («мир»), или в круговом рве, который «являл собой точку, в которой соприкасаются подземный и земной миры». Цель таких ограждений заключалась в том, чтобы образовать священное пространство, внутри которого можно было выстроить храм или модель космоса, «область, в которой пересекаются высший (божественный) земной и подземный миры». Как мы уже видели, Элиад подробно описал, что центральной символикой таких строений храма являлся символ космической горы, обозначающий пуп земли, соединение трех миров.
Основным сооружением тиауанакского священного центра была Акапана, усеченная пирамида высотой свыше пятидесяти футов, которую Колата назвал «священной горой Тиауанако».
Пирамида Акапана имела семь уровней. Число семь, как уже говорилось, связано с «небом-отцом», что, должно быть, говорит об использовании полярной и экваториальной координат, выраженных по отношению к странам света. Древняя аймарская система ориентации включала семь направлений: четыре страны света, а также зенит, центр и надир. Акапана сориентирована на страны света.
