— Работу я тебе найду сам, — сказал доктор Курбах. — Твоя служба в СС мне не нравится, это не женское дело.
Комфортабельная квартира была найдена неподалеку от Александерплац, в тихом аристократическом районе. Ингеборг недели три посещала магазины, по своему вкусу выбирая шторы, ковры, накупила множество изящных безделушек. Однако, слушая уговоры отца оставить службу в СС и заняться каким-нибудь «женским делом», как он говорил, Ингеборг только посмеивалась.
Юргену она сказала:
— Каждый человек должен заниматься тем, что ему нравится. Мне, дорогой Юрген, нравится моя служба в СС. Не думай, конечно, что я хлещу плетью арестованных, заливаю им в рот и в нос касторку или подвешиваю их на крюк вниз головой, как это не без удовольствия делал твой кузен Конрад. Такая грязная работа не по мне. Я люблю устрашать обывателей, чувствовать себя властительницей. Понимаешь? Кроме того, мне приятно сознавать, что я нахожусь в самой гуще борьбы и вместе с моими товарищами уничтожаю дрянь…
Вслушиваясь в слова жены, Юрген, к своему удивлению, словно впервые заметил, как за последние годы изменилась Ингеборг. Ее стройная фигура отяжелела, на шее некрасиво выдавались складки жира, подкрашенный рот с тонкими, втянутыми губами стал напоминать прямую рану, нанесенную ножом. Ела Ингеборг много, жадно.
На вежливые просьбы мужа последить за собой и соблюдать форму отвечала насмешливо:
— У каждого свой вкус. Я не хочу голодать и быть похожей на тощую француженку. А ты, видимо, любишь женщин, у которых ни спереди, ни сзади нет ничего. Вот и подыщи себе такую любовницу. Я разрешаю…
Вскоре Ингеборг была зачислена в так называемую группу «Д», в дивизию СС «Мертвая голова», подчиненную правлению концлагерей, но работала пока в самом управлении, никуда не выезжая. Настроение у нее всегда было ровное, ничто, казалось, не могло вывести ее из равновесия. Особенно обрадовалась Ингеборг, когда из Испании вернулся Конрад Риге. Он был легко ранен в плечо, с гордостью носил черную перевязь, выставлял напоказ орден, полученный из рук генерала Франсиско Франко. И вовсю хвалил многотысячный немецкий легион «Кондор», отправленный Гитлером в Испанию.
— Я убедился, что противника, равного нам по силе, нет нигде, — с апломбом говорил он. — В назначенный фюрером час мир дрогнет от ударов немецких армий. Мы сметем с лица земли всех наших врагов…
Юрген Раух не без тревоги слушал разглагольствования своего ретивого кузена. Работая в генеральном штабе, он уже знал, что близится выполнение тщательно подготовленного плана, по которому должна быть разгромлена Польша. В том, что руководимые бездарным командованием польские войска не устоят перед отлично вооруженными армиями немцев, Раух не сомневался так же, как не сомневались в этом его начальники в генеральном штабе, но так же, как они, он боялся, что Англия и Франция не допустят разгрома Польши и объявят Германии войну.
— Ты, Юрген, не учитываешь значения нашего союза с Муссолини и антикоминтерновский пакт считаешь ни к чему не обязывающей бумагой, — лениво говорил ему Конрад. — Между тем за этой бумагой стоит прекрасно вооруженная, готовая на все армия императорской Японии, за пактом стоят войска Италии, наш вермахт. Это не шутки. Да и не станут поперек нашей дороги и английское и французское правительства, если дорога эта на Восток. Они и Польшей пожертвуют, лишь бы дальше, на Советскую Россию, двинулись наши войска. А близ восточных границ России опять японцы зашевелились: думаешь они простят русским свое поражение на озере Хасан? Нет, Юрген, ты не говори, надвигаются великие события.
Чаще всего Ингеборг ловко прекращала подобные разговоры, не желая, чтобы они перешли в спор.
По воскресеньям супруги Раух и Конрад Риге выезжали куда-нибудь за город. Конрад часами рассказывал им об Испании, хвастался своими победами над прекрасными испанками, угощал Раухов замысловатыми обедами. Ингеборг нравились его неиссякаемые анекдоты, умение постоянно быть в центре внимания, нравился даже откровенный цинизм Конрада, и она не раз ставила его в пример мужу.
Юрген заметил, что близость жены с Конрадом с каждым днем приобретает все более странный характер, это было видно по многозначительным взглядам, которыми они обменивались, по тому, как Ингеборг и Конрад внезапно умолкали, когда он, Юрген, появлялся в комнате. «Что это она? — думал Юрген. — Уж не спуталась ли непорочная моя супруга с милым кузеном?» Однако эта мысль нисколько не тронула его, он вдруг понял, что ему безразличны их отношения, что он стал равнодушен к жене, превратился в совершенно чужого для нее человека.
Почти каждый день Юргену надо было уезжать в Цоссен, небольшой городок близ Берлина. Там, в сосновом бору, строители из организации инженера Тодта по приказу фюрера построили для генерального штаба сухопутных войск большой подземный центр с отлично оборудованными бункерами, узлом связи, радиостанцией, водопроводом. Густые вечнозеленые сосны могли надежно укрыть штаб от налетов вражеской авиации и артиллерии, давали возможность бесперебойно руководить войсками на случай войны.
Весной 1939 года Гитлер приказал, чтобы необходимая начальнику штаба группа офицеров перебралась из Берлина в Цоссен. Это насторожило Юргена. «Значит, близится нападение на Польшу», — решил он.
В те самые дни, когда штабные офицеры, с неохотой покидавшие Берлин, собирали свои чемоданы, по радио было передано важное сообщение.
«11 мая японские войска перешли государственную границу Монголии и продвинулись до реки Халхин-Гол, — вещал знакомый берлинцам голос диктора. — Монгольские пограничники вступили в бой, но были быстро рассеяны японской авиацией. На помощь монголам спешат советские полки».
Конрад Риге (после Испании он все еще числился в отпуске) влетел к Раухам с торжествующим криком:
— Ну что, философ и скептик? Хоть сейчас ты понял, какие события назревают? Эти события у порога! Земной шар задрожит! В ближайшие дни японские войска поставят на колени Монголию, ринутся на Россию и захватят Сибирь!
— Подожди, Конрад. — Юрген Раух с трудом освободился от железных объятий кузена. — В сообщении говорится, что на помощь монголам спешат советские полки. Или ты не слышал этого? Уже имея опыт Хасана, русские сумеют справиться с японцами.
— Над тобой, Юрген, до сих пор довлеет твоя захолустная русская деревня! — с возмущением сказала Ингеборг. — Ты сознательно закрываешь глаза на то, что пакт, заключенный нами с Италией и Японией, уже поставил Россию на край гибели.
Между тем Юрген, пользуясь более точными, чем публичные сообщения, сводками генерального штаба, почти каждый вечер привозил весьма неутешительные сведения.
— Советую тебе умерить свой оптимизм, — как-то сказал он Конраду. — Вчера, например, советско-монгольские войска после ожесточенного боя отбросили японцев к границе.
В эти дни внимание не только немцев, связанных с Японией пактом, но и внимание всего мира было приковано к событиям в Монголии. На протяжении нескольких недель там отмечалось затишье, а в ночь на 3 июля японцы, подтянув большие силы, начали новое наступление. За ночь они переправились через реку Халхин-Гол, заняли господствующую высоту Баин-Цаган и устремились к югу, создавая угрозу окружения советско-монгольских войск. Однако советское командование разгадало замысел японских генералов, разгромив их войска на горе Баин-Цаган. При поспешном отступлении через реку японцы в панике взорвали наведенный ими же понтонный мост, и потому сотни их солдат утонули.
Время от времени в военных действиях возникали так называемые оперативные паузы, используя которые японское командование подтягивало к Халхин-Голу свежие дивизии, авиацию, танки, артиллерию. В августе на границе с Монголией уже изготовилась к новому, решающему наступлению 6-я японская армия во главе с генералом Огису Риппу.
Конрад Риге непрерывно следил за сообщениями из Монголии, часто разговаривал с друзьями-эсэсовцами, набросал на карте расположение японских и советско-монгольских войск, подолгу сидел у Раухов, всматриваясь в карту, испещренную синими и красными флажками. Теперь уже и его начали одолевать сомнения.
