— Вот, деточки, разъедетесь вы, и опять мы с отцом останемся одни, и так у меня душа болит за каждого, день и ночь болит. Пока вы были маленькими, вроде бы и хлопот было много и в голодное время есть было нечего, но зато все были на месте, под одной крышей. А сейчас поразбросала вас жизнь кого куда, и нет мне покоя.

— Не хнычь, мать, — хмуро сказал Дмитрий Данилович.

Роман, несмотря на его бесшабашность и озорство, самый ласковый из ее сыновей, сказал:

— Ничего, мама, все будет хорошо. Погляди, какие у нас красули жены и какие казаки мужья! Нарожают тебе наши бабы кучу внуков, и станешь ты с ними забавляться…

В последние дни ни сами Ставровы, ни те, кто вошел в их большую дружную семью, почти не разлучались… Вечерами они подолгу сидели у костра, говорили о разном, а больше молчали. Как-то быстро сроднилась со всеми, стала своей ласковая Леся; Бармин гораздо лучше чувствовал себя, повеселел Максим. Никому не хотелось уезжать. Все мечтали о встречах, даже назначали сроки, уверяли старых Ставровых, что обязательно съедутся будущим летом, и ни у кого не было мысли, что многие из них видятся в последний раз.

Была середина июня 1941 года.

О великом множестве больших и малых войн написано великое множество больших и малых книг. Тысячелетиями о войнах писали цари, императоры, султаны, принцы, герцоги, маршалы, генералы и адмиралы, с гордостью подбивая приходо-расходный баланс: количество «чужих» и «своих» убитых, калек, без вести пропавших, умерших от голода; число сожженных, разрушенных городов и селений.

Чем больше погибало людей, чем больше было захвачено чужих земель и награблено чужого имущества, тем более высокая слава и щедрые почести воздавались полководцам, возглавлявшим армии узаконенных убийц и грабителей, которые не знали и не хотели знать пределов злобы и жестокости. Всепожирающим ураганом проносились орды захватчиков по землям обреченных на смерть ни в чем не повинных народов.

Шло время. Покорные еще не познанным законам общественного развития, исчезали построенные на человеческих костях рабовладельческие империи. Феодальные государства уступали место под солнцем новому строю — капитализму. Развивались науки, искусство, культура. Все хитрее, все изощреннее становилось угнетение людей людьми. А войны продолжались, становясь все более истребительными.

В обществе угнетателей и угнетенных лишь мечтатели-одиночки грезили о вечном мире на земле. Присяжные же философы, издеваясь над этой золотой мечтой, провозгласили войну естественным состоянием человечества, а самого человека — хищным животным, у которого будто бы от рождения заложено неодолимое желание убить себе подобного. Философы утверждали, что война — это «вечный обновитель», «очиститель человечества», «великое кровопускание, которому периодически подвержена история людей, притом не произвольно, а по определенным законам биологической циркуляции».

Готфрид Лейбниц не без грусти писал: «Вечный мир возможен только на кладбище». Иоганн Готлиб Фихте уверял, что в отношениях между государствами «нет иного права, кроме права сильного». Знаменитый Гегель настаивал: «Война вечна и нравственна, она — торжество того, кто лучше».

Убежденным и наиболее яростным проповедником войны был Фридрих Ницше. «Высококультурное и оттого утомленное и вялое человечество, — писал он, — нуждается не только в войнах вообще, но в величайших, ужасающих войнах, следовательно, и во временных возвратах к состоянию варварства; в противном случае оно из-за средств культуры может поплатиться самой культурой и своим существованием». Отвергая понятия о морали и нравственности, высокообразованный Ницше, подобно тупому прусскому фельдфебелю, поучал немецких юношей: «Будьте насильником, корыстолюбцем, вымогателем, интриганом, льстецом, низкопоклонником, гордецом и, смотря по обстоятельствам, даже совмещайте в себе эти качества…»

Все эти философы и их последователи отказывались отличать разбойничье нападение государства-грабителя на другую страну от военной необходимости страны, подвергшейся нападению, защищаться с оружием в руках. Зато делалось различие между войнами и «бунтами черни» — выступлениями рабов против своих поработителей, замордованных помещиками крестьян и нищих горожан-ремесленников против господствующих классов-угнетателей. «Бунтами» считались: восстание Спартака, французская Жакерия, действия Уота Тайлера в Англии, борьба Яна Жижки в Чехословакии и пастуха Ганса Дударя в Германии, восстание сипаев в Индии и восстание тайпинов в Китае.

«Бунты черни» имели еще одно название — «незаконные возмущения». А вместе с тем признавались не только вполне законными, но были даже объявлены «выполнением высокой цивилизаторской миссии» многочисленные колониальные войны, безжалостное истребление так называемых «диких» народов, жестокое покорение и разграбление целых континентов. Историки не подсчитали и вряд ли сумеют подсчитать, сколько человеческих жизней унесли за века эти кровавые оргии, какие немыслимые горы трупов поглотила земля, какое множество людей было обречено на смерть от голода, страданий и непосильного, рабского труда.

Настало, однако, время, когда люди впервые услышали о том, что войны бывают разные и относиться к ним надо по-разному. Одно дело, когда армии-захватчики нападают на другую страну с целью ее покорения; или когда армии империалистов-колонизаторов по-разбойничьи грабят «нецивилизованные» народы и присваивают себе право полновластно хозяйничать на их землях, в земных недрах и водах; или когда до зубов вооруженные войска правящих классов-угнетателей огнем и кровью «усмиряют» революции, карая смертью своих соотечественников. И совсем другое дело, когда, отбивая нападение захватчиков, государство ведет против них освободительную войну; или доведенные до отчаяния народы колоний начинают войну против колонизаторов; или рабочие и крестьяне восстают против отечественной буржуазии и помещиков.

Первые, то есть все захватнические, колониальные, контрреволюционные, войны Ленин называл несправедливыми, реакционными и только войны освободительные, революционные считал справедливыми…

В несправедливых, злодейских войнах было совершено неисчислимое множество жесточайших убийств, казней, пыток. Римский патриций Лициний Красс приказал распять на крестах вдоль дороги из Капуи в Рим шесть тысяч плененных им сподвижников Спартака. Горы мертвецов и черные пепелища оставляли за собой войска Навуходоносора, легионы Суллы и Мария, полчища Аттилы, Чингисхана, Тамерлана. Византийский император Василий после одного из сражений ослепил пятнадцать тысяч попавших в плен болгар, а другим, оставленным зрячими, победители отрезали руки и ноги. Японские самураи вталкивали пойманных крестьян-повстанцев в мешки и сжигали живьем.

Но ни одна из самых несправедливых, самых разбойничьих войн прошлого не может сравниться с той войной, которую спланировали против Советского Союза заправилы нацистской Германии — Адольф Гитлер и его генералы. Впервые в истории военные и гражданские чиновники государства-захватчика заранее с математической точностью подсчитали: сколько миллионов людей надо обязательно умертвить в областях России, Украины, Белоруссии, в прибалтийских республиках; сколько мужчин и женщин подвергнуть насильственной операции, обесплодить, чтобы уничтожить «биологический потенциал» советского народа; какое количество отобранных у родителей детей онемечить, превратив их в послушных рабов. На подготовленных нацистскими чиновниками картах заблаговременно было обозначено, какие советские республики, края и области отойдут к Германии, станут немецкими провинциями, а какие фюрер «подарит» своим союзникам: кондукэтурулу Румынии генералу Йону Антонеску, регенту Венгрии — адмиралу-диктатору Миклошу Хорти, диктатору Финляндии маршалу Карлу Маннергейму. В планах нацистов было перечислено все, что подлежало грабежу на советских землях: заводы и фабрики, нефть, пшеница, крупный рогатый скот, древние иконы, книги, картины, теплая одежда. В этот реестр входили даже печная сажа и лечебная грязь.