Сонные улочки города потихоньку оживали. Не смотря на довольно раннее время, на дорогах уже появились машины, а по тротуарам спешили по своим делам люди. Еще совсем немного людей, однако, голову Петра посетила тяжелая мысль, что скоро на земле может остаться и того меньше. То тут, то там Лисаков замечал нежить, они ковыляли на заплетающихся ногах, куда глаза глядят. Один из мертвяков попытался схватить рукой пробегающую мимо девушку в спортивном костюме и с плеером в ушах. Та, не поведя и ухом, просто обогнула зомби и побежала дальше, крикнув тому что-то на прощанье. Люди не знали. Девушка приняла потрепанного мертвяка за какого-нибудь бомжа и бесстрашно проскочила мимо. Она безусловно испытала чувство брезгливости, скоро ей предстоит испытать совсем другое чувство. Благо, мертвецов по дорогам ходило еще совсем мало. За весь проделанный на машине путь с окраины города до его центра, с остановкой у круглосуточного продуктового магазина, Лис насчитал не больше пяти. И даже видел, как у одного из них остановился полицейский УАЗ. Из машины выбрались двое крепких полицейских, один отвлек мертвеца на себя, а второй выстрелил ему в висок. После этого, тело спокойно загрузили в багажник и куда-то увезли. Странное дело, подумалось Петру. Видать, власти отдали приказ всеми силами сдерживать информацию о зомби, чтобы не допустить среди горожан панику. Верное решение. С одной стороны – хорошо, что полиция работает, а власть имущие в курсе дел. Если по городу пробежит паника, начнется хаос. На дорогах в одночасье вырастут пробки, улицы заполнятся людьми. Начнется настоящая толкучка, и тогда в нее пулей ворвутся мертвецы. Они будут жрать беспомощных, ошалевших от страха горожан, а полиция и, скорее всего, армия не смогут уничтожить нежить, затерявшуюся в толпе. С другой стороны – своими указами, держатели власти обезопасивали самих себя. Паника в любом своем проявлении опасна. Чем раньше горожане узнают о нависшей над головами угрозе, тем скорее зададутся вопросом, «А, что предпримут власти для нашей безопасности?». И, что бы власти ни предпринимали, паникующим этого будет мало. Беспорядки, грабежи, убийства обрушатся на плечи и без того не успевающих разобраться с кризисом властей.

 Land Cruiser Петра был загружен разного рода запасами под завязку. Топливный бак заправлен и еще две канистры в придачу. Незачем будить лихо, пока оно тихо. Все первостепенные задачи выполнены, пришла пора ехать к Сергею Юрьевичу. Интересно было узнать его мнение по поводу всего происходящего. Что дальше делать? Куда двигаться? На чем спасаться от полчища кровожадных тварей? Неплохо было бы еще разжиться оружием, но для магазинов было еще слишком рано, а сидеть в изоляторе за грабеж в то время, как мертвецы разгуливают по его городу – этого Лис позволить себе никак не мог.

 Никто и представить себе не мог, как сильно Никита любил эту девушку. Каждое утро он не просто шел на учебу в Академию, он на нее бежал. Конечно, а кто бы на его месте не побежал, случись ему учиться с такой девочкой, как Марина? Красивая, умная, стройная, очаровательная Марина! Да он с ума по ней сходил!

 Но, как это часто бывает среди молодых и горячих сердец, он любил её, а она не отвечала ему взаимностью. Что только Никита не предпринимал, чтобы обратить на себя внимание холодной красавицы. Он дарил ей цветы, писал стихи, приносил на праздники дорогие подарки, назанимал кучу денег и все впустую. Цветы девушка любила, над стихами звонко хихикала, а дорогих подарков просто не принимала. Видно, такая у Никиты судьба, Ромео без Джульетты, эх, где же ты, Шекспир?

 И вот она, очередная «пара» в обществе тридцати студентов и красавицы Марины. Долгие, мучительные «час двадцать» самоистязания и сердечных стенаний. Марина, как всегда, за первой партой прямо по центру. Никита, как обычно, не успел занять место поближе к героине своих грез. Сидит, смотрит на нее, лекцию не слушает, будто уши ватой набиты. Ну, сколько же можно все это терпеть? Как же заставить ее полюбить? «Заставить» - это слово юноше не нравилось, но оно постоянно крутилось в его голове.

 Неожиданно, стекла в аудитории задрожали от громкого сигнала городской сирены МЧС. Что это? Война? Воздушная атака? В наше время? Студенты повыскакивали со своих мест и ринулись к выходу. Никита сомневался, что они так уж сильно испугались. Скорее всего, решили воспользоваться возможностью удрать с лекции, полагая, что это учебная тревога. Но строгий преподаватель Эдуард Максимович отреагировал моментально и приказал всем занять свои места и не выходить из аудитории до его возвращения. Как только он удалился, чтобы выяснять всю возможную серьезность ситуации, в аудитории загудело. Все тридцать с небольшим студентов принялись обсуждать друг с другом горячую новость. Никита слышал разные варианты объяснения прозвучавшей сирены. Кто-то кричал, что это просто учебная тревога, кто-то утверждал, что на нас напали Американцы. Вова Шенкевич растянул во весь рот глупую улыбку и предположил, что на людей напали инопланетяне. Спор был прерван еще одним сигналом надвигавшейся опасности. Тот был настолько сильным, что некоторым студентам пришлось закрыть уши руками. Шенкевич уже не смеялся, он тихо сидел за партой и, быстро перебирая большим пальцем, набирал номер родителей на своем Nokia. Его примеру последовали все без исключения. Никита наблюдал за поведением Марины. Она была на удивление спокойна. Говорила по телефону с кем-то из близких и даже чуть улыбнулась в конце разговора. По-видимому, родные, как могли ее успокаивали и говорили, что все будет хорошо, что ее любят и ждут домой сразу, как только их отпустит Эдуард Максимович. Сигнал прозвучал в третий раз. В коридоре за дверью послышались чьи-то крики и топот множества ног. Люди куда-то бежали, сломя голову, или от чего-то бежали. Тут и не поймешь толком.

 - Может и нам, а? – Вова оглядел аудиторию. Ответить ему никто не решился. Страх в этом зале пробежал по спине каждого, он сковывал, связывал по рукам и ногам. Никита все еще смотрел на Марину, глаза ее были широко раскрыты, ей явно тоже было страшно. Она растерянно смотрела то на одного, то на другого однокурсника, нигде не находя и намека на хоть какую-то поддержку. Может, стоило подойти к ней? Постараться успокоить? Возможно, сейчас настал тот самый шанс, которого он ждал? А что он ей скажет? Что все будет хорошо? А будет? В любом случае, и себя занять хоть чем-нибудь было просто необходимо. Не сидеть же тут, как вросшему в этот чертов стул? Он начал медленно подниматься из-за своего места. За дверью стихало. Одинокий топот запоздало пронесся по коридору. И воцарилась окончательная, бесповоротная тишина. Студенты погрузились в нее с головой, каждый на своем месте, каждый в своих мыслях. Никита был готов поклясться, что любое резкое движение может заставить кого-нибудь немедля выпрыгнуть из окна. Он почти бесшумно, аккуратно прокрался мимо своих товарищей. Еще пара шагов и цель будет достигнута. Марина, как в прочем и всегда, не обратила на крадущегося к ней юношу никакого внимания. Она сжимала трясущейся рукой свой маленький розовый телефон и неотрывно смотрела в сторону двери. Никита проследовал за ее взглядом и прислушался. Где-то далеко, тишину нарушали чуть слышные шаги. Медленные, шаркающие, они становились все ближе и ближе. За дверным стеклом промелькнула чья-то тень. Она не задерживаясь проскользила мимо двери дальше по коридору. В этот момент, казалось, все затаили дыхание. По крайней мере, Никита мог поручиться в этом за себя самого. Он и после не решался вдохнуть спертый воздух аудитории, пока Шенкевич, его не окликнул, выводя тем самым из странного и какого-то мутного состояния.

 - Ник! Может, пойдем? Все пойдем! Слышите?

 Удаляющиеся звуки шагов мгновенно стихли. Кто-то остановился по ту сторону стены, похоже, отреагировав на голос Шенкевича. Спустя секунду, человек или, что там еще было, стал возвращаться к двери. За стеклом показался овал чьей-то головы. Оно не было прозрачным, сепиевая вставка, для красоты. Хотя, о какой уж тут красоте можно было вести речь? Аудитория, как аудитория. Дверь, как дверь. Стекло, млять, как стекло. Дверь чуть скрипнула, отворившись, и в зал буквально ввалился Эдуард Максимович. Лицо его, казалось, искажала ужасная рвущая боль. Одна нога была вывихнута в ступне, он шаркал ребром ботинка, оглядывая аудиторию страшными побелевшими зрачками. Вова медленно встал. Его рот был открыт от неожиданности и ... да, проще сказать, он оторопел! Все в аудитории оторопели! Не веря собственным глазам, Шинкевич попытался заговорить. У него это получилось, хотя и с некоторыми запинками. Будто тот уж лет десять хранил обет молчания, и вот, наконец, решился его нарушить.