— Слишком много денег, и сравнительно мало трат на товары и услуги?
— Именно. Была выработана стратегия, а затем я улетел, и мы оба надеемся, что она поможет.
— Не думаю, что это было так просто. У меня такое чувство, будто немногое вокруг вас вообще было просто. С самого раннего вашего детства, хотя вы никогда ничего об этом не говорили.
— Мне выпало счастливое детство.
— Я не сказала, что вы не были счастливы. Я сказала, что все было непросто. Готова также спорить, что счастья убавилось, когда вы подросли.
Ван беспомощно пожал плечами.
— Похоже, вы очень много знаете. Скажите что-нибудь еще.
Эмили рассмеялась.
— Скажу, — прежде чем заговорить, она позволила себе продолжительный глоток алмарина. — Вам не нравится, когда люди обманывают, но вы можете использовать чистую правду столь же хитро, сколь другие ложь.
Ван преувеличенно содрогнулся.
— Вы попросили сказать что-нибудь еще.
— Продолжайте, — ответил он с насмешливой покорностью.
— То или иное изводит вас годы спустя, — она помедлила. — Корделия сказала, что вы упоминали о кошмарах, в которых все еще видели «Регнери».
— Это правда, — признался Ван. — Не часто, но нет-нет да снится и теперь, — и, вероятно, будет всегда, подумал он, а заодно и те необъяснимые кошмары о «Фергусе».
— Вы из тех людей, которые не могут легко отвернуться от головоломки или досадной ошибки.
Так ли это? Он так по-настоящему и не выяснил, что стояло за нападениями на него. И не разрешил загадок «Коллинза» и «Фергуса».
— Не может быть правдой, что это так по вам бьет, иначе вы нашли бы оправдание тому, что потратили слишком много времени на себя.
Ван простонал:
— Думаю, в нужный миг у меня было достаточно честности.
Если даже Эмили права, ему следовало попытаться разыскать пропавшие корабли, пусть на них и махнули рукой все прочие. Он должен был.
— Лишь в один миг?
— Дайте что-нибудь пожевать, — Ван заметил снующую по залу официантку и огляделся.
— Вон та зеленая кнопка, — подсказала Эмили.
Он нажал кнопку и был вознагражден спроецировавшимся перед ним меню.
— Что здесь хорошо?
— Почти все, но я терпеть не могу кальмыбу.
Ван поднял брови.
— Итог одного эксперимента, проведенного во время изменения окружающей среды в целях колонизации. Кальмыба — это сокращенно кальмаровая рыба. Здешние жители находят ее вкусной. Но для меня… — Эмили скорчила рожицу.
— Склизко?
— Это еще мягко сказано.
Ван в любом случае не заказал бы рыбу, но был признателен за совет. Официантка подошла к столу.
— Золотой тыквенный суп и ягненка с розмарином и яблоками, — заказала Эмили.
— Изумрудный салат и еще одного ягненка, — он поглядел на Эмили. — Вы бы не хотели выпить что-нибудь еще?
— Алмарин превосходен.
Ван кивнул, и официантка скользнула прочь.
— Я не была уверена, что снова о вас услышу, — медленно сказала она. — В прошлый раз вы пробыли тут недолго.
— Тогда у меня не было выбора, — объяснил он. — И я это говорил.
— А я подумала, вдруг вы просто придумали повод, чтобы удалиться.
Ван спросил себя, не дразнит ли она его хоть немного.
— Ничуть. Я бы ни за что вас не покинул, — он чуть не покраснел, делая это невольное признание. На миг Эмили опустила глаза. Ван воспользовался этим мигом, чтобы поглядеть на нее. И ему понравилось увиденное, как, впрочем, и всегда. Ее глаза вновь поднялись.
— А на этот раз вы свободны надолго?
Нет, она его явно дразнила, присутствовал какой-то особый тон.
— На этот раз времени чуть больше. Но мне все же надо успеть на полуночный челнок.
— О, я польщена.
Ван пожалел, что недостаточно находчив, но у него всегда возникали заминки с женщинами.
— Вы… ну скажем, вы заслуживаете, чтобы вам льстили.
Женщина, которую он считал такой собранной, покраснела.
Затем покачала головой.
— Не могу поверить…
— Чему не можете поверить? — спросил он с улыбкой.
— Вам.
— Что… я не хотел вас задеть. Надеюсь, что я не…
— Нет! Нет, — и вдруг она разразилась смехом. — Вы меня не задели. Ничуть. Надеюсь, и вы не в обиде. Но я всегда представляла вас таким спокойным, таким сдержанным. Все ваши комплименты в посольстве были… такими профессиональными. Даже последний визит…
Ван почему-то пожалел, что оказался таким профессиональным.
— Может, мне следовало бороться с профессионализмом?
Эмили протянула руку, коснулась его руки и торопливо произнесла:
— Вы были очаровательны. По меньшей мере, для меня. Корделия из-за вас до смерти испугалась.
— Я никогда…
— Она сказала, что вы провели бы корабль сквозь солнце, чтобы поступить правильно, и ей трудно было это понять.
Ван знал, что не настолько этичен.
— Надеюсь, я никогда не вел себя как дурак.
— Вы знаете, что я имела в виду…
Он опять улыбнулся.
— Я очень стараюсь, но не думаю, что до такой степени этичен.
— Нет. Конечно, не этичны. Ничуть. Смотрите. Вы рисковали жизнью, чтобы остановить «Ветачи». Сразились с тремя вооруженными молодчиками, сами безоружный, чтобы защитить водителя, которого едва ли знали. Бросились на восьмерых убийц, чтобы спасти премьера. И я даже не знаю многого другого, что вы сделали.
— Все мои поступки можно назвать глупыми или безрассудными.
— Можно.
— Спасибо за согласие.
Оба умолкли, когда появилась официантка с супом и салатом. Эмили немедленно зачерпнула несколько ложек супа.
— Простите меня, я сегодня не очень-то много ела.
— Сказали бы мне… Я пришел бы раньше.
Она покачала головой.
— Мне не удалось бы раньше уйти, — съев еще немного супа, Эмили поглядела на Вана. — Мы говорили о безрассудстве и этике. Но быть этичным в наши дни всегда означает быть безрассудным. Возможно, так обстоят дела в любом технологическом обществе.
— Вы так думаете? — Ван указал на зелень. — Хороший салат.
— Знаю. Я его уже пробовала, — она помолчала, затем продолжила. — Не могу привести причины или просто веского довода. Просто у меня такое чувство. Может, потому, что технология ускоряет движение информации и требует более быстрого принятия решений, а когда люди торопятся, у них не больно много времени думать, правильно ли что-нибудь.
— И все же бывают еще нравственные люди, — напомнил Ван.
— Верно. А как насчет такого? Есть малая группа людей в любом обществе, которые инстинктивно этичны, и есть группа инстинктивно неэтичных. Но большинство посередине. При развитой технологии легче сосредоточиться на своих интересах и на том, что можешь сделать, а не на том, что должен, и это отталкивает всех, кто посередине от той степени этичности, которая для них возможна.
— Здесь есть рациональное зерно. И еще какое. Я об этом не думал.
— Вам не хватает РКС? — спросила Эмили.
— А что?
— Вы кажетесь счастливей некоторым образом, и все же… задумчивы и печальны, — она покачала головой. — Что-то не так. Чего-то не хватает.
Ван знал, чего не хватает, или отчасти знал. Женщины через стол от него.
— Мое нынешнее место — это компенсация. Во многом, — он склонил набок голову, пытаясь прикинуть, как бы поточнее сказать то, что хочется, чтобы и не темнить, и не слишком напрямик. — Там все так высокоинтегрированно… в смысле, корабль, что в экипаже лишь двое.
— Вы и техник?
— Эри хороша, но по возрасту почти годится мне в матери, — Ван рассмеялся. — Я преувеличиваю. Она старше, но похожа больше на тетушку, как я полагаю.
— Тетушка — это определенно лучше, чем мать, — Эмили наблюдала, как официантка забирает ее пустую глубокую тарелку и заменяет плоской, на которую положен ягненок с приправой, окруженный яблоками, не похожими ни на тушеные, ни на сушеные, ни на обжаренные, но воплощающими черты всех этих способов приготовления. Затем пустая тарелочка Вана из-под салата тоже была заменена.
Он не понимал, как основательно надоела ему однообразная, пусть здоровая пища, приготовленная на «Джойо» с помощью формуляторов, пока не отведал этого ягненка.