— Пей, Джулиан, клубничный! — А когда он выпивает, Геля подводит его к широкой двери, которая тут же гостеприимно распахивается перед ними.

Сад. Белые яблони. Первозданная трава. На ней — не знакомые ему звери и птицы. Громадные, разноцветные бабочки. Фонтаны и бассейны. Голубое озерцо. Плывут розовые и белые птицы, похожие на лебедей.

Он совсем позабыл о траве и птицах, яблонях и живой воде. Родное село мелькнуло на стене Гелиной квартиры и погасло. Сейчас память вызвала на траву Степаниду, но тут же подъехала машинка с подносом, на котором — плавки и полотенца. «Хочешь поплавать?» — голос Гели. Степанида пропала, осталось лишь ощущение неловкости от мимолетного воспоминания. Он мотает головой. Геля за руку куда-то ведёт его. Музыка не заглушает птиц, кажется, от земли поднимается. Да это не музыка, это голоса травы, света. По песчаной дорожке подошли к дому. Шатром прикрывает его конусообразная резная крыша. Первый этаж — в широких окнах, через которые не видно, что делается внутри, они отражают окружающий мир.

Просторен холл. И всё розовое: кушетки, столики, кресла. Солнечный свет чуть притушён портьерами. В ковре утопают ноги. Обстановка побогаче, чем у Гели.

Их встречает мужчина в белом костюме. Волосы приглажены, блестят. От крыльев носа к губам — морщины. Мешки под глазами. Щёки чуть обвисшие. Где-то видел этого человека! Где? Когда?

— Я привела к тебе гения эпохи. — Преданно глядит Геля на мужчину, ласкает его голосом.

— Этого дяденьку, — мужчина ткнул себя в грудь, — зовут Адриан Будимиров. А ты, как я понимаю, Джулиан Клепик. — Будимиров хлопнул его по плечу, Джулиан присел.

Будимиров?! Где он слышал это имя?

Булькает в желудке клубничный сок, выпитый залпом.

Смутно помнит, в какой-то прошлой, далёкой отсюда жизни он хотел убить Будимирова. Сейчас же не находит в себе никакой агрессии, лишь с любопытством вглядывается в спортивного, подтянутого человека. В нём нет ничего дурного.

— Я думаю, нам надо познакомиться более основательно. — Не успел вымолвить этих слов, как, словно по мановению волшебной палочки, посреди зала раскинулся стол. Джулиан закрутил головой, никого не увидел: стол явился сам, и блюда сами подплыли к нему и расставились на нём.

— Где же те, кто принёс всё это? — спросил заикаясь.

Геля рассмеялась, а Будимиров сказал:

— Присаживайся.

Вошли в зал два человека — в таких же белых, как и Будимиров, костюмах, похожие друг на друга и на Будимирова.

— Советник по экономике — Варламов, советник по нашим внутренним делам — Ярикин, — представляет их ему Будимиров. — Садись, Клепик, еда ждёт едока. — Варламов и Ярикин эхом повторяют: «Садись, Клепик, еда ждёт едока». — Я горд, что принимаю великого поэта! «Я горд, что принимаю великого поэта» — эхом Ярикин и Варламов. В воздухе разлит дурманящий запах не то цветов, не то мёда. — Чудеса только начинаются. Но всё тайное, к сожалению, всегда становится явным. Узнаешь и про скатерть-самобранку, и про мои университеты.

То, что Ярикин и Варламов повторяют за Будимировым, оказывает неожиданное действие: слова как бы вбиваются в мозг. «Политический университет» — это революции и войны, цари и короли. «Литературный» — Шекспир и Достоевский, Брехт, Камю. Имена смутно знакомые.

— Главное, Клепик, — духовная жизнь, а не живот, — засмеялся Будимиров, кивнув на богатый стол. Следом засмеялся Ярикин, мелким, кашляющим смешком. И Варламов закхекал, как благодушный гусь. — Ты волен выбрать себе занятие. Мои советники помогут тебе во всём. — Советники встают и кланяются ему. — Только прикажи им. Занятие определяет стоимость человека. Самое трудное: пережить власть, богатство и сохранить себя. — Он снова, ни к месту, засмеялся. Ярикин запоздало захихикал, а Варламов не успел.

Будимиров удивлённо взглянул на него, сказал равнодушно:

— Освобождаю. — И снова повернулся к Джулиану. — Бери с меня пример, я имею всё, что только можно иметь.

Ярикин с Варламовым больше не повторяли за Будимировым, а Варламов съёжился, потерял свой лоск и вальяжность.

— Но я работаю над собой. Ем немного. Голод и холод — испытание духа и предтеча появления великих идеалов, вот я и не разрешаю себе стать сытым. Накопишь лишний вес и перестанешь слышать пульс своего народа. А мне нужно всё видеть и слышать, ибо я живу для народа, стараюсь для него восемнадцать часов в сутки с небольшими перерывами на отдых. Без отдыха нельзя, теряешь силы. Сплю мало. Мне достаточно четырёх часов, чтобы чувствовать себя бодрым. — Голос Будимирова прорывается через шорох набегающих волн, через музыку. — Дай человеку есть от пуза, спать до опухания, бездельничать, он быстро превратится в свинью! Что это я разболтался?

За что он хотел убить Будимирова? Очень трудно, наверное, заботиться о народе и окорачивать себя!

— Но всё-таки иногда есть нужно. Давай-ка!

— Я сыт. — Ему, в самом деле, кажется, он сыт лишь от одного вида еды — такого разнообразия не видел даже у Гели. А с Гелей что-то случилось. Уселась не с ним рядом, с Будимировым, что-то жарко шепчет в самое ухо, играет глазами, улыбается так, как совсем недавно улыбалась ему, а на него даже не смотрит. Кровь прилила к лицу, ослепила.

— Геля! — крикнул. — Иди сюда. Ты что?

— Ну пойди, пойди к мальчику, — усмехнулся Будимиров. — Видишь, мальчик нервничает, зачем расстраивать его?

Какое отношение Геля имеет к Будимирову? Геля принадлежит ему! Должна смотреть на него, слушать его, делать то, чего хочет он. Послушно Геля пересела к нему, прижалась, спросила:

— Ну что ты будешь есть?

— Я думаю, нам пора выпить, — сказал Будимиров. И тут же бутылка с вином покорно наклонилась над рюмкой, а Джулиан уставился на неё: сама подскочила, сама наклонилась! Протянул руку и нащупал на ней пальцы. Он вскрикнул.

— Успокойся, мальчик. Да, слуги! Не знаю, как тебя, меня вид чужих людей крайне раздражает, — говорит Будимиров. — Портит аппетит. Я привык к удобствам.

— А они нас видят? — спросил заикаясь.

— Видят.

— А разве вас не раздражает, что они видят вас и слышат то, что вы говорите?

— Они ничего не слышат, — сказал холодно Будимиров. — Им надеваются специальные шлемы, чтобы не слышали.

— А как же они выполняют приказы?

Снова Будимиров покровительственно усмехнулся. «И чего он всё время усмехается?» — раздражённо подумал Джулиан.

— Нужно разлить вино, дотрагиваюсь до этой, — Будимиров показал ему фишки, лежащие под рукой. — Нужно рыбу, до этой. Сигнал идёт под шлем. Привыкай, мальчик. Человек должен жить удобно. Удобства сильно облегчают жизнь.

Что-то неприятное шевельнулось в душе: ведь тот, в шлеме, тоже человек, не робот же! Но Геля коснулась душистой ладонью его щеки, и мысль исчезла.

— Выпьем! — повторил Будимиров.

— Я не пью. Я хочу жить долго и быть здоровым. Я берегу здоровье. — Он сам удивился, почему вдруг чужому человеку открыл свои тайные мысли?

А Будимиров посмотрел на него очень серьёзно.

— Как я уже сообщил, я тоже берегу своё здоровье. Это довольно важная деталь в твоей биографии, сильно поможет мне. Твоё здоровье только улучшится. В бутылях эликсир жизни. Он очищает кровь, прибавляет мужскую силу. — Будимиров подмигнул ему. — Ты пока молод. Но и в молодости, когда устаёшь, нужно помочь организму! Вот и давай укрепляй свои способности. Я слышал, ты парень не промах, понимаешь толк в жизни. Ну, об этом потом. Сначала выпьем за твой талант и твою будущую славу. Я обещаю тебе славу. Я обещаю тебе всё, чего только не пожелает твоя душа.

По телу разлилось наслаждение.

— Повторим?!

Всё нравится ему в Будимирове. Ум в глазах, просторный лоб. Даже чуть обвисшие щёки не портят его.

Ясна и легка голова, зорко зрение, отпечатывает каждое движение, каждый взгляд присутствующих, почему же ему кажется, что он спит и присутствующие снятся?! Они едят. И он ест. А потом сидит в глубоком кресле. А в другом конце зала Геля и Будимиров. Но это почему-то сейчас его не беспокоит, он покачивается на волнах, в музыке, перед глазами порхают птицы.