— Надеюсь, вы не применили к нему силы?!
Троша театрально взмахнул руками:
— Я же, мать, могу и обидеться. Разве это похоже на нас? Нет, мать, всё добровольно: мы с ним поговорили совсем по-человечески.
— Ты же хочешь этого, мать?! — спросил Коля. — Если вдруг твой сын или… Апостол попадёт к нему в лапы, тут и мы! Правда, ребята?
— Успокаивайся, мать. Ты же знаешь, мы эту идею вынашиваем давно, подготовились хорошо!
— Но там же не только тот парень, которого Будимиров обидел, там и верные его слуги! Если Колю раскроют… представляете, что с ним сделают?!
— Что ты паникуешь, мать? — засмеялся Ганя. Он поднимает кверху палец и торжественно произносит: — У нас есть шприцы с препаратом. Марика дала. Только подступись к кому-нибудь из нас.
— Но вас могут застрелить! Не успеете…
— Могут, мать! И кирпич может свалиться на голову. Это уж как Бог решит, мать! Давай-ка приходи в себя. Тебе кажется, тыла у тебя нет сейчас. Есть. Мы — твой тыл, мать!
— Ты не забыла, завтра у нас спектакль? Ты уже две репетиции пропустила!
— Сначала ощупью мы жили, не понимали, а теперь мы — сила, мать… не бойся, сделаем всё, что от нас зависит… — Коля первый вышёл из комнаты, за ним остальные.
Как только закрылась дверь, она взяла в руки телефон.
— Пожалуйста, позвони мне, Адрюша! — зашептала. — Пожалуйста, позвони.
И, как часто уже бывало за эти годы, он позвонил.
— Ты волнуешься, моя девочка? — спросил тем голосом, которым говорил с ней в первую встречу.
Пропали вопросы, что хотела задать ему. И сразу же поднялась со дна обида, перехватила дыхание. Как он мог не выполнить её просьбу и не прислать к ней Джуля? И сам всё время на краю. Тут же резко осадила себя: значит, не мог, ему виднее!
— Что же так много разного в тебе бушует! — сказал тихо Адриан. — Пожалуйста, успокойся.
— Я… насчёт роботов… Лучшие ребята придут в цеха. Они-то — без оружия… а ведь их будут расстреливать в упор.
— Постараюсь не допустить этого! Пока с мальчиками всё в порядке. Любим выходит на работу. Джуля готовим к общению с братцем. Это оказалось трудным делом: не получается прорваться сквозь его страх.
— Коля и ещё четверо уходят наверх! — прервала она.
— Не хочешь слушать. И правильно, не слушай. О ребятах знаю, говорил с Владом. Надеюсь, всё обойдётся, тем более мы нашли путь бегства сверху, готовим специальный лифт. Стараюсь все детали проработать.
— Я знаю. Пожалуйста, будь осторожен, прошу тебя.
Он тихо засмеялся, и снова у неё пропало дыхание.
— Я очень соскучился. Целуй Алину. Надеюсь, скоро увидимся.
— Подожди. А теперь честно скажи, как Любим?
— Пока всего боится, — вздохнул Адриан.
— Ты сказал, он выходит на работу.
— Это я погорячился.
— Приведи меня к ним! — попросила она. — Только я смогу сделать их прежними. Я знаю, о чём надо говорить с ними.
— Ни в коем случае. Ты забыла о площади, о Буре. Мало ли какие препараты использует он, чтобы вызвать Джуля на откровенность. Ещё и тебя преподнести ему, если Джуль проговорится?! Как ты думаешь, что братец сделает с тобой? И в любой момент он может прийти к мальчикам.
— Я не боюсь за себя!
— Прости, но есть много тех, за кого ты боишься, правда ведь, как говорит наша с тобой дочка? И есть много людей, которые боятся за тебя. Ты, мать, должна выполнить свой долг, а не подвести всех, кто доверен тебе, под кару братца! Джуль пока не защищён перед ним! Я с тобой, моя девочка!
Он прав, понимает Магдалина. Но ничего поделать с собой не может: щемит сердце. Она бежит к людям. Смотрит, как Ганя и Гуля занимаются с детьми, как гоняет Влад Регину и Наума. «Чуть прибавьте шагу! Ещё! Расправьте спину». В зале идёт репетиция. «Мальчиков бы сюда!» — шепчет. И видит берег реки, маленького Джуля, девочку Степаниду, внезапно превратившуюся в актрису. Звенит воздух, кричат цикады, солнце ведёт свою игру: заставляет щуриться, то тут, то там творит из бликов причудливые картинки.
Ночью она бродит тенью от комнаты к комнате, прислушивается: у всех ли ровное дыхание, не заболел ли кто? Стоит под яркой лампой в Верином кабинете, работающей сутками. Каждый Должен обязательно получить свои пять минут солнечного света. Спасибо Роберто и Адриану: у них теперь есть своё маленькое солнце. Она любит смотреть, как надевают очки её дети, как освещаются лица живительными лучами. А ночью через открытую дверь аппарат насыщает солнцем воздух их города.
Любит она бывать и в картинной галерее. Картин у них всего девятнадцать, но есть Рембрандт, Рафаэль, Леонардо да Винчи… Картины доставать трудно, зато альбомов много. Назаров оказался совершенно незаменимым!
Не таким уж и стариком он был — 52 года! Полтора месяца пролежал в их больничке. Встал. И, похоже, больше никогда не ложится. Он оказался волшебником. Это он добыл все картины и часть альбомов, он приносит книги. Он сделал для книг крутящиеся шкафы.
— Ты, мать, уж разреши мне установить порядок. Книга к книге ложится, как человек к человеку не случайно, а по зову сердца. Всё в кучу свалишь, как вытащишь нужную? Допустим, ты любишь путешествовать, пожалуйста, смотри, у нас целый отсек. А уж в нём распределено по странам. А уж в каждой стране — по авторам.
— А если один и тот же автор пишет и о путешествиях, и о биологии, и о социальных проблемах, как найти?
Он засмеялся.
— Ты что, думаешь, у нас по одному экземпляру? Да я его и туда, и сюда поставлю.
— Очень уж это сложно!
— А ты меня спроси, я же тут торчу целый день! На добычу хожу ночью.
— Это и плохо, я каждую ночь волнуюсь…
— Делать тебе нечего. Я же все ходы-выходы знаю.
— Это мы видели однажды.
— Так то я сам в пекло полез. Что делать, Адрианчика не мог одного пустить!
Назаров преподавал Адриану в университете историю культуры и философию. Относился к нему, как к сыну. Именно Назаров готовит Адриану материалы для лекций, находит цитаты.
— У тебя свой дар, у меня свой, — говорит Назаров. — Сам я не писатель, но отличить гения и донести его до каждого вот он я. Адрианчик за это и ценит меня. И память Бог дал мне отменную: помню, на какой странице какая фраза особенная.
Уроки Назаров ведёт так, что ребята никак не хотят расходиться. А иной раз и взрослые урывают от работы час и слушают его.
На его уроках звучит музыка. И тут уж царит Ксения.
Она не хотела жить. У неё погибли дети. Лежала неподвижно, широко открытыми глазами смотрела в пространство. Магдалина утешала её как умела. Но Ксения оставалась растением: ела, выполняла необходимую работу, а разговаривать не могла. Прошло много долгих месяцев, прежде чем выяснилось, что она когда-то закончила консерваторию и преподавала музыку. Магдалина попросила у Адриана записи, он прислал. Когда впервые зазвучала соната Бетховена, с Ксенией началась истерика, и какое-то время никто не мог даже приблизиться к ней, так её трепало. Но что-то в ней происходило — лекарством промывал её Бетховен, освобождал от отчаяния.
— Прошу тебя, подари нам музыку, — попросила Ксению Магдалина. — Нужна как терапия для больных, на уроках искусства, вечерами. И мы хотим всё знать об этой музыке.
— Научи меня играть! — подошла к Ксении Гуля.
— Я тоже хочу, — вторит Ганя.
— Инструмента нет! — сказала первые слова Ксения.
Магдалина попросила Адриана достать хоть самый старый! И инструмент, бежевый, небольшой, появился в их городе.
Ксения сама настроила его.
С этой минуты изменилась жизнь и самой Ксении, и всех их.
Желающих заниматься музыкой оказалось много. Ксения уставала, но не отказала ни взрослому, ни ребёнку.
А ей очень нравилось стоять под дверью класса, где шли занятия. Жива графиня: она учит её детей, она играет перед сном.
Лишь Алина научилась говорить, Магдалина привела её к Ксении.
— Послушай, пожалуйста, есть у дочки слух?
Не дожидаясь. Когда ей споют песенку и предложат повторить, Алина стала тонкими пальчиками осторожно нажимать на клавиши и тут же голосом повторяла звук.
