Да, действительно: Бертжеваль. И пишется точно так же. «Это не может быть простым совпадением, — заметил отец. — Не Бержеваль — их пруд пруди, а именно Бер-т-же-валь».

— Уже десять часов, Ален, иди спать.

«Надо говорить: идите спать», — отметил про себя малыш.

В ближайшую субботу господин Бертжеваль решил повезти всю семью в Бурж: посмотреть собор, музей, дом Жака Кёра.

— Можно будет заехать и в Бертжеваль! — воскликнул малыш.

— М-м-м, — неопределенно отозвался отец, хотя именно ради этого он и задумал поездку.

Бурж осмотрели галопом: собор, музей, что там еще… «Дети, а не махнуть ли нам в Бертжеваль?» Спрашивать дорогу не было нужды: карту они уже знали как свои пять пальцев…

Бертжеваль оказался довольно невзрачным городком — муниципальный совет не без помощи самих жителей усиленно уродовал его на протяжении последней сотни лет, как это бывает почти во всех мелких городках Франции. Поблизости ни речки, ни леса; вообще ничего примечательного, кроме небольшой усадьбы на голом холме, которая возвышалась над черепичными крышами, как пастух над стадом овец.

Надпись на памятнике павшим наглядно иллюстрировала демографический спад: в первой мировой войне погибло двадцать семь человек, во второй трое.

— Это была совсем другая война! — объяснил отец.

— Почему? На ней что, не убивали?

— Убивали, и гораздо больше. Но… Да прекрати наконец умничать!

Кафе под названием «Почтовое» могло бы с тем же успехом называться «Школьным», «Церковным» или «Муниципальным»: все это умещалось на единственной площади — так обычно дети рисуют город. Бертжевали зашли выпить по стаканчику («И гренадин для малыша, пожалуйста!») с намерением «разговорить» хозяина кафе. О-о! Бертжеваль теперь не тот, что прежде. Вы бы посмотрели лет десять назад: едва хватало двух залов («О свадьбах я уж и не говорю!»). А теперь удается продать от силы тридцать бутылок красного за целый день…

— Красного? — переспросил малыш. — Он что, красками торгует?

— Да помолчите же! — одернула его мать: при посторонних, будь они даже столь низкого звания, она всегда обращалась к детям на «вы».

— А что это за усадьба там, на холме?

— Замок? — уточнил «торговец красками». — Он продается, и давно уже.

— Кто же его владелец?

— Некий Леви-Дюран. А до этого он принадлежал барону Додману. Все они нездешние… Еще раньше? Господи, я и не припомню! Вот мой отец, он сказал бы вам…

— А Бертжевалей никогда не было?

— Как?

— Я спрашиваю, не было ли владельцев с фамилией Бертжеваль: по названию замка и поселка?

— Может, когда и были.

Малыш открыл было рот. «Опять» — сурово сдвинув брови, отец пресек очередной наивный вопрос.

— А как по-вашему, — снова заговорил он после непродолжительной паузы, — ремонт там потребуется значительный?

— Где это?

— В усадь… в замке.

Госпожа Бертжеваль бросила на мужа встревоженный взгляд. Хозяин кафе поднял глаза к потолку, как бы производя в уме сложные подсчеты, почесал затылок, покачал головой и наконец изрек:

— Да как вам сказать…

Из этого госпожа Бертжеваль заключила, что ремонт потребуется капитальный, а муж ее — что совсем небольшой.

Они еще не раз приезжали в Бертжеваль (департамент Шер): сначала с фотоаппаратом, затем со складным метром, потом с архитектором и, наконец, с нотариусом. Все это время почти каждый вечер после привычного «Марш спать!» и рассеянных поцелуев родителей мальчик слышал, как там, за тремя дверьми (он крался босиком на цыпочках и осторожно приоткрывал их), раздавался гул голосов, похожий на рокот океана, то бушующего, то затихающего. В течение целого месяца он засыпал под звук подсчетов и споров.

— Но мы же все равно хотели купить загородный дом…

— Да, Андре, домик, но не замок же!

— Ну уж и замок! Это хозяин кафе его так называет.

— Налоговый инспектор, к сожалению, тоже.

— А твой загородный домик разве не потребует расходов?

— Не таких! Ты залезешь в долги.

— Ну кто сейчас не в долгах? Время такое… В мои годы, с моим положением это не страшно.

— Да? А твой друг Ледре? А наш кузен Депуа? Они ведь тоже считали свое положение надежным. Десять — пятнадцать лет стажа, и вдруг под предлогом слияния, объединения предприятий, бог знает чего еще…

— Смею надеяться, я специалист более высокого класса, чем твой кузен Депуа! — Это было у них поводом для ссор.

— Да при чем тут это? Завтра ты можешь попасть под автобус…

— Ну спасибо!

— А мне не очень-то улыбается остаться с тремя детьми на руках и кучей долгов!

— Продашь замок.

— За гроши? Хорошо еще, если удастся хотя бы вернуть то, что мы за него заплатим.

— В конце концов, я еще не умер!

— А мы еще, слава Богу, не купили этот замок.

— Но, Тереза, мы же все подсчитали, мы сможем его купить.

— Да, если продадим буквально все, не оставим себе ни сантима. А ведь его еще надо привести в порядок, обставить!

— К твоему сведению, существуют ссуды под залог!

И так часа два, из вечера в вечер: те же доводы, те же возражения, те же ответы. Обычно Тереза первой шла на перемирие, вернее, просто меняла тактику.

— Послушай, Андре, — устало вздыхала она, — ведь эти места никогда нам не нравились. Деревня ужасна, дом — ну ладно, допустим, замок — так себе. Ну зачем же?..

— Во-первых, я так не считаю. На нем…

— «Печать благородства», знаю! Никогда раньше я не слышала от тебя этого выражения, но вот уже месяц…

— Да, на нем есть печать благородства, а постепенно мы превратим его в настоящую усадьбу. Это будет делом нашей жизни.

Глаза его блестели.

— Но ты же сам говорил, что дело нашей жизни — это наши дети, — растерянно возразила жена. — В конце концов, для большинства людей дети — главное в жизни. А ты хоть поинтересовался их мнением?

— Для них это будет сказочным сюрпризом!

— Сюрприз должен быть приятным. — Она подумала о других неудачных сюрпризах, которые они с мужем преподносили друг другу. — Тебе не кажется, что дети предпочли бы какой-нибудь домишко на берегу реки и чтобы поблизости были теннисные корты, где они могли бы завести друзей?

— А мы оборудуем бассейн. Маленький, — поспешно добавил он, увидев, что жена в отчаянии воздела руки к небу. — А потом и теннисный корт. Друзья будут приезжать к нам. Бертжеваль станет для них местом встреч.

— Вот! Вот причина! Если бы эта деревня не называлась твоей фамилией…

— Нашей, Тереза, нашей фамилией. Подумай, если бы в Париже была улица Бертжеваль, ты захотела бы там жить, правда?

— Если бы она была тихой и зеленой, наверно, захотела бы, — простодушно ответила она. — Но хотеть любой ценой откупить этот «замок Бертжеваль» — это тщеславие, Андре, только тщеславие.

— Дети поймут меня лучше, чем ты, — с горечью заметил он. — Не тщеславие, а гордость. Это… это честь нашей семьи, — добавил он, понизив голос.

По воскресеньям он неутомимо обходил все комнаты в своем новом жилище. Он уже до мельчайших подробностей знал вид (надо признаться, довольно унылый), который открывается из каждой комнаты, из каждого окна. То севшая ступенька, то треснувшая дощечка паркета, то пятно на стене напоминали ему о предстоящих расходах и долгих годах работы — но ведь это был Бертжеваль. У решетчатых ворот (вот что еще необходимо починить до зимы!) возвышались три явора. В восторге от незнакомого слова, малыш — «Ну что у тебя опять?» — предложил назвать усадьбу «Три явора».

— Почему бы тогда не «Мечта»? — возразил отец. — Он не нуждается в названии, — господин Бертжеваль называл свое приобретение не иначе как «он». — Он носит имя этого места, вернее, это место носит его имя, а это, кстати, и твое имя.

— Да, — пробормотала жена, — почему бы не «Мечта»?

Она спустилась на первый этаж и позвала: «Андре!» Гулкое эхо напоминало о внушительных размерах дома, но и выдавало его пустоту. «В чем дело? Что еще Тереза там нашла?» — встревожился хозяин. Но она всего лишь попросила: «Иди помоги мне, а то мы никогда не закончим». Впрочем, она и так была уверена, что они вообще никогда не закончат. Старшие дети разлеглись на пожухлой осенней траве: отдыхали. Отец пытался внушить им, что это их дом и они должны в нем трудиться, но услышал в ответ: