Тем временем Напьер собрал внушительную армаду для поставок своей армии, которая состояла из 13 000 человек (по большей части, индусов) и 50 000 маркитантов, а также 18 000 мулов, 17 000 верблюдов и 44 слонов. Такое войско признал бы и Ганнибал. Но эту армию поддерживала техника, которая поразила бы Ганнибала.
Напьер был инженером. Он не только освободил Лакхнау, но и радикально перестроил город, чтобы сделать его более пригодным к обороне в случае еще одного восстания. Его Эфиопская кампания являлась промышленным предприятием. В Зуле на Красном море он создал гавань, полностью оснащенную изготовленными заводским способом и собранными в секции или блоки перед монтажом на месте маяками и железнодорожными рельсами вдоль причалов.
На берегу вырос новый город с железнодорожными путями и локомотивами, телеграфными линиями, арсеналом, складами медицинских и других товаров, метеорологической аппаратурой, оборудованием для производства льда, трубчатыми колодцами Нортона, насосными установками Бастьера, конденсаторами для опреснения соленой воды и резервуарами для ее хранения.
Все это помогло Напьеру справиться со своим главным противником — географией. Эфиопия — это природная крепость, горное плато, которое охраняется густыми зарослями можжевельника, дуба, тамариска, акации, платана. Это хаос из расщелин, крутых откосов, уступов и каньонов, беспорядочный набор базальтовых пиков и гранитных желобов, напоминающий превратившееся в стекло штормовое море. Саперам приходилось взрывать скалы и расчищать тропы на внушительной высоте — например, на «дьявольской лестнице»[960]. Большую часть пути длиной в 400 миль колонна Напьера, растянувшаяся на семь миль, наступала, выстроившись в затылок друг другу, по одному человеку в ряд. Строй напоминал огромного питона, пробирающегося по опасным ущельям и через заваленные валунами крутые вершины. Солнце блестело на его «чешуе». Люди были одеты в форму разного цвета, а на головах красовались то малиновые фуражки, то серебряные шлемы, то красные фески. Мелькали белые тюрбаны, зеленые легкие чалмы или накидки, обернутые вокруг шляп и свисающие сзади для защиты от солнца. Как презрительно заметил Стэнли, «один молодой лорд надел лайковые перчатки и зеленое женское покрывало на голову»[961]. (Британские офицеры ответили на презрение Стэнли той же монетой, считая его вопящим грубияном, невежей и хамом. Они дали ему кличку Джефферсон Брик в честь нахального и дерзкого военного корреспондента из романа Диккенса «Мартин Чезлвит»).
В разреженном холодном воздухе войско продвигалось медленно. Падали градины величиной со стеклянные шарики. Крики верблюдов пугали мулов, которые иногда обращались в паническое бегство. На животных был дополнительный груз — бутылки кларета и портера. «Люди напивались и оставались лежать по всему пути, не было конца отбившимся от войска». Один получил «50 ударов кнутом, и спина у него представляла жалкое зрелище»[962].
В конце концов, 10 апреля 1868 г. Напьер встретил орду эфиопов под вулканическим опорным пунктом Теодороса— Магдалой. Когда кричащие одетые в красное воины бросились на захватчиков, во время ужасающей грозы, результатом стало не сражение, а бойня. Стэнли воскликнул: «Что могли сделать фитильные ружья и копья против изрыгающих снаряды пушек, против буквальной стены огня, выпускающей пули по сто на одну противника?!»
Британская армия едва ли пострадала сама, но перебила семьсот эфиопов. Теодорос застрелился из одного из серебряных пистолетов королевы Виктории. Британские войска освободили пленных. Перед тем, как сжечь дворец, они разграбили его, экспромтом захватив императорские сокровища в аде кромешном. Среди них оказались золотые короны и митры, украшенные драгоценными камнями кресты и кубки, «меховая одежда; военные накидки из шкур льва, леопарда и волка; седла, великолепно украшенные филигранным золотом и серебром; многочисленные щиты, покрытые серебряными пластинами; зонтики роскошных оттенков, украшенные со всем варварским великолепием, которое только мог создать гений Беджемдэра и Гондэра; мечи и клейморы; рапиры кривые турецкие и индийские сабли, ятаганы и испанские клинки; кинжалы из Персии, Дамаска, с Инда, в ножнах из малинового сафьяна и пурпурного бархата, украшенных золотыми пуговицами»[963].
Королева Виктория получила свою обычную долю трофеев, включая бесценные иллюминированные религиозные рукописи и «корону Теодороса»[964]. Дизраэли объявил, что штандарт святого Георгия реет над горами Расселас.
Возможно, победа оправдала потраченные 9 миллионов фунтов стерлингов. Один министр из партии «тори» сказал, что Магдала для Британии была тем же, что Садова для Пруссии. Кстати, поражение Италии при Адове в 1896 г. серьезно подорвало европейский престиж, сохранив Эфиопию в качестве последнего бастиона Африки против колониального правления. Там было доказано, что чернокожие тоже способны выиграть «инженерную войну»[965].
Как и политики, британский народ получил известие от победе Напьера благодаря «Геральд» из Нью-Йорка. После разрушения Магдалы Стэнли понесся назад в Суэц (отягощенный только куском окровавленного мундира Теодороса — сувениром для матери) и сорвал свой куш, просто дав взятку главному телеграфисту, чтобы тот первыми отправлял его депеши.
Беннетт наградил Стэнли, велев ему найти Ливингстона. Шотландский миссионер и исследователь, которого широкая общественность считала нравственным сюзереном Африки и «величайшим из героев Англии»[966], не видел белого человека с 1866 г. Если Стэнли его отыскал бы, это дало бы ему сенсацию столетия.
Стэнли начал с Занзибара, островных ворот в Восточную Африку. Это был разрушенный рай с голубой лагуной, заполненной экзотическими судами. Это остров, поросший буйными зелеными джунглями, источающий аромат гвоздичных деревьев. На морском побережье стояли особняки, «побеленные, как склепы». Имелись и шумные трущобы, «мерзко пахнущая масса близко стоящих домиков, в которых бедняки и рабы согнаны вместе, как свиньи»[967].
Стэнли собрал мощный и хорошо оснащенный караван. Затем он пошел на запад, прокладывая новую дорогу по третьей части континента. Это было адское путешествие сквозь леса, болота и саванну. Периодически нападали воинственные племена, восставали слуги, то и дело мучила лихорадка, кусали насекомые. Эти укусы приводили к нагноениям, абсцессам и гнойным язвам. «Фатальная Африка! — писал в дальнейшем Стэнли. — Ужасающая жара, миазмы, поднимающиеся с земли, неприятные пары, окутывающие каждую тропу, гигантские тростники и стебли травы, которые душат путешественника, безумная ярость местных жителей, охраняющих каждый вход и выход, невыразимо жалкая жизнь на диком континенте, полное отсутствие какого-либо комфорта, горечь, которая каждый день выливается на голову белого человека в этой черной земле»[968].
В конце концов 10 ноября 1871 г. караван Стэнли -люди в длинных одеждах и тюрбанах — добрался до борющегося за выживание маленького порта Уджиджи на озере Танганьика. Здесь он встретился с тем, кого искал, и произнес бессмертные слова: «Доктор Ливингстон, как я предполагаю?»
Это была абсурдно высокопарная формула, над которой часто смеялись другие. О ней всегда сожалел Стэнли, который произнес эти слова из «трусости и ложной гордости»[969], чтобы не получить ожидаемого отпора. Но вместо вспыльчивой и раздражительной персоны, которую ожидал встретить журналист, он повстречал добродушного отца.
