Вместо них появился боевой, даже драчливый национализм. Он слышался в лозунге, который выкрикивали толпы лоялистов: «Церковь и король». Названия эссе студентов последних курсов были столь же воинственно патриотичными — например, «Вероятный план Божественного Провидения в подчинении такой большой части Азии британскому владычеству»[196]. На сатирических эстампах изображался Джон Булль, который пирует пудингом с изюмом и ростбифом в старой доброй Англии, а одетые в деревянные башмаки и фригийские колпаки санкюлоты ищут отбросы в заляпанных кровью канавах Парижа.

Вождь друидов у Коупера предсказывал: «другие римляне», потомки королевы Боадикки, поднимутся, чтобы властвовать над «странами, которых Цезарь никогда не знал»[197]. Воинственная и агрессивная Британия, используя проверенную временем стратегию побуждения союзников сражаться в континентальной Европе, одновременно использовала мощь военно-морского флота для нанесения поражения Франции за морями. Она ставила свои отметки или поднимала свой флаг по всему миру. Метрополия завоевала много территорий в Индии и меньшие территории (обошедшиеся дороже) в Вест-Индии. Она подавила Ирландию. Британцы подхватили куски голландской империи у мыса Доброй Надежды, на Цейлоне и Яве. Они наступали в Средиземном море, Индийском океане и на островах Антиподов. Британские миссионеры проникли в Тихий океан, а торговцы стучались в двери Китая и Южной Америки.

В 1792 г. у британцев было двадцать три колонии, а в 1816 г. - же сорок три. В 1750 г. в империи проживало 12,5 миллионов человек. Семьдесят лет спустя — уже двести миллионов.

Если американская Война за независимость предзнаменовала закат Британской империи, то Великая французская революция послужила причиной ее подъему к новым высотам. Попытки Наполеона господствовать в Европе, как казалось, оправдывали еще более амбициозное расширение Британии. Мрачные предсказания Гиббона, говорившего о конечном крахе, не были забыты. Мало того, постоянно присутствовал страх, что метрополия слишком мала для поддержания мощного роста за морями, империю сравнивали с «дубом, посаженным в цветочном горшке»[198].

Однако в тот момент господствующим стало новое настроение — желание милитаристской экспансии. «Ужасающий пример» Рима теперь цитировался, чтобы показать: «Гораздо труднее сохранять, чем приобретать. Выигранное может быть потеряно, а прекратить приобретать — это означает начать терять»[199]. Только в ходе борьбы можно избежать упадка империи. Только завоеваниями Британия могла соответствовать другим империям — Франции, Португалии, Голландии, России, Австрии, Оттоманской империи, Китаю и даже Америке.

Конечно, над Америкой лишь начинался рассвет. Когда «собрание полубогов»[200] подписало конституцию в Филадельфии в 1787 г., Франклин объявил — он счастлив, что на спинке президентского кресла изображен восход, а не закат солнца. Вашингтон увидел «новое созвездие»[201], появляющееся в западном полушарии. А город, названный в его честь еще в тот момент, когда оставался «индейским болотом в дикой местности»[202], взял за образец Рим. Ведь он претендовал на роль «столицы мощной империи»[203]. Но дело не в будущем величии Америки. Она рано дала Британии пример того, как разнообразные элементы могут соединяться в одну силу, а в одной конституции оказаться прямо противоположные принципы.

Естественно, британцы утверждали, что конкурирующие с ними империи были деспотичными, зато их собственные колонии базировались на принципах свободы. Как говорил Бёрк, правление теми, кто не может по какой-либо причине собою управлять — это опекунство. Оно должно «осуществляться ради их же блага»[204].

В конечном счете, эти нравственные обязательства подорвут империю, созданную и удерживаемую силой. Но пройдя суровые испытания в ходе войн с Францией Британия объединила и свою приверженность свободе, и жажду власти. Известным результатом стала отмена работорговли в 1807 г., через год после смерти Пита.

Ликвидации работорговли добилось «Министерство всех талантов». Парламентарии вдохновились гуманной риторикой Фокса и Уилберфорса. Они были убеждены: раз Наполеон снова ввел рабство, его отмена станет патриотическим актом. По различным причинам противники торговли невольниками верили: это больше не навредит экономически. Тем более, Америка тоже объявила работорговлю незаконной, ожидалось, что этому примеру последуют и другие страны.

Кроме всего прочего, отмена рабства была принята, поскольку она утвердила лидерство Британии в цивилизованном мире. Метрополия стала поборником добродетели и справедливости.

Так основной принцип свободы нации воплощался на практике. При этом реализовывалась идея имперского опекунства для улучшения обществ на местах[205]. Более того, в тот же год ненадежное поселение Сьерра-Леоне было превращено в колонию для освобожденных рабов. Некоторые из них не хотели туда ехать, поэтому их приходилось заставлять становиться свободными. Как предполагал Руссо, свобода оказалась обязательной. Британия еще подчинит многие земли во имя ее.

Потеряв одну империю на Западе, Британия приобрела вторую на Востоке. Метрополия потерпела поражение на континенте, «обнаруженном» Христофором Колумбом, зато добились победы на субконтиненте, открытом Васко да Гамой.

Через одиннадцать лет после капитуляции Джорджу Вашингтону в Йорктауне, лорд Корнуоллис, ставший генерал-губернатором Индии, победил Типу-Султана в Серингапатаме. [Ныне — Шрирангапаттанам. — Прим. ред.] Для скромного графа и его возродившейся нации эта победа над их самым целеустремленным противником в царстве моголов означала необыкновенные перемены в судьбе. Она очень весело и широко праздновалась, в особенности в Калькутте. [(Ныне принят бенгальский вариант названия — Колката. — Прим. ред.] Весь город был великолепно освещен, как рассказывалось в «Калькутта газетт». Классические девизы и аллегорические мотивы передавали ощущение римского триумфа. Например, Дом правительства был задрапирован огромной «прозрачной картиной»[206], на которой изображалась Слава, играющая на трубе над бюстом Корнуоллиса. Там же сыновья Типу вручали Британии, поддерживаемой фигурой Геракла и стоящей на фоне Серингапатама, договор. Между прочим, это соглашение лишало их отца половины княжества Майсур.

Субконтинент Индостан был побежден одним ударом. Такой оказалась компенсация за потерю американских колоний. Она вдохновила британцев сделать большие приобретения в Азии.

В действительности, Индию подрывали на протяжении нескольких поколений. Ее убеждали, завлекали и втягивали в сотрудничество, не имея никакого централизованного плана. Зачастую это делалось по инициативе людей на местах. Такая работа радикально отличалась от строительства империи, которое применялось в Америке. Это стало новой моделью, подходившей для регионов, которые считались негостеприимными к европейским колонистам.

Британская власть в Индии больше основывалась на покорении и завоевании, а не на заселении и колонизации. Как и в случае Римской империи, британские «раджи» основывали господство на силе оружия. Как сказал лорд Брис, управление носило «постоянный милитаристский характер»[207]. Атмосфера оказалась пропитанной порохом. Маленькая белая община стала гарнизоном, прекрасно осознававшим, что завоеванное мечом может оказаться и потерянным под мечом.