Тем временем политический альянс между малайцами, китайцами и индусами, похоже, был готов мирным образом привести Малайю к «мердеке» (независимости), делая революцию ненужной. Это межрасовое согласие удивляло. Дато Онн не только не смог превратить Национальную организацию объединенных малайцев в национальную партию, которая сменит британцев, но уйдя с поста руководителя, не сумел сам создать такую партию. Однако его преемник на посту главы Национальной организации объединенных малайцев, туанку Абдул Рахман, брат султана Ке-даха, обладал большей гибкостью, остротой ума и наблюдательностью. Вначале он настаивал, что Национальная организация объединенных малайцев — это малайская и мусульманская организация. Так этот политик достиг сближения и взаимопонимания с Малайской китайской ассоциацией и Малайским индийским конгрессом. Альянс строился на успехе организации на местных выборах, а в 1955 г. была достигнута победа на выборах в Федеральный Законодательный совет с подавляющим большинством голосов.

Демонстрация национального единства оказалась непреодолимой, хотя всех она не убедила. Когда прибывшего с визитом депутата Парламента от партии «тори» Роберта Вутби спросили, как долго Британия останется в Малайе, он ответил: «Тысячу лет»[2601].

На самом деле британцам пришлось поспешить, предоставив «мердеку» уже в 1957 г. Они объявили о своем намерении уйти, когда чрезвычайное положение закончилось (а это произошло только в 1960 г.) Метрополия не хотела передавать управление туанку (правителю), считая его яркой комбинацией западного плейбоя и восточного деспота. Абдул Рахман был известен танцами, скачками на лошадях, быстрой ездой на автомобилях и попаданием в щекотливые ситуации с безнравственными женщинами. Этот человек был настолько англизирован, что не мог бегло говорить на малайском языке, а на официальных мероприятиях появлялся «слегка пьяным»[2602].

Однако он создавал впечатление человека, нацелившегося на «старомодное мусульманское диктаторство»[2603]. Британцы опасались, что тогда туанку жестоко расправится с другими участниками альянса, особенно, с китайцами, чей лидер был «в незавидном положении»[2604].

Но получилось так, что туанку оказался умеренным политиком, который понимал необходимость всеобщей гармонии. В любом случае, британцы были связаны своими принципами, следовало вести себя демократично. Более того, передача власти правителю вполне могла послужить их интересам. Они сохраняли доминирующую долю в малайской экономике. Сама экономика этой страны не стала ключевой, поскольку синтетическая резина производилась и в Британии, где капитал мог быть инвестирован с большей прибылью.

Британцы сохранили и военное присутствие в регионе. Лондон взял на себя ответственность за оборону Малайи, а затем Малайзии — федерации бывших колоний Малайи, Сингапура, Саравака и Северного Борнео (Сабаха), созданной в начале 1960-х гг.

Однако даже при помощи американцев Великобритания не могла долго поддерживать эту роль. Ее дни восточной державы оказались сочтены. После ухода из Индии она покинула Бирму под угрозой одной силы. Британия покинула и Цейлон, когда это продиктовала либеральная логика. Империя с грустью ушла из Малайи, неохотно и в некотором беспорядке. Скорость определяли отступление Чин Пена и наступление туанку Абдула Рахмана.

Великобритания стремилась уйти достойно не только для того, чтобы противопоставить это поражению французов при Дьенбьенфу в 1954 г. Этим еще и компенсировалось провальное вторжение в Суэц в 1956 г. — событие, которое американцы рассматривали, как победу коммунистов. Британцы использовали Дальний Восток для восстановления морального престижа, который потеряли на Ближнем Востоке. Это оказалось очень успешной пропагандистской уловкой и тактическим ходом — особенно, заявление о том, что техника контрмер против мятежников, которую использовал Темплер, завоевала умы и сердца. Это повлияло и на действия Америки во Вьетнаме. Но ничто не могло скрыть факт: конец империи оказался, как говорил Гиббон, сценой запустения и отчаяния.

Когда имперские легионы отступали из Индии, Бирмы и Цейлона после войны, Британия пыталась укрепить своей плацдарм на Ближнем Востоке. В апреле 1945 г. Энтони Иден объявил: защита востока Средиземноморья — это вопрос жизни и смерти для Британской империи[2605]. Премьер-министр от лейбористов Клемент Эттли испытывал сомнения по этому поводу. Однако преемник Идена на посту министра иностранных дел Эрнст Бевин согласился. (Говорили, что он практически полностью принял политику Идена).

Бевин рассматривал регион как богатую нефтью цитадель, защищающую африканские колонии. Нуждающаяся Британия могла это использовать на протяжении многих лет. Левант, которому предстояло оставаться в сфере влияния Великобритании благодаря новым договорам, оказался жизненно важным «для нашего положения великой державы»[2606].

Конечно, к этому времени коммунизм представлял собой самую серьезную угрозу этому положению. Ведь Красная Армия пробилась к сердцу Европы. Советский Джаггернаут теперь угрожал покатиться на юг— к Греции, Турции и Персии. По иронии судьбы, первым государственным деятелем, который собрал и сплотил антикоммунистические силы, стал новый лидер верной оппозиции его величества. В 1945 г. Уинстон Черчилль выступал за Соединенные Штаты Европы. В таком случае континентальная Европа соединилась бы «в манере, неизвестной после падения Римской империи»[2607].

Об этом проекте памятно высказался Бевин: «Если вы откроете ящик Пандоры, то никогда не узнаете, какие оттуда выпрыгнут троянские кони»[2608].

На следующий год в речи о «железном занавесе» в Фултоне (штат Миссури) Черчилль призвал к «особым отношениям между Британским Содружеством, империей и США»[2609]. По мере усиления холодной войны Америка действительно предоставила молчаливую поддержку Британской империи, дав ей короткий новый срок жизни. В марте 1947 г. президент Трумэн взял на себя роль Британии в поддержке Греции и Турции против ударов Сталина.

Эта историческая инициатива, сформулированная в «доктрине Трумэна», помогла Бевину в оказании имперского влияния в других регионах Средиземноморья и Ближнего Востока. Но такое предприятие вызвало разочарование, особенно, в Палестине. Там конфликт между евреями и арабами привел к разрыву между Лондоном и Вашингтоном. Дальнейший исход Британии из Святой Земли стал еще одним этапом (особенно бесславным) в распаде империи.

Конечно, со времен Первой Мировой войны противоречивые обязательства Британии запутали и испортили ситуацию в Палестине. Страна была объявлена местом национального дома для евреев. Но арабов заверяли: они получат право на самоуправление.

Землю обетованную обещали слишком много раз. Казалось, что британцы сдержат слово, данное евреям. Лига Наций включила Декларацию Бальфура в британский мандат 1923 г. на управление Палестиной.

Бальфур и Ллойд-Джордж частным образом сказали Хаиму Вейцману: под национальным домом они всегда имели в виду еврейское государство[2610]. В то же самое время Уинстон Черчилль тайно одобрил незаконный контрабандный ввоз оружия евреями, при помощи которого оснащалась подпольная армия Хагана (что означает «оборона»): «Мы не будем против, но не говорите об этом»[2611].