Даже миссионеры призывали к возмездию. Один католический священник думал, что единственный шанс на будущее дьявольских машона — это «уничтожение всего народа, как мужчин, так и женщин, старше 14 лет»[3224].
Самым печально известным символом мести и главным инструментом закона Линча являлось дерево в Булавайо, служившее виселицей. Здесь избавлялись от африканских подозреваемых после быстрого судебного процесса. Они свисали с веток на веревках, которые закручивали вокруг шеи. Один молодой торговец заметил: «Великолепно подстреливать негров, словно дичь на обед, и смотреть, как они падают, словно кегли в кегельбане». Мертвые результаты этого развлечения он считал «очень приятным зрелищем»[3225].
Однако Олив Шрейнер опубликовала фотографию зрелища — свисающие с дерева черные трупы и наблюдающая за ними группа белых — на обложке своей знаменитой книги, ставшей атакой на Родса, «Солдат Питер Халкет из Машоналенда»(1897). Это помогло крестовому походу Генри Лабушера против жадности, британской «Южноафриканской компании». Его журнал «Трут» («Правда») яростно осуждался в Родезии, в частности, Баден-Пауэллом. Последний оправдывал слепую ярость первопроходцев, проводивших ответные меры. Он высмеивал мягкость «богатой, сонной, послеобеденной старой Англии». Очарованный казнями, этот военный даже сам провел одну, незаконно организовав военный трибунал и застрелив «прекрасного старого дикаря»[3226] по имени Увини. Баден-Пауэлл раздобыл фотографию, сделанную Олив Шрейнер, поместил ее в записную книжку, где вел записи о кампании, и назвал «Рождественское дерево»[3227].
В этих частях сельской местности, охваченной восстанием, которое совсем не являлось всеобщим, представители британской регулярной армии и волонтеры британской «Южноафриканской компании» проводили политику выжженной земли. Они сжигали краали и подрывали динамитом пещеры, наказывали сам вельд, иногда уничтожая друзей, как и врагов, и время от времени собирали трофейные уши или куски черной кожи, чтобы делать мешочки для хранения табака. Колонизаторы «стреляли невоинственных женщин, их нисколько не беспокоило убийство детей»[3228]. Они уничтожали посевы и запасы зерна, реквизировали скот и не давали собирать урожай.
Британская «Южноафриканская компания» создала настоящий голод. К августу 1896 г. восставшие были вынуждены есть обезьян, коренья, ягоды и сердцевину пальм, а также шкуры мертвого скота. В следующие несколько месяцев большое количество людей умерло от голода и болезней. Выжившие сражались друг с другом за еду и сдавались пачками. Булавайо, связанный с Южной Африкой железной дорогой в 1897 г., наполнился чернокожими беженцами, напоминающими скелеты. «Посмотрите на мое тело, мои руки, мои ноги, — говорил один из них. — Я напоминаю неровный холмик, я состою из одних углов»[3229].
Родс организовал и финансировал раздачу маиса, но для многих еда поступила слишком поздно. Лидера колонизаторов волновали большие затраты из казны британской «Южноафриканской компании», вызванные растянувшейся партизанской войной. Поэтому он урегулировал вопрос с матабеле.
Это был крупный мужчина, тяжело дышавший, задыхавшийся и преждевременно состарившийся. Его голос во все большей степени срывался на фальцет, рукопожатие стало вялым. Но Родс демонстрировал впечатляющее хладнокровие, присутствие духа и самообладание. Как предполагал один друг, он, возможно, думал, что ему не предначертано судьбой «быть убитым проклятым ниггером»[3230].
В любом случае, Родс отправился к индунам (государственным чиновникам) матабеле всего с несколькими сопровождающими, которых даже отругал в характерной для него манере за то, что пришли на «индабу» (совещание) вооруженными: «Вы со всеми этими револьверами напоминаете фаршированных куропаток».
Родс провел много неофициальных встреч, проехал по горам Матопос и обнаружил массивный гранитный купол Малиндудзуми — «одну из мировых достопримечательностей». Он решил сделать его своим мавзолеем. Этот человек также обещал решить африканские проблемы, прекратить существование властной местной полиции и дать власть индунам, наделив зарплатой и лошадьми, обеспечить матабеле больше места для проживания. «Вы собираетесь давать нам землю в нашей собственной стране! — воскликнул один молодой вождь. — Это очень мило с вашей стороны»[3231]. Родс выступал в роли миротворца и хотел добиться примирения. Он убедил голодных воинов сложить оружие и взяться за плуги. Он завоевал прозвище «Умламуланмкунзи», или «Бык, который разводит в стороны двух дерущихся быков»[3232].
Однако Родс не мог допустить, чтобы первая колониальная «война за независимость»[3233] в Африке закончилась вничью, а тем более — победой чернокожих. На самом деле, когда его обвиняли в «излишней мягкости к кафрам»[3234], он заверил поселенцев: белым судьбой предназначено управлять Родезией. Его видение реализовалось между 1898 г., когда так называемые «баловни»[3235] британской «Южноафриканской компании» стали доминировать в новом Законодательном совете, и 1923 г., когда белые жители получили фактическое самоуправление. За эту четверть столетия британцы Родезии два раза брались за оружие, выступая за империю во время Англо-бурской войны и Первой Мировой войны. Они действовали в качестве бастиона против экспансии африканеров. Генерал Смэтц, который стал премьер-министром Южной Африки в 1919 г. и безуспешно пытался расширить Союз до Замбези и далее, называл их «маленькими джингоистами»[3236].
Бесспорно, белые жители Родезии отвергали политическую ассимиляцию, причем в такой мере, что король Георг V (среди других) говорил об их стране, как об «Ольстере Южной Африки»[3237]. Но они все еще полагались на своего сильного южного соседа, который оказывал значительное влияние на их культуру. На нее влияли травматические воспоминания о восстании 1896 г., героические мифы о сопротивлении первопроходцев «ордам неразумных варваров», постоянные страхи того, что в будущем черная приливная волна может утопить маленькие островки белых.
В конечном счете во время конфликта африканцы доказали свои способности и возможности. В дальнейшем, по мнению лорда Грея, они демонстрировали свои способности к обучению, научившись петь «Боже, храни королеву!» Так заклинание буров постоянно повторялось к северу от Лимпопо — местные жители должны знать свое место, где их и следует держать. Их следует лелеять или подвергать наказанию, как «взрослых детей». Их надо учить работе в промышленности, возможно, сделав «учениками в зависимом состоянии»[3238]. Местных явно нельзя баловать. «Нынешнего отношения к молодежи, которой дают арахис и бекон, достаточно, чтобы разбить сердце и разорвать карман нанимателя, — писал один из белых граждан. — На следующем этапе они захотят пуховых постелей»[3239].
Просто не было никакого либерального способа ведения дел с «грязными, измазанными жиром, курчавыми и обнаженными неотесанными машона, отличающимися плоскостопием и толстыми губами». В своей массе африканцы представляли угрозу. Белым следовало твердо придерживаться политики «разделяй и властвуй»[3240].
