Как и Бенгалия после Плесси, Родезия стала добычей белых гарпий. Их подбадривал Джеймсон, который чрезмерно и незаслуженно расхваливал «очень прибыльную землю», которой управлял, называя ее «счастливым сочетанием Ханаана, Офира и страны чернокожих»[3210].
Вскоре белые стали подозревать, что это обещание иллюзорно. Они находили мало богатства и много расходов — виски, которое стоило полукрону за бутылку в Лондоне, продавалось в Солсбери по десяти шиллингов за маленькую рюмку. Котята, которые требовались для того, чтобы справляться с полчищами крыс, продавались по пяти фунтов стерлингов. Первопроходцы все еще мечтали о мраморных дворцах и паровых яхтах, если и не о «яйце птицы Рух Синдбада или золотой долине Рассела»[3211]. Они не скрывали своей жадности от Колосса. «Я хочу, чтобы вы знали, мистер Роде, что мы приехали сюда не ради потомков», — сказал один угрюмый шотландский торговец[3212]. Родс тут же должным образом ответил, придумав золотые видения великой Зимбабве, вызывающих благоговение африканских руин у форта Виктория, которые он опознал, ссылаясь на Священное Писание, как «старую финикийскую резиденцию».
Родс писал в своем обычном стиле (как попало, на скорую руку), что «слово «павлины» в Библии можно читать как «попугаи», а среди каменных орнаментов в Зимбабве имеются зеленые попугаи, обычный вид для этого региона. Доказательством являются золото и слоновая кость, а еще — тот факт, что Зимбабве построена из разрубленных камней без известкового раствора»[3213].
Родс превратил древность в прибыль, основал компанию «Африканские руины Родезии Лтд», с эксклюзивными правами на разработку таких мест в поисках сокровищ.
Хотя его первопроходцы могли проклинать немецкие и бельгийские методы, они не испытывали сомнений или угрызений совести относительно эксплуатации континента ради всего, что там имелось. Более того, англичане приняли идеи африканеров (буров) об отношении к африканцам. Они подтвердили: предрассудки из-за цвета кожи были «мудрой мерой предосторожности природы, чтобы сохранить высшую расу»[3214]. Эти люди вводили и навязывали римско-голландское право, чернокожих судили белые присяжные. Они были так уверены в себе, что даже создали, вооружили и подготовили африканскую полицию. (Многие рекруты дезертировали в марте 1896 г., когда доведенные до почти самоубийственного отчаяния матабеле, а потом и машона подняли восстание).
Главный администратор лорд Грей, который ездил на работу на красном велосипеде с толстыми шинами и золотой короной, выгравированной на крыле, восхищался смелостью африканских полицейских. Он также винил компанию за то, что нанимала их в собственных районах: «Правильным принципом являлся тот, которому следовал Цезарь. Он сохранял спокойствие в Англии при помощи легиона, собранного на Дунае, а спокойствие на Дунае — при помощи британского легиона»[3215].
Восстание началось внезапно, из-за спонтанной вспышки гнева, оно было плохо скоординировано. Но бунт разгорелся в ужасный момент, когда британцы были ослаблены и отвлечены на набег Джеймсона. Более того, воины железного века из королевства копий Лобенгулы выучили уроки своего поражения в 1893 г. Тогда они атаковали, бросаясь в атаку на открытой местности, словно воплощения наступательного духа, и полагались на холодную сталь (во многом походя на батальоны Хейга на Сомме). Матабеле тоже не смогли толком освоить огнестрельное оружие, они поднимали прицелы на винтовках, чтобы добавить силы пулям, а иногда стреляли по взрывающимся снарядам. Теперь их «Мартини-Генри» (подарок Родса Лобенгуле) были лучше прицелены, а тактика стала более искусной.
Восставшие атаковали небольшими группами на пересеченной местности, убили почти 150 человек за два месяца и загнали остальных в укрепленные лагеря в Булавайо, Гвело и других местах. Колонны с подмогой из Солсбери и Мафекинга прибывали медленно — отчасти из-за ужасающей эпидемии чумы рогатого скота. Она убивала волов, которых впрягали в фургоны, хотя стада матабеле редели еще больше. И войска империи ни в коем случае не могли быть уверены в победе после того, как ввязались в то, что Баден-Пауэлл назвал «дракой с неграми»[3216].
Матабеле воспользовались преимуществами местности, в особенности горами Матопос к югу от Булавайо. Они представляли собой хребет на хребте, состоявшие из гранитных холмиков. В тех местах гигантские валуны на возвышенностях кренились под дикими углами. Некоторые скалы, где проглядывал кварц, считались священными для матабеле. Они выглядели, как «руины старых замков, стоящих на раздробленных обломках породы, недоступных ни для кого, кроме времени»[3217]. Другие напоминали фантастических животных или монументальные обелиски, а иной раз, как ни странно, королеву Викторию. Все это охраняли густые колючие кусты, местность прорезали расщелины, пещеры и каньоны.
Горы Матопос представляли собой природный опорный пункт. Говорили, что они более надежны, чем Гималаи. Здесь британские солдаты осознали одну неприятную вещь. Несмотря на имеющиеся у них взрывчатые вещества, пулеметы и винтовки «Ли-Метфорд» дальнего радиуса действия, они могли только «брать жизнь за жизнь, столкнувшись с ордой обнаженных дикарей»[3218].
Однако матабеле не удалось остановить наступление большего количества людей и металла. К июню 1896 г. они уже оборонялись. Один лейтенант жаловался, что его патруль «постоянно находился на грани схватки, но негры всегда исчезали, когда мы близко подходили к ним. Это были переходы, сплошные переходы, день за днем, сквозь кусты, без всякой дороги… Произошло несколько стычек с небольшими группами противника. Мы убили несколько человек и взяли пленных (которых всегда сразу же расстреливали). Мы сожгли дюжину краалей, захватили много скота и женщин»[3219].
Затем, до того, как матабеле разбили на юге, машона устроили восстание на севере, терроризируя огромную территорию вокруг Солсбери, которую по большей части лишили гарнизона. Африканцы убили свыше 370 европейцев (примерно 10 процентов белого населения). Такого истребления не совершили даже сипаи во время восстания в Индии, не говоря уже о «мау-мау». Но вторая фаза восстания («чимуренга») получилась еще более шокирующей, поскольку поселенцы защищали предположительно «ручных» машона от воинственных матабеле. Один первопроходец, который приехал из США, говорил, что члены племени машона хуже, чем «жестокие и вероломные американские индейцы, убивающие ненавистных бледнолицых»[3220].
Белым угрожала смертельная опасность. У них возникли ярость и желание убивать, подобные тем, что были вызваны восстанием сипаев в Индии. Безжалостная бойня женщин и детей, как писал знаменитый охотник Ф.С. Селоус, «кажется колонисту не просто преступлением, а святотатством, она вызывает всю латентную ярость более цивилизованной расы».
Это разбудило «спящего демона»[3221] в душе строителя империи. Как один волонтер сказал своей матери, «после этих хладнокровных убийств ты можешь не сомневаться, что не будет никакой пощады и снисхождения, и все черное будет вынуждено умереть, потому что у наших людей взыграла кровь»[3222]. Сам лорд Грей, названный «рыцарем империи», горел ненавистью вместе с лучшими из колонизаторов. «Он ездит по вельду в поисках, кого бы пристрелить, — писал его личный секретарь, — и его требуется удерживать от совершения самых непростительных убийств»[3223].
