Архонты молчали и только в замешательстве подталкивали друг друга локтями. Не ожидали такого великолепия и такой смелости от маленькой женщины.
Вытянув вперед свои красивые, обнаженные до плеч руки, я сделала знак, чтобы все смолкло. Но тишина и без того наступила бы: всем не терпелось услышать мой голос и мою мудрость.
— Архонты благородные, с голубой кровью и божественными предками, одетые в золото снаружи и с великой душой внутри; столпы пурпурные, подпирающие трон — вашу опору! И ты, темный народ, закаленный на солнце и в снежных бурях, с мозолистыми руками и широкой грудью: пахари и огородники, каменщики и плотники, моряки и пастухи, сапожники и кузнецы! Народ труда и послушания, без царя и без господ ты не мог бы существовать, а царь и господа не смогли бы без тебя украсить твою жизнь своими дворцами, амурами, колесницами и прочей роскошью; они не могли бы издавать законы, утверждающие порядок и человечность; вести войны, приносящие славу нашему отечеству; и служить Духу: философии и поэзии!
Архонты и народ! Я созвала вас, чтобы ближе узнать вас, а вам — меня. Я — свою паству, вы — своего пастыря!
Уезжая, Одиссей передал мне, — и я ударила себя в золотую грудь, — жезл власти. Здесь присутствуют священнослужители, жрецы, писари, которые могут подтвердить это. Я должна управлять, архонты — помогать мне, а народ — повиноваться.
Жезл власти — это и жезл Фемиды. И суд царя — это суд Зевса. Он не терпит возражений. О добром человеке я буду заботиться со всей присущей мне добротой, злого же буду наказывать со всей присущей мне жестокостью.
Я знаю, что урожай погиб и беднота страдает. Случались и беззакония: взламывали лавки, грабили сады. Но больше такое не повторится!
Народ недоволен архонтами, у которых полные амбары, а архонты против царской власти: против войны Одиссея, против слабого правления женщины. Это должно прекратиться. Давайте вместе — царица, архонты и мой народ — подумаем о том, как спасти отечество.
Я дарю народу царские земли на севере острова. За эту зиму он поднимет целину, распашет поля и засеет их. А в июне соберет и обмолотит урожай.
Вы же, архонты, должны отдать народу половину своей пшеницы. Конечно, не даром. Отдадите ее в долг, а он вернет вам этот долг в будущем году деньгами или поденной работой. А кто не сможет его вернуть или не захочет, тот станет вашим рабом согласно божьим и людским законам. Но все они смогут и захотят. Ибо на будущий год вернется Одиссей и привезет с собой столько трофеев, что не одно и не два поколения, а целых двенадцать смогут прожить счастливо.
Он превратит нашу маленькую Итаку в Великую Итаку!..
Вы, архонты, пугаете мой народ тем, что на наши острова высадятся мораиты и корфяне…
Однако настоящие храбрецы не ждут, пока зло придет; они его предупреждают. Мы не должны сидеть сложа руки и ждать до осени, пока вернется Одиссей. Есть на Итаке три крепких корабля — у Эвримаха, у Антиноя (его нет здесь) и у Леокрита. Владельцы этих кораблей должны оснастить их оружием, назначить капитанов. Эти корабли неожиданно нападут на Элиду и захватят там продовольствие, скот и людей. Таков закон Природы: умные и сильные живут за счет дураков и слабых. Когда они возвратятся с божьей помощью невредимые и овеянные славой (мы будем за них молиться), то самое лучшее оставят себе, а остальное по дешевке продадут народу.
А теперь я предоставляю слово мудрому и почтенному старцу Галитерсу, герою и главному жрецу, который беседует с богами и понимает язык птиц, шелест листвы, журчание вод и грохот грома.
И тогда выступил вперед седобородый, седовласый Галитерс в длинном хитоне, опираясь костлявыми руками на посох из оливкового дерева. Закрыв глаза и сосредоточившись, он стал говорить тихо, слово за словом, словно читал свои фразы точно так, как я их написала:
— Славные мужи итакийские, кефаллиниты, аимавриты и закинфяне! Народ избранный, любимец Судьбы и Славы. Славы — потому что царем у вас Одиссей; Судьбы — потому что царицей у вас Пенелопа. Слушайте меня хорошенько и запоминайте.
На днях, во время жертвоприношения на алтарь Аполлону в Филятро, в тот момент, когда я вонзил священный нож в горло жертвенного животного, свершилось чудо: золотой орел ринулся с высоты и стал кружить над моей головой. Он звал меня криком последовать за ним. Я оставил жертву в предсмертных судорогах и пошел за ним в том направлении, куда он летел. И так я спустился к берегу, где потерял птицу из виду. Щурясь от солнца, я вглядывался в небесную высь, как вдруг из моря послышался нежный женский голос: «Здесь!»
Я обернулся и почти прямо перед собою увидел нереиду. Ее груди, выступавшие из воды, блестели, как бронзовые плоды айвы. Красота ее меня ошеломила.
— Мудрый Галитерс, прорицатель и глава жрецов! С тобой говорит нимфа Левкофея, дочь Кадма, Спасительница и Водяная Змея!
Знай, что Одиссей со всеми своими кораблями, а также все военачальники Эллады благополучно достигли Трои и с песнями овладели крепостью. Она взята благодаря достоинствам и мудрости Одиссея. Троянское государство полностью уничтожено огнем и мечом. Захвачены горы трофеев и гурты рабов из народа и царских отпрысков. Ахейские военачальники и рядовые воины не знают, куда девать все эти горы трофеев и тьму рабов, как перевезти их сюда.
Трюмы и палубы кораблей переполнены, строятся новые суда. По этой причине они и не вернулись до сих пор. У Одиссея было двадцать четыре корабля, теперь их у него сорок, но все равно не хватает.
Месяц приходит, месяц уходит. Летом, когда море успокоится, все возвратятся на родину, и великий предводитель Одиссей щедро наградит своих верноподданных, архонтов и народ, и жестоко накажет изменников и из народа, и из архонтов.
Все это передай царице, его достойной супруге, моей сестре, тоже рожденной от нереиды.
Вот, возьми мое покрывало и вручи его Пенелопе. Надевая его, она станет мыслить, как бог! — Я сняла шлем и показала покрывало Левкофеи. Мои наемники, а также многие простолюдины радостно закричали. Когда шум умолк, прорицатель продолжал:
— Потом земля и море погрузились в звенящую тишину. Божественной красоты нимфа исчезла, и на воде не осталось ничего, кроме светлой, словно залитой маслом полоски.
Когда я в раздумье вернулся к алтарю, жертвенный баран был жив, блеял и прыгал.
Сказав все это, он встал за моей спиной. Наступило долгое молчание. Большинство наивных людей поверило в чудо. Но аристократам оно не очень понравилось. Слово взял самый дерзкий и отвратительный из них, Эвримах, сын Полиба:
— Хитрый и коварный жрец! Шел бы ты лучше домой и сидел бы там и пересчитывал своих детей, как бы кто из них не пропал, чем являться сюда и мямлить перед нами все это по подсказке. Мы пришли сюда не для того, чтобы узнать что-нибудь новое от царицы или от тебя. Ибо нам известна одна-единственная правда: Одиссей больше не вернется, как не вернулся и никто другой. Пошел уже третий год! Они уплыли сражаться за честь какой-то бесчестной женщины. То есть за то, чего нет! Те из нас, кто поумнее, не покинули родной земли, чтобы сохранить то малое, что осталось, тогда как другие потеряли все. И теперь на нас ложится великий долг позаботиться об отечестве. Нельзя допускать, чтобы нами командовала женщина — длинные волосы и короткий ум. И к тому же такая молодая! Ведь до чего мы дошли: до анархии.
Посмотрите на нашу прелестную повелительницу. Как она вырядилась и намазалась — словно актриса! Женщины больше заботятся о том, чтобы их называли красивыми, чем умными.
Но если даже Одиссей погиб, это еще не означает, что должно погибнуть и государство.
Может быть, она и красива, — даже очень красива! — но государства управляются не губной помадой, а кнутом. Значит, должно произойти одно из двух: либо она выберет кого-нибудь из архонтов себе в мужья, народу — в правители, либо ей придется уйти. И поскорее, пока не поздно!
Посмотрели бы вы тогда на моего Аргуса, на моего божественного волкодава, который все понимает, как человек, и только говорить не может. Он взвыл и кинулся на Эвримаха, скаля клыки. Потом чуточку попятился, готовясь к прыжку, чтобы растерзать его.