Из ванной комнаты он перебрался в кухню и, поставив на огонь чайник, налил себе стакан сока.

„Египет. Это все равно, что улететь на Луну, — обреченно думал Ричард. — Какого черта ей там надо, в Египте?“

День обещал быть ужасным. Тем не менее, думать о чем-либо, кроме Эрики, он не мог. В конце концов, совершенно измучившись, Ричард решил позвонить в Толедо, где жила ее мать — с ней, слава Богу, у него были прекрасные отношения. Часы показывали восемь тридцать, и он знал, что еще застанет ее дома.

— От Эрики еще ничего нет?

— Господи, Ричард, она только уехала.

— Знаю. Но мне что-то неспокойно. Никак не мог понять, что произошло. Все было просто чудесно до тех пор, пока мы не заговорили о браке.

— Да уж, лучше бы вам начать этот разговор годик назад.

— Не мог я этого сделать годик назад. Только-только начал практиковать.

— Преспокойно мог. Тебе просто не очень хотелось. А если теперь на душе кошки скребут, так не надо было отпускать ее в Египет.

— Я пробовал.

— Если бы пробовал, дорогой Ричард, она бы сейчас сидела у тебя на коленях.

— Да нет, Дженис, я действительно пытался ее остановить. Я сказал, что, если она уедет, наши отношения могут измениться.

— И что она?

— Ответила, что ей очень жаль, но поездка все равно состоится.

— Это всего лишь поза. Ричард. Со временем все утрясется. А тебе необходимо отвлечься.

— Конечно, конечно, Дженис, я знаю, по крайней мере надеюсь. Если от нее что-нибудь будет, сообщите мне.

Ричард положил трубку, ясно отдавая себе отчет в том, что от разговора легче не стало. Он тут же набрал номер отдела международной связи и выяснил, можно ли переговорить с Каиром. Мысль об Эрике, наслаждающейся в Египте своими прихотями, привела его в бешенство. Однако, злись — не злись, делать нечего.

Осмелившись наконец открыть глаза, Эрика приготовилась увидеть свирепое лицо араба-убийцы, но, к полному своему изумлению, обнаружила перед собой шикарно одетого европейца в бежевом костюме-тройке. Они молча взирали друг на друга, в одинаковой степени пораженные тем, что увидели. Правда. Эрика к тому же была до смерти напугана. Этот ужас, прочно застывший в ее глазах, отнял у Ивона Жюльен де Марго целую четверть часа на уверения в том, что он не собирается ее зарезать или причинить ей хотя бы малейший вред. И все-таки, несмотря на исчерпывающие объяснения, Эрика никак не могла справиться с охватившей ее нервной дрожью и потому говорила с трудом. Частью словами, частью жестами она сообщила Ивону, где лежит Абдула. Ивон прошел в другую комнату, но очень быстро вернулся.

— В магазине никого нет, — сказал он, — Немного крови на полу, и стекло разбито.

— Я хочу уйти отсюда.

— Да, да, конечно, — успокоил Эрику Ивон. — Однако объясните, что здесь все-таки произошло.

— Мне нужно в полицию, — всхлипнула Эрика, — Я оказалась, к несчастью, свидетельницей убийства. Господи! Это невыносимо! Сквозь щель в портьере я видела трех мужчин. Одна стоял на пороге, другой держал несчастного старика, а третий… Перерезал ему горло.

— Понятно, — задумчиво произнес Ивон. — Во что были одеты эти трое?

— Это были арабы, черт бы их побрал! Двое из них — вообще натуральная рвань, но третий, похоже, приличный.

— Вы бы узнали их? — бесстрастно продолжал Ивон.

— Не знаю. Все произошло так внезапно. Возможно, я бы узнала человека с клинком. Лица того, кто стоял в дверях, я так и не увидела. Мы просто болтали с Абдулой, хозяином лавки. Долго болтали, пили чай. Такой милый старикан. Господи… Но где же тело? К чему забирать с собой еще и труп?

— Что вы имеете в виду под этим „еще и“?

— Они утащили статую. Легендарное изваяние древнего египетского фараона…

— Сети I, — перебил ее Ивон. — Неужели этот свихнувшийся старик держал статую здесь?!

— Вы что, знали об изваянии? — удивилась Эрика.

— Не только знал, но и пришел сюда лишь для того, чтобы переговорить о нем с Хамди. Давно это случилось?

— Точно не скажу. Пятнадцать, двадцать минут. Когда вы появились, я была уверена, что вернулись убийцы.

Ивон выругался по-французски и начал нервно расхаживать по комнате. Внезапно он остановился и рывком обернулся к Эрике.

— Подождите! Вы что, видели эту статую?

— Конечно. Лучшие образцы из сокровищницы Тутанхамона бледнеют перед этой скульптурой. Она — национальное сокровище Египта. Будучи египтологом, я наслышана о черном рынке античных вещей, но не могу себе даже представить, чтобы изваяние стало предметом грязных сделок. Необходимо что-то предпринять!

— Необходимо что-то предпринять! — Ивон цинично расхохотался. — Американская святая невинность. Крупнейший рынок антиквариата — вот что такое ваша Америка. Если бы предметы старины нельзя было сбыть, никакого черного рынка не существовало бы. В конечном итоге во всем виноват покупатель.

— Ах, значит, американская святая невинность! — негодуя, воскликнула Эрика, — А как насчет французской, дорогой мсье? Как у вас язык поворачивается говорить на эту тему, когда вам прекрасно известно, что Лувр просто набит ворованными вещами? Такими, скажем, как Зодиак из Храма Дендеры. Люди за тысячи миль едут в Египет лишь для того, чтобы им в конце концов показали паршивый гипсовый слепок с этого самого Зодиака.

— Плиту перевезли из Египта в целях лучшей ее сохранности, — сухо произнес Ивон. — Ну, хорошо. Не будем спорить. Мы оба считаем, что черный рынок должен быть под контролем. Разница только в методах. Я, например, не думаю, что нам надо немедленно обращаться в полицию. Не собираюсь вас пугать, всего лишь короткая справка. Это Каир. Не Нью-Йорк, не Париж и даже не Рим. Восточная тяга к интриганству и изощренная система взяток — нормальное, повседневное зло. Если вы придете с вашей историей в полицию, то немедленно превратитесь в подозреваемого номер один. Исходя из этого, вас арестуют на месте либо, если очень повезет, посадят под домашний арест. Теперь о сроках. Для того чтобы „шевельнулась“ самая плохонькая бумажка, требуется от шести месяцев до года. Я гарантирую, что ваша жизнь станет сущим адом.

— Кто вы такой? — спросила Эрика и, взяв сумку, принялась рыться в ней в поисках сигарет. Ивон вытащил из кармана золотой портсигар и открыл его. Тут же появилась золотая диоровская зажигалка. Несколько мгновений они сидели и молча курили.

— Я — один из тех, кого вы называете беспокойными людьми. Мне не нравится, что гибнут памятники древности, бесследно исчезают античные раритеты, вот я и решил этим заняться. Может быть, что-то получится. Знакомство же с этой статуей было бы… как вы там говорите…

— Находкой, — подсказала Эрика.

Ивон отрицательно качнул головой, одновременно делая руками жест, призывающий Эрику продолжать свои подсказки. Она пожала плечами и предложила „открытие“.

— Скажем, для того чтобы раскрыть тайну, — настаивал Ивон, — нам нужен…

— Ключ к ней.

— Вот именно. Знакомство со статуей было бы ключом ко многим тайнам. Однако теперь ничего не известно. Быть может, статуя исчезла навсегда. Конечно, вы могли бы помочь, поскольку видели убийц, но в Каире…

— А вам откуда известно об изваянии? — перебила его Эрика.

— От Хамди. Уверен, что, кроме меня, он написал о нем еще паре сотен люден, — ответил Ивон, оглядывая комнату, — Я мчался сюда как на пожар. — Он подошел к одному из больших шкафов и открыл дверцу. На полках лежали разнообразные предметы старины. — Жаль, здесь нет его писем. Могли бы из них что-нибудь узнать. А все эти штучки наверняка подделки.

— Письма лежат в шкатулке, — сказала Эрика.

— Отлично! — воскликнул Ивон, — Даст Бог, что-нибудь в этих бумагах нам поможет Но все же мне хочется быть до конца уверенным в том, что здесь больше ничего не припрятано. В смысле корреспонденции, разумеется. — Он раздвинул портьеру и громко крикнул: — Рауль!

У входа в магазин стукнули бусины, и в лавку вошел Рауль. Он был моложе Ивона, с оливковой кожей, черными волосами и задорной улыбкой, напомнившей Эрике Жана Поля Бельмондо.