Выигрышные цифры…
От выигрышных цифр его сейчас отделяла пустыня. Потом он вспомнил восхитительный запах бобов со свининой и вкус холодного пива, оставленного для него мистером Норбертом в багажнике «мицубиси». И как присутствие в ночи мистера Норберта спасло его от льва… Но там, в автомобиле, было что-то, и Маккенрой не мог пересилить страх. Да, мистер Норберт умеет заботиться о своих друзьях… «Это колдовство?.. Мир устроен несколько сложнее, чем можно предположить, смешивая за стойкой коктейли…
Хорошо, а какое отношение это все имеет к нему?! Мистер Норберт умеет заботиться о своих друзьях, а Маккенрой, бесспорно, относится к его друзьям.
— Какое отношение это все имеет ко мне? — уже вслух произнес Маккенрой, глядя на чистое небо над грозной цепью лиловых гор. — Да, я слышал выстрелы, слышал бой боевых тамтамов, и скорее всего мораны отправились сейчас умирать, но какое отношение это имеет ко мне?!
Маккенрой быстро подошел к автомобилю и с силой захлопнул дверцу.
— Почему я должен лишиться своих выигрышных цифр?! Моя любимая бабка может ответить на этот вопрос?
Какое-то время он смотрел перед собой, затем открыл дверцу и сел в автомобиль. Еще раз коснулся зеркальной таблички и убедился, что она на месте.
— Почему?! Я ждал этого всю жизнь…
Он включил зажигание и в следующую секунду открыл все окна.
— Можно и не смотреть… Небо чистое, и меня никто не заставляет на это смотреть.
Маккенрой откинулся на спинку сиденья и переключил ручку трансмиссии на «скорость».
— Принцип добровольности… Это шоу. Обычное шоу, и можно его не смотреть. Но свое личное шоу я сегодня пропустить не имею права.
Только через какое-то время Маккенрой понял, что неопределенность разрывает его на части и он просто обязан посмотреть через стекло… И пусть это будет колдовством, пусть он увидит что-то кошмарное через стекла автомобиля мистера Норберта, однако если он сейчас этого не сделает, то страх будет преследовать его повсюду и Маккенрой уже никогда не избавится от его липких холодных пальцев. Он поднял все стекла.
Лиловая Зебра все еще стояла над горами, но она не выглядела больше такой грозной. И ее глаза уже не казались двумя кошмарными провалами. Напротив, в них светились доброта, бесконечное сочувствие и понимание. И Маккенрой понял, что смотрит в исполненные печали, удивительные, быть может, даже прекрасные глаза мистера Норберта. Печаль, бесконечная печаль была сейчас в них. А потом лицо мистера Норберта дрогнуло и начало расплываться, поглощаемое переливами воздуха. И Маккенрой понял, что с мистером Норбертом что-то произошло. Ему причинили вред, и сейчас он покидал Маккенроя. Улыбчивый чернокожий бармен вдруг почувствовал, что его осиротевшее сердце сковывает тоска и мир вокруг становится лишь тем, чем он был, когда Маккенрой смешивал коктейли за стойкой бара. Мистер Норберт покидал его, оставляя Маккенрою расколдованный и лишенный надежд мир. Маккенрой услышал свой собственный тяжелый вздох, и тогда что-то ослепило его. Зеркало. На мгновение там, где растаяло лицо мистера Норберта, а еще раньше стояла грозная Лиловая Зебра, появился зеркальный осколок. Золотое напыление— буква А… «Бар «Пепони»… Его табличка! «Нет, — поправил себя Маккенрой, — табличка мистера Ноберта. Ведь только то, что можно вернуть, обладает особенной силой…»
Ему остается табличка, зеркальная табличка мистера Норберта. Значит, будут еще выигрышные цифры и будут еще поручения. Маккенрой готов ждать. Неделю, месяц, а может быть, годы… Но когда появятся новые поручения, Маккенрой их с радостью выполнит. Ему остается табличка, и ему остается перстень. Значит, как сказал мистер Норберт, мы еще неплохо повеселимся.
— А сейчас я просто поеду и заберу свой приз, — проговорил Маккенрой.
Он двинулся вперед, больше не оборачиваясь. Он ехал в Мир Городов.
Даже по прошествии пяти лет Профессор Ким так и не был убежден в том, что же они видели. Ожидая у окна своего причудливого кабинета гостей и собираясь принять очень важные решения, он вспоминал этот самый странный в своей жизни день, оставивший столько вопросов и тревожных ожиданий. Но он так и не знал, что же произошло на самом деле. Было ли это коллективным психозом, галлюцинацией, находились ли они под действием гипноза или все это произошло действительно?
…Как только пчелы атаковали, а Профессор Ким послал в цель наконечник копья, барабаны смолкли, и все пространство вокруг наполнилось терпким ароматом трав и шумным запахом пенящейся воды. Они все замерли, словно завороженные волшебством случившегося и ослепленные нежным белым светом. Потому что повсюду — на склонах ущелья, на дороге, на примятой траве и даже на полусгнивших стволах поваленных деревьев— стали распускаться белые цветы. Уже много позже Йорген попытается возразить — мол, эти нежные печальные цветы были здесь и прежде, просто их не замечали. Но в тот миг мучительный стон сорвался с губ сэра Джонатана Урсуэла Льюиса. Это были цветы из его снов, когда он — юный радостный бог — любил свою Зеделлу под пенящимися струями падающей воды. И это было в последний раз, в последний раз все внутри его заполнил этот колдовской свет не существующей на земле Любви, в последний раз терпкий дурман наготы ее тела дал ему ощущение бесконечного счастья, а потом древняя стрела Любви покинула это небо, луна ушла, забирая с собой воспоминание о самой прекрасной женщине на земле. И слово «Зеделла» перестало звучать в воспаленном мозгу Урса. Он непонимающе посмотрел вокруг, словно возвращаясь в привычный мир, так и не зная, рад ли он этому возвращению.
— Что же произошло?! — проговорил сэр Льюис, удивляясь своему голосу.
Перед ними больше не было мистера Норберта, а мир вокруг зазвучал, как и прежде, голосами буша. Зеделла лежала на зеленой траве, кровь из ее раны пролилась на землю. Пчелы тут же оставили девушку в покое и кружили над ними, словно не понимая, куда делось то, что вызывало в них столько агрессии. Мганга быстрым и точным движением извлек наконечник копья, но они насчитали на теле девушки множество пчелиных укусов.
Зеделла застонала и открыла глаза.
— Он оставил меня, — прошептала девушка. Голос был очень слабым, и они видели, какими бескровными стали ее губы. Пчелиный яд уже начал давать аллергические отеки. Потом девушка заволновалась и проговорила: — Яркое крыло! Они хотят подняться…
— Успокойтесь, успокойтесь, милая, — произнес Урс. — Все уже в порядке.
Зеделла замолчала, а потом посмотрела на сэра Льюиса.
— Вы любили меня? — прошептала девушка, и снова из ее испуганных глаз заструился нежный свет, и ожило воспоминание о далеком шуме падающей воды. Всего лишь на мгновение — это было только воспоминание, и потом все прошло.
Урс согласно покачал головой — ведь это было правдой. Уголки губ девушки горько опустились.
— Но теперь уже больше не любите, — сказала Зеделла. — И это хорошо… — Она слабо улыбнулась. — Я не хотела причинить вам боль… — Мучительная маска сковала лицо девушки. — Я сопротивлялась, но это было выше моих сил… Это… перстень!., появился в нашем доме… — Она тяжело вздохнула. — Папочка купил его у… — Тень прошла перед глазами девушки, она застонала. — Но теперь он оставил меня… — Зеделла снова улыбнулась. — Мне было тогда очень плохо, и он… Как глупо… Это — кара, наказание, понимаете?! Я… — Девушка снова впала в беспокойство. — Это было во мне… я… я видела…
Урс нежно взял ее за руку, Зеделла закрыла глаза, потом резко открыла:
— Я смотрела его глазами… Яркое крыло, дневник… Я не хотела… Я… Это использовало… — Она застонала. — Я… Все из-за этого… пещера. Глаз, перстень… Я должна все рассказать… я… это… Вы любили меня…
Они так и не узнали, что хотела им рассказать Зеделла. И они так и не узнали, что с ней случилось: почему на ее безымянном пальце оказалась столь опасная вещь— перстень… И что эта вещь могла давать ей взамен. Потому что девушка впала в забытье, выйти из которого ей будет суждено очень не скоро.
