— Не ерничай!

— Хорошо, не буду… Уже появился этот немец, и вы смотрели нуднейшую программу и потешались, как будто там был живой Чарли Чаплин, и, конечно, ничего не заметили. А я кое-что видела и испугалась. Я подумала, что либо мне это кажется, либо я совсем рехнулась от сессии. Понимаешь, вчера Дядя Витя взял вот эту коктейльную трубочку и начал крутить ее пальцами. Затем он ее просто сжал в руке. Шла программа, я не знаю, сколько было времени, мне показалось — около десяти. У меня упала сумочка— вот эта. Я нагнулась, чтобы ее поднять… Дядя Витя держал руку на колене и сжимал пальцы в кулак так сильно, что рука даже немного дрожала. Ты понимаешь, его кулак был прямо передо мной, и мне показалось, что я почувствовала запах горящей пластмассы. Потом он отдернул руку, как будто обжегся, эта штука упала на пол. По-моему, он даже этого не заметил. Посмотри, ты видишь, что она вся оплавлена, а ее концы спаяны?

Студент недоверчиво поглядел на маленький неправильный пятиугольник в ее ладони и проговорил:

— Алка, но это уж совсем какие-то нелепые вещи…

— Я говорю правду. Это он сделал, он это сделал в своей руке.

— Ну, Алка, перестань, и так много всякой непонятки… Он мог просто спаять это огоньком, а потом выкинуть.

— Нет. Он, как ты выразился, «спаял» это в своей ладони. Я видела. — Она положила колечко на стол. — Потом, это вообще очень странная штука — ты видишь, между звеньями разные уровни? И в то же время какая-то она… на нее очень приятно смотреть, да?! Что-то есть в ее форме…

Алка любовалась колечком, вовсе не догадываясь, что оно, линия в линию, изгиб в изгиб, повторяет Дорину корону. Ту самую, увиденную во сне, а потом вырезанную из резинового мяча. Что она просто уменьшенная копия великой короны, приведшей в такое волнение Профессора Кима.

— Поверь мне, я не знаю, почему и что с ним случилось, но я чувствую — он опасен. И мне кажется, очень…

Снова зазвонил телефон. Они переглянулись — та же грубая настойчивость. Алка вдруг стала очень бледной.

— Я сниму? — проговорил Студент.

Она пожала плечами и с опаской посмотрела на телефон. Студенту вдруг показалось, что он увидел выражение какой-то щемящей тоски в ее глазах. Что за глупости?! Он снял трубку.

— Алло?! — Ив следующую секунду его лицо расплылось в улыбке.

Из дома отдыха звонили родители: в Подмосковье полно снега, и вообще скоро в Европе — Рождество. А как там у вас дела? Конечно же, не скучаете… Студент поговорил еще какое-то время, затем протянул трубку Алке:

— Давай — твои. Это отец.

Студенту нравились отношения в их семье. Мама— булгаковская светлая королева. Отец, несмотря на внешнюю суровость, был всегда с Алкой очень ласков. Их связывала нежная и веселая дружба.

Алка взяла трубку:

— Папа?

Это был не папа. На какое-то мгновение Алке показалось, что на том конце провода кончился мир. Что с ней будут сейчас говорить из холодного могильного провала. Потом голос, незнакомый мужской голос, возможно, что и Дяди-Витин, — только казалось, что до него бесконечно далеко, что до него миллионы лет, что он принадлежит, а вернее, принадлежал кому-то, кого уже давно нет среди живых, — и вот этот голос, словно пришедший с обратной стороны вселенной, с темной изнанки времен, произнес:

— Что, догадалась, сучка?.. Лучше бы тебе этого не делать. Надо было оставить эту штуку там, где нашла, под столом. Никогда не бери чужого. Но теперь уже поздно. Сейчас за ней придут.

И в следующую секунду раздался звонок в дверь.

В это же время мать Дениса Люси вдруг поняла, как она назовет свою новую большую картину. Очень необычную, похожую на иллюстрацию к какой-то таинственной древней легенде. Чарующей и страшной одновременно… Ее идея родилась пару недель назад, и работа шла очень быстро, пока Люси вдруг не почувствовала, что движется в несколько необычном направлении.

«Безумие может освободить». Название странное, но, пожалуй, вполне подходит.

Люси вскрыла очередную бутылку пива и подумала, что обязана закончить эту работу как можно быстрее.

И в это же самое время Юлик Ашкенази находился на заднем сиденье своего лимузина-«стрейч» и двигался в сторону пожара. Несмотря на наличие в автомобиле телефона, на ремне Юлика, сбоку, все же был прикреплен пейджер. Он повсюду таскал его с собой. Сейчас это устройство завибрировало, давая понять, что для Юлика имеется некоторая информация. Юлик с ней ознакомился, и на секунду его губы растянулись в улыбке, и чем-то шальным и тревожным блеснули его глаза. И это хорошо. Очень хорошо, что в эту секунду водитель следил за дорогой, а больше никого и машине не было. Потому что Юлик взял себя в руки и темная молния ушла из его взгляда. И никто так и не узнал, что секунду назад Юлик Ашкенази сидел на заднем сиденье своего «линкольна», слушал все же прорвавшийся из глубин его мозга барабанный бой и улыбался и что это очень бы не понравилось его маме. Потому что секунду назад лицо президента огромной и весьма динамично развивающейся компании, большого умницы и отличного парня Юлика Ашкенази, исказила улыбка самого настоящего сумасшедшего. Он еще раз отодвинул полу своего пиджака и посмотрел на экранчик пейджера: «А бананы могут начать гнить».

Юлик спокойно откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Нет никаких барабанов, обычное переутомление.

— Шутники хреновы, — проговорил он вслух и рассмеялся. — Вы сначала догоните меня.

Двумя часами раньше Андрюха вывел погулять Короля — за последние сутки от Дяди Вити не было ни ответа, ни привета… Хоть бы позвонил. Что там с ним, со старым корешком, екын его в тудын?! Облапошили деда, гады. Да, погуляли… От души погуляли, чего говорить… Какие же все-таки бывают люди сволочи! Это ж три комнаты… У кого — у деда отобрали, у старика! Да… Времена наступили… Еще моя дура: спущу и тебя, и Дядю Витю с лестницы со зверюгой вашей подзаборной взашей! Ишь! Дура-баба-стервь… Екын, вот люди все-таки… Не, ну как?!

Все это Андрюха хотел выложить тете Мане, торгующей в палатке на Уголке пивом в розлив, и все это уместилось у него во фразе:

— Да, б…л…и…н, его, в натуре, падлы… пивка налей.

— Сколько тебе, Андрюша? — участливо спросила тетя Маня. Она была полная, добрая и своя.

— Да, бл… баночка ноль восемь, на триста рублей-то плесни, чего ж там… Сколько получится?

— Только банку верни.

— Так я вот!

Андрюха еще никому не разболтал про Дядю Витю, по крайней мере по трезвяни. Однако опохмеляющийся вокруг народ глядел на Андрюху понимающими глазами и сочувственно вздыхал. Подошел Колян, слесарь, с утра глаза залил.

— Андрюх, ты того… У братана, ну того, младшой ж у меня, свадьба вечером. Так зайдешь, там костей для Короля, ну чего останется, сам понимаешь, соберу.

— Да ну, бли…н, вот падлы!

— Да не говори. Совсем срам люди потеряли. Так зайдешь?

— Спасибо, блин…

Постепенно вокруг них образовался кружок. По мелочи, конечно, но кто как мог предлагал посильную помощь. Колян угостил Андрюху пивком, у Пал Палыча, боцмана, нашлась рыбка, вобла с икоркой.

Да и с утра оттепель. В общем, все нормально, только Дядю Витю жаль. И тут уж ничего не поделаешь, против этих… Вот только Жириновского выбрали, двенадцатого-то… Может, найдет на них управу, ну жулье… Кто?! Да ладно, такое ж трепло, как остальные! Брехун… А чего? Преступность, говорит, стрелять надо на месте. Нам вот эта нужна, диктатура… Без нее у народа всю кровь высосут. Как Пиночет… Да тебя ж первого и посадят за бухню. А меня чего — я человек честный. За бухню не садют… А вот этих, вишь, с Дядей Витей как, их пришерстить давно пора… Оружием, говорит, торговать будем. Нам все страны должны миллиарды, а мы по миру с котомкой ходим. Каждому — по 400 долларов… Ну, ты высчитал!.. В газете написано, сам читал. Говорят, твой Вольфович — еврей… Да ладно, он водку с горла пьет, сам видел. Он мужик-то хоть ученый, но понятный… свой… он еще покажет…