Наши солдаты, невольно пригнувшиеся во время огневого налета, от которого звенело в ушах, с криком бросились в атаку как раз в тот момент, когда артиллерия перенесла огонь на следующий рубеж.

Моя бывшая 3-я рота бросилась в рукопашную с такой стремительностью, что вскоре потеряла контакт с остальной бригадой. После трудного подъема она захватила два особенно крутых холма, на которых русские все-таки удержались в разрушенных траншеях, несмотря на обстрел.

Несколько молодых женщин в форме сражались особенно упорно, просто обезумев от ярости.

Наши солдаты не хотели убивать женщин. Тем более что эти были довольно симпатичными. Самая красивая из них дралась, как тигрица. В горячке боя ее нежная белая грудь даже выскочила из гимнастерки цвета хаки. Так она и умерла. Веснушки на ее лице сияли, словно зимний вереск, а ее маленькие замерзшие груди светились розовым. После боя мы забросали ее снегом, чтобы никто не мог побеспокоить останки.

После захвата этих упорно обороняемых позиций 3-я рота перешла к штурму блиндажей в лесу. Они были рассеяны на протяжении 4 километров. Но уже через километр сильно поредевшая рота с трудом удерживала захваченное. Она напрасно ждала, чтобы подтянулась остальная бригада, действовавшая левее.

Но остальным ротам в это время пришлось ничуть не легче.

Они сумели пройти 5 километров по лесистым холмам лишь с огромным трудом. Бой был исключительно упорным. Артиллеристы дивизии «Викинг» поддерживали действия пехоты, сумев согнать красных с вершин холмов.

Однако в этот момент артиллерия русских начала контрбатарейную стрельбу. Оказалось, что восточнее леса находятся несколько «Сталинских органов», которые могли выпустить по 36 ракет каждый, накрыв целый участок. Буквально за час мы потеряли 125 человек убитыми и ранеными.

С командного пункта мы видели, как наши маленькие санки скатываются с заснеженных холмов, унося раненых. Полевой лазарет был переполнен. Десятки людей в окровавленных повязках лежали на носилках и просто на снегу, кровь замерзала на морозе. Невыразимо страдая, они ждали своей очереди, ждали, когда врачи займутся ими, а окровавленные санки продолжали сновать взад и вперед к проклятому лесу.

Затем русские контратаковали и отбросили бригаду. Только 3-я рота удержалась, зацепившись за холмы, но в результате она была отрезана от остальных.

Мы вместе с командиром бросились вперед, чтобы остановить отступление. Но русский удар был фантастически силен. Мы уже понимали, что вскоре вся бригада будет выкинута из леса, если не считать 3-ю роту, потерявшуюся где-то там в чаще. После этого нас отбросят в открытое поле, где отступление превратится в избиение.

К 17.00 положение удалось стабилизировать, однако оно оставалось катастрофическим. Лес захватить не удалось. Бригаду от опушки отделяли только 200 метров. 3-я рота пропала. Ее могли уничтожить в любой момент.

Мы устроили импровизированный военный совет в избе на дне долины. Все скорбно кивнули. Генерал Гилле по своей привычке выждал 10 минут, ничего не говоря. Потом он крепко сжал челюсти, сверкнул запавшими глазами и встал.

«Продолжать атаку», — сказал он коротко. Он посмотрел прямо на нас, хмуро и серьезно.

«Вы должны захватить лес», — добавил он.

Наступила морозная ночь.

Температура опустилась до 20 градусов ниже нуля.

Солдаты на опушке дубового леса нигде не могли прилечь, они также не могли развести даже самого маленького костерка. Они замерзали насмерть, несмотря на зимнюю одежду. Им оставалось только закопаться в снег, пока часовые караулят наверху.

Саперы раскатали колючую проволоку и протянули ее между деревьями. Они заминировали подходы, кроме узких коридоров, которые были тайно отмечены, чтобы могли вернуться наши разведывательные патрули.

Мы попытались установить связь с 3-й ротой. Взвод, сформированный только из добровольцев, ушел в лес на северо-восток.

Но наша информация оказалась неточной. На самом деле 3-я рота не зашла так далеко, как мы думали. Зато взвод проскочил слишком далеко на восток и натолкнулся на сильно укрепленную позицию. Последовала безумная ночная схватка. Командир взвода, настоящий гигант с плечами шириной с дверь, ворвался в один из русских блиндажей. Солдаты вытащили его оттуда, потому что он получил автоматную очередь в живот. На перевязочном пункте он сопел, как паровоз. Все думали, что он обречен, однако, как ни странно, он выжил. Через восемь месяцев он вернулся в наш гарнизон Бреслау, такой же массивный, как и раньше, только теперь на груди он носил Железный Крест 1-го класса.

И все-таки многочисленные раны в живот подорвали его здоровье. Буквально через пару недель он понял, что не может больше жить, как все. Он взял на складе противопехотную мину, ушел на берег Одера и там взорвал сам себя.

На речном берегу мы наши только куски мяса и несколько костей — все, что осталось. На столе в казарме он оставил короткую записку: «Я не хочу жить инвалидом. Прощайте, друзья! Vive la Legion!»

Ночная атака отважного взвода не дала никаких результатов. Найти 3-ю роту так и не удалось. На следующее утро я лично предпринял попытку отыскать исчезнувших товарищей.

Танки нашей бригады стояли на северной опушке леса. Я улегся на броню одного из наших штурмовых орудий, и мы проехали по степи 2 километра на восток от исходного рубежа вечерней атаки. Именно там, как полагал штаб, должна была находиться пропавшая рота.

Но мы ошибались. На полпути к намеченной точке мы въехали в дубовую рощу, до которой было не более километра. Измученные и неспособные что-либо сделать, наши солдаты увидели внезапно появившееся перед ними самоходное орудие. Обрадованные, они стащили меня на землю.

После жаркой встречи, которую мне устроили, быстро выяснилось, что здесь находятся всего лишь несколько солдат. Водитель танка с огромным трудом привез меня назад, так как нас обстреляли и рядом взлетело более двадцати столбов снега и земли.

Но во второй половине дня наши саперы, которые старались растянуть изгородь из колючей проволоки как можно дальше на северо-восток, совершенно неожиданно нашли еще нескольких парней из 3-й роты, которые закрепились в юго-восточном конце своего сектора. Бедные парни посинели от холода. Они расположились среди 20 трупов русских. Мы быстро связались с ними, протянув линию над сотнями мин. К наступлению ночи нам удалось создать сплошной фронт.

Но эта была та еще ночь!

3-я рота удерживала захваченные ею холмы. В земле прямо под собой они обнаружили какие-то могилы, вырытые до наступления морозов, в которых могли спать два или три человека. Эти советские стрелковые ячейки были глубиной с гроб. Русские застилали их сухими листьями и, оказавшись внутри норы, закрывали вход куском брезента. В такие могильники никто не мог залезть, кроме ловких татар, монголов и сибиряков, которые прижимались друг к другу. В этом случае они чувствовали себя немного удобнее, согреваясь теплом тел, как дикие животные, сбивающиеся в клубок.

Наша молодежь заняла место мужиков, чьи окоченевшие тела, твердые, как камень, валялись повсюду. На этих двух холмах наши добровольцы захватили семь советских пушек. Немецкая артиллерия здорово им помогла. Местность вокруг была буквально перепахана снарядами, каждое дерево либо рухнуло, либо было расщеплено, получив сотни осколков. Кучи трупов лежали повсюду, мертвецы еще сжимали свои по_: вязки, круглые бородатые лица киргизов украшали красные от замерзшей крови бороды. Волосы девушек в хаки, лежащих навзничь, уже засыпал снег.

Нашим молодым солдатам такое жуткое соседство сделало ночь просто ужасной, да вдобавок этот сильнейший холод. Эти юнцы, как и знаменитые валлонские драгуны императрицы Марии-Терезии, едва ли набрали бы десяток усов на всю роту. Хотя в глазах у них мутилось от усталости, они всю ночь отважно несли караул среди ледяных трупов, которые постоянно приходилось отталкивать прочь.