А потом, в мае, было так жарко — всё пересохло. И в это время в поместье появляется какой-то человек. Он сказал, что его послал мой дядя и передал от него письмо. Дядя писал, что очень сожалеет обо всем, что между нами произошло. Что услышал, будто бы я живу тут совсем одна, и, желая хоть как-то возместить былое, решил рекомендовать мне этого своего замечательного слугу — он мне, мол, всегда и во всем поможет. Еще в этом письме было, что этот человек просто находка и способен на многое. А мне было так… так одиноко, Джон. Я хотела помириться с семьей. Так что я приняла услуги этого человека и поблагодарила дядю в ответном письме.

Рассказывая, девушка вертела в пальцах грецкий орех, и теперь от волнения сжала его так сильно, что скорлупка треснула.

— Ах, если бы мне хватило ума отказаться! Если бы я только отослала его прочь! Бетси предупреждала меня, она-то всё понимала. Но я не послушалась.

— И возник пожар? — спросил Джон в наступившей тишине. — Ты подозреваешь, что этот тип поджег?

— Подозреваю? Я знаю, что это он! Это случилось вечером в день ярмарки, и все слуги были отпущены из дому. А я с Бетси ездила в Бордо. Вернувшись, мы обнаружили, что дом пылает ярким пламенем А дядиного слуги, разумеется, и след простыл.

«Этот старый болван, Жан-Батист! — закричала Бетси. — Когда мы уезжали, он пьянствовал на кухне. Готова ручаться, он так там и валяется».

И не успела я остановить ее, как она ринулась в дом. А через миг обрушилась крыша, и… и… о, если бы я только послушала Бетси! Если бы я отослала этого негодяя прочь!

Катрин закрыла лицо руками.

— Кит, — проговорил Джон. — Кит, послушай меня.

Она не ответила.

— Ты ни в чем не виновата. Слышишь? Ты не сделала ничего плохого.

— Знаю. — Она яростно шмыгнула носом и вытащила мятый носовой платок. — Знаю.

— Так ты хочешь сказать, — начал Джон, изумленно глядя на девушку, — что живешь тут, у развалин, одна-одинешенька с самого мая? То есть… получается — почти три месяца?

Она кивнула.

— По-моему, ты первый, кого я вижу за две недели, — сказала она, — с тех пор, как приезжал мосье Фуше.

— Он всё еще твой поверенный, да?

Кит рассмеялась, однако смех вышел не очень-то веселым.

— Едва ли. Мне больше нечего ему поверять. После падения Наполеона дядя поспешил прямиком в Париж, где умудрился втереться в доверие к новому правительству и, рассказывая всем направо и налево, что я большой друг Жозефины, вернуть всё себе. Всё, чем я владела, перешло ему. Только дом по-прежнему принадлежит мне. Думаю, поэтому он и хотел его уничтожить — навредить мне за то, что я стала ему поперек дороги. Я истратила последний су месяц назад, Джон. Жила тут на овощах, которые мы с Бетси посадили весной. И ждала…

Она вдруг прикусила губу и замолчала.

— Чего ждала?

— Тебя, конечно же! — чуть ли не с вызовом ответила Кит. — Кого же еще? Как ждала с тех пор, как мы расстались в Корунье. И когда война закончилась, я надеялась… я знала, что ты приедешь.

Джон поднялся и потянулся, испытывая такую внезапную, головокружительную легкость, как будто с плеч у него спала тяжкая ноша. А потом вдруг засмеялся.

— Что тут такого смешного? Что я сказала? — переполошилась девушка.

— Ох, Кит! Ты просто не представляешь! Я купил в Бордо этот жуткий сюртук и эти гнусные сапоги, думая, что мне предстоит визит к знатной и богатой даме. Я вообще еле набрался храбрости сюда лицо показать. Был уверен, что ты давным-давно замужем за каким-нибудь знатным вельможей, а обо мне и думать забыла. Что я мог предложить мадемуазель де Жалиньяк? Моряк в отставке! Ни перспектив на флоте, ни денег, лишь старая башня и ферма в Шотландии — да и те покуда не мои, а отцовы. Но теперь, Кит, я ничего не боюсь! Ты ведь поедешь со мной в Лакстоун? И перестань хихикать, пожалуйста! Разве ты не понимаешь, что я серьезно? Не понимаешь, что я прошу тебя стать моей женой?

Стояла бурная ненастная ночь. Дождь лил как из ведра. Резкий холодный ветер подхватывал перья чаек из гнезд на верхушке башенки Лакстоуна и, вертя и кружа, швырял вниз, на мощенный булыжником двор. Руфус, из ноздрей которого выбивались облачка пара, стоял под навесом хлева, пока Джон расседлывал и вытирал его. Закончив, Джон отвел и Руфуса, и коня своего гостя в конюшню.

Тяжелая, обитая железом дверь башни отворилась, и на пороге, высоко подняв лампу, показалась Кит.

— Джон! — окликнула она. — Это ты? Ну что там, в Эдинбурге? Ой, ты не один?

— Да, мадемуазель Катрин, он не один, — раздался столь знакомый молодой женщине голос, и Кит с изумлением уставилась на вышедшего в луч света мистера Эрскина.

— Мистер Эрскин! — воскликнула она. — Как замечательно! Но как вы?..

— Кит, ради всего святого, сперва позволь нам войти, — перебил жену Джон, ласково отстраняя ее от двери. — Мы насквозь промокли. Ну и дождище в Эдинбурге — в жизни такого не видал.

Кит быстро провела их по истертым ступеням наверх, в квадратную гостиную, занимавшую целый этаж дома. В камине пылал огонь, а перед ним, в удобном кресле, вытянув ноги к огню, похрапывал Патрик Барр.

— Какой приятный сюрприз, сэр, добро пожаловать, — промолвила Кит, снимая с мистера Эрскина промокший плащ. — Мы и понятия не имели, что вы в Шотландии. Но какими?..

— Всему свое время, милая Катрин, — отозвался мистер Эрскин, протягивая руки к огню. — Лучше отведите-ка вашего муженька переодеться в сухое. Он промок до нитки.

— Но вам, верно, тоже надо переодеться, — запротестовала Кит.

— Нет-нет. У меня хороший плащ, дождь дальше него не проник. Под ним я вполне сухой. Останусь тут и побеседую с…

Он повел бровями, указывая на Патрика, который всхрапнул, проснулся и теперь, покачиваясь, поднялся на ноги.

— О, простите, — торопливо произнес Джон. — Это мой отец, Патрик Барр. Отец, это мистер Эрскин, первый помощник с «Бесстрашного». Но теперь, сэр, я так понял, вы капитан, верно? С корабля Его величества «Юпитер»?

— Капитан? Примите мои поздравления! — обрадовалась Кит. — Наконец ваш собственный корабль. Когда вы получили повышение?

— Потом, всё потом, — отмахнулся мистер Эрскин и повернулся к Патрику. — Рад познакомиться, сэр. Вы ведь, насколько я понимаю, и сами человек флотский?

— Именно! — с жаром подхватил Патрик. — Присаживайтесь, капитан Эрскин, присаживайтесь. Позволите виски — или вы предпочитаете грог? Помню, как, бывало, на борту «Великолепного» наш славный капитан…

Джон и Кит уже вышли из комнаты и торопливо поднимались по узкой винтовой лестнице в спальню.

— Ну расскажи же! — взмолилась Кит. — Как вы с ним встретились? Почему он здесь?

Джон стащил мокрую рубаху. Кит протянула ему сухую и нетерпеливо ждала, пока он натягивал ее.

— Я увидел «Юпитер» на якоре в Лейте, — принялся рассказывать Джон. — Как раз разговаривал у причала о поставке сланца для конюшни, и тут один из моих собеседников упомянул, что капитаном на «Юпитере» нынче мистер Эрскин. Я, разумеется, сразу подумал, а вдруг удастся с ним встретиться, и стал о нем расспрашивать, и мне сказали, что всего несколько минут назад видели, как он заходил в таверну «Королевская печаль». Должен тебе сказать, до чего же мне не хотелось туда идти! Я ведь там не был с тех самых пор, как вербовщики схватили нас с отцом.

Он передернулся от воспоминания.

— Ну же, Джон. Что дальше?

— Когда я вошел, то сразу же его увидел, он беседовал с трактирщиком. Я пошел к нему, он оглянулся, увидел меня и говорит «Ну и чудеса! Я как раз спрашиваю этого вот доброго человека, не знает ли он одного такого Джона Барра из Лакстоуна, что под Эдинбургом». Я удивился, зачем он меня разыскивает, а он хлопнул меня по плечу и сказал: «Мальчик мой, у меня к вам одно очень своеобразное предложение».

— Ой! — Кит так и замерла. — И что же за предложение такое?