— А еще, — предложила Нюша, — мячик можно подопнуть с другой стороны.
— Кстати, — оживился призадумавшийся Кроу, — эти двигательные зеркала — они же выпуклые?
— Конечно, — ответил кентавр.
— И очень напоминают сферу, попытавшуюся пересечь плоскость?
— Похоже на то, — согласился кентавр.
— Тогда нам нужно просто как следует дернуть наше трехмерное пространство, и чужеродное четырехмерное вылетит из продавленной им дырки.
— А что, очень может быть… Подожди-ка, ворон, я своим передам твою идею… — и кентавр снова ненадолго умолк.
— И как ты думаешь тряхнуть пространство? — поинтересовалась Нюша, с интересом глядя на Кроу.
— Ну, я не знаю, — глухо ответил ворон. — Пусть люди Ксора чего предложат, они все ж таки умная цивилизация, запросто между галактиками летают.
— Мы как раз об этом и говорили, — подал голос кентавр. — Способов несколько. Первый — устроить на выпуклой поверхности большой взрыв. Но это нереально, так как на ней нет свободного места: выпуклая поверхность зеркала лежит в основании корабля. Способ второй: расположить одно зеркало в фокусе другого…
— Ага, ага, — раньше всех сообразил Плюх. — Потом его как включить, оно как даст разрядом по выпуклости, и вышибет его…
— Эй, вышибалы, вы поторопитесь, — как ни в чем не бывало улыбнулась Оля. — Амдиэль выводит свой корабль на орбиту, одновременно фокусируя его зеркало на нашем острове. Если пилотам не очень повезет, возиться с переориентацией они будут часа полтора. А если дело пойдет как по маслу, времени нашей с вами жизни остается максимум полчаса.
Отец и сын
Очнулся маршал внезапно. Будто и не было этого говорящего по-амдиэльски зверя, вырванной коленной чашечки, растоптанной ладони. То есть и рука, и нога были, и даже болели, но совсем тихонько, глухо и не очень надоедливо, почти не мешая работе мысли. Куда больше боли раздражала беспомощность. Оказаться в лазарете в такой момент, упустить время для атаки… Что может быть досадней?
Маршал застонал и потянулся здоровой рукой к лицу. Голова тоже перевязана, что ли? И грудь давит…
— Отец? Ты пришел в себя?
О, господи… Еще и старший здесь. Зачем? Разве мало медперсонала?
— Здравствуй, сын. Тебя вызвали, значит, я был плох?
— Не знаю. Раз говоришь со мной — все, похоже, в порядке. Как ты себя чувствуешь?
— Как почувствовать себя при обезболивании? Ощущения приходится ловить, как радиосигнал с обратной стороны планеты — то есть прием, то нету, — улыбнулся маршал. — Какой теперь день?
— Ты без сознания оставался трое суток. Все это время велась интенсивная терапия. Я рад, что она дала результаты.
— Позови мне дежурного врача. А лучше передай ему: пусть срочно вызовет ко мне начальника штаба.
— Да, папа.
Сын вышел. Маршал попытался шевельнуться. С трудом ему удалось немножко приподняться. Хорошо хоть младшего не стали вызывать: он парень нервный, горячий, ему такие переживания не нужны. Впрочем, чего там… Уже солдат, боевое крещенье прошел. Указ о его награждении медалью собственноручно подписывал…
Скрипнула дверь.
— Это ты, сын? Помоги мне подняться повыше, подмости подушек. Ага, вот так. Ну, как там у вас на севере?
— Как будто ничего не происходит. И в то же время не отпускает ощущение затягивающейся петли. Только встали лагерем — насекомые летучие взялись за нас, все мелочь, но жалит больно. И схлынуло вдруг…
— Возможно, сезонная активность?
— Возможно. Диэльцы наши все как один бросились рыбу ловить — рыбы полно! Но зверя, кормящегося рыбой, нет — а так не бывает! Где корм, там и…
— Да-да, я помню. Пищевая пирамида.
— Вот-вот. А еще те же диэльцы издалека увидели животное — свою точную копию, только раз в двадцать больше. Рвались с ним познакомиться, но оно на них только посмотрело, говорят — пристально так — и ушло. Это ненормально, обычно все живые интересуются себе подобными. Хотя бы и на предмет сожрать…
— Точно, сынок. Ты там, в кулаке держи своих диэльцев…
— Держу. Я контроллер изобрел. Вот, на руке.
— Этот браслет?
— Да. Он контролирует мой пульс. Как только мое сердце сокращается, контроллер посылает сигнал отмены.
— Отмены чего?
— Взрыва. В мышечные ткани каждого диэльца вшита капсула со взрывчаткой и радиовзрывателем. Замедление — десять секунд. То есть импульс от моего контроллера позволяет начинать отсчет заново. Если диэльцы взбунтуются и убьют меня, через десять секунд они все погибнут.
— Или если ты снимешь с руки браслет… Который хоть с виду и цельный, я уверен, снимается без труда.
— Да, папа.
— Остроумно. Они с тебя должны пылинки сдувать теперь.
— Ну, отец, ты же знаешь диэльцев: они о себе заботятся не слишком сильно.
— Ошибаешься, сынок. Заботятся они как раз только о себе. А тебя они с удовольствием бы съели: ты в их вкусе. Но у нас тоже есть маленькая секретная кнопочка. Планетарного масштаба. Так что едят они в основном кашу… Ладно. Регистрируй изобретение, внедрим — получишь вознаграждение.
— Спасибо, папа.
— Совсем устав забыл?
— Служу Амдиэлю!
— То-то же… А теперь отправляйся к себе. Пришел начальник штаба? Официальный приказ догонит тебя в пути. Но знай: я объявляю режим «все живое». Серьезность ситуации ясна, капитан?
— Так точно, господин маршал!
— Ну, езжай. И это… если со мной вдруг что — младшего заберешь в свое подразделение. Начальник штаба пусть войдет. Все. Пока!
«Остров — уничтожить!»
Нахохлившийся ворон сидел на вершине дуба. Внизу вечно беззаботный Плюх заигрывает с Нюшей, и кошка нехотя отбивается от пса лапой. Вдалеке пасется вылеченный Моргенштерн. К нему с разговорами пристает кентавр. Это он зря — выпросит пинка у Моргенштерна, как пить дать выпросит. Конь стал такой раздражительный после ранения — со спины не подлетай, над ухом не каркай! А куда лететь, если у коня всюду спина? И как не каркать, если голос от природы такой?
Вон и четверка ангелов слетелась, расположились под ивами: потягивают вино. Ондатр беззаботно плещется в озере. Всем все равно! Один Кроу переживает: справятся ли люди Ксора? Сумеют ли? Задача у них не простая: перехватить управление транспортом, направить его в корабль, изготавливающийся для стартового импульса по острову, и дать старт на сто процентов мощности! Космолеты столкнутся как биллиардные шары, и даже если зеркала уцелеют, сами корабли выйдут из строя.
Выйдут из строя и их пассажиры, хищные миэляне. Говорят, с виду — акулы акулами. А характерами — дак любой миэленок хуже десятка раздраженных Моргенштернов. Насоздавал Хамдиэль, нечего сказать… Диэльцы — точно белые медведи, только поменьше и пощуплее. Остальные — все на одно лицо, при этом одни темнее и тоньше, другие светлее и толще.
— Эй, главнокомандующий! Спускайся к нам!
«Кто это там разорался? — встрепенулся ворон. — Плюх? Ах, сам Хамдиэль? Мысли услышал… Надо ответить».
— Чего это вдруг? Мне и тут хорошо!
— Фейерверк лучше снизу наблюдать, подальше от ракет. Иди к нам, разделим судьбу, какая бы она не была!
Ишь, сколько пафосу! Затеяли игры в войну, а мы теперь гадай: сгорим или зажаримся…
— Не хочу… мне здесь удобно.
Нюша перестала отмахиваться от скачущего пса, села на задние лапы и поманила Кроу:
— Лети сюда, птица отряда воробьиных! Спускайся, муж вороны! Дело есть. Да перестань в небо коситься: все уже известно заранее. Щас бабахнет, и нас с тобой понесут на континент.
Ворон удивленно уставился на кошку: что значит, бабахнет? Так может бабахнуть, что и костей не соберешь… Или понесут — вперед ногами?
Дима повернулся к ворону:
— Мы решили, что остров останется целым в любом случае. И вы все, соответственно, тоже. Так что дожидаться в гнетущем одиночестве тебе пока нечего. Спускайся, сыром угостись. Швейцарский, как ты любишь, не сыр — одни дырки!
Устоять против сыра было свыше вороновых сил. Кроу взмахнул крыльями, распустил свой клиновидный, красиво закругленный хвост, и спланировал вниз. В этот момент и «бабахнуло».
