В это мгновение хирург извлек наружу свой инструмент, и Мальтус увидел белую сверкающую сталь и текущую по острым кромкам алую кровь. Испытал бесшумный удар, словно кто-то ворвался сквозь пыльное окно и вонзил в него разящий луч, от которого все помутилось, и он начал падать.

Он падал не на пол, а проваливался в черную бесконечную шахту, пролетая вдоль антрацитовых стен, из которых, стиснутые подземными пластами, смотрели лица. Раздутые щеки, выпученные глаза, смятые лбы, высунутые сквозь зубы языки. Лица мелькали, улетая вверх, а он падал с возрастающей скоростью в пропасть. На дне этой пропасти чудился отточенный штырь, сверкающий кол, алмазное острие, на которое он рухнет, и которое пробьет его насквозь от паха до темени.

Он очнулся от непомерного ужаса. Над ним склонилась Тамара Ашотовна, держа нашатырную ватку, и хирург, похожий на рыночного мясника, в клеенчатом фартуке, забрызганный кровью.

— Владимир Генрихович, еще дохните. Глубже, глубже. Это бывает, — говорила Тамара Ашотовна, поднося к его ноздрям жгучую, едкую ватку.

Мальтус покидал операционную, стараясь понять, кто налетел на него сквозь мутное окно и ударил алмазным копьем. Что означал бездонный колодец с замурованными лицами, куда его сбросил удар.

В автомобиле, видя в зеркале бесстрастное лицо Ведеркина, Мальтус приходил в себя от пережитого потрясения. Алмазное острие, едва его ни пронзившее, оставило в теле траекторию боли, идущую от паха к горлу. Так болит сквозная рана, оставленная крупнокалиберной пулей. Это был знак свыше о возможном на него покушении. Его тело, здоровое и ухоженное, привыкшее к массажам, растираниям и душистым ванным, предчувствовало будущее страдание, пугалось столкновения с пулей. Он решил узнать у Ведеркина характер возможных опасностей и способы их избежания.

— Ты говорил, что твоя забота — уберечь меня от пули или взрывчатки. Ты что-то знаешь? Кто захочет в меня стрелять? Бандитское время прошло. Братва превратилась в банкиров и в депутатов, или лежит на кладбище под трехметровыми гранитными памятниками. Остался один Бацилла, но он, скорее, дурной клоун, чем бандит. Менты — мои друзья, получают от меня конверты. Грохнут, на кого я им укажу. Мои конкуренты в Ярославле, кто занимается игорным и ресторанным бизнесом, — мы давно поделили сферы влияния, наши границы священны и нерушимы. Может быть, Ратников?

Мальтус в зеркале ловил взгляд Ведеркина, но тот вел машину, не откликаясь.

— Вот Ратников — мой конкурент. Мы боремся за участок земли, где я хочу построить Развлекательный центр, а он — какой-то «центр» какого-то «творчества». Мы боремся за город, в котором он хочет ликвидировать все пивные заведения, закрыть все боулинги и игорные клубы, превратить бомжей в ударников труда, а проституток — в учительниц русской словесности и в многодетных матерей. Мы боремся за Россию, которую он не мыслит без Сталина и ГУЛАГа, а я вижу в ней свободную страну свободных людей. Может, он хочет меня убить? Ратников — бешеный фанатик. Мне доносили, что он хочет сжечь игорный клуб «Фантастика», который я открыл недалеко от его завода. Сожжет клуб, взорвет казино, расстреляет мою машину. Что молчишь?

— Не думаю, Владимир Генрихович, — отозвался Ведеркин, — Он не беспредельщик. Он государственник. Вряд ли он преступит закон.

— А кто ведает его безопасностью?

— Федор Морковников. Подполковник спецназа. Мы вместе воевали в Чечне.

— Вот как? Значит, вы боевые друзья? Значит, он может по старой дружбе добывать у тебя обо мне информацию? Значит, рука Ратникова дотянулась до моего живота?

— У меня есть кодекс чести, Владимир Генрихович. Я не предатель.

— Я тебе верю. Моя смерть на конце иглы, а игла у тебя в кармане. Я тебе верю, Алеша.

Их взгляды встретились в зеркале. Мальтуса на секунду коснулась студеная синева, какая бывает в вершинах зимних берез.

— Давай-ка заедем в игорный клуб «Фантастика». Убедимся, что он еще не сгорел.

Они вышли недалеко от заводской проходной, над которой в вечернем небе пламенела красная надпись «Юпитер». Из проходной густо шли люди. Поток был плотный, торопливый. Втягивался в длинную улицу, образовывал темные сгустки у автобусных остановок, растекался в соседнем микрорайоне, населенном рабочими. От потока отделялись малые частицы, нестройные группки, словно попадали под воздействие незримого магнита. Сворачивали с главной улицы в соседний проулок, где сияла малиновая надпись «Фантастика», усыпанная мерцающими алмазными звездами.

Две надписи соперничали одна с другой. От каждой исходили незримые силовые линии, управлявшие людским движением. Сшибались, создавали завихрения. В этих вихрях, как чаинки, кружились сбитые с маршрута люди, сворачивали в проулок, исчезали в дверях игорного клуба. Мальтус гипнотизировал толпу, и ему казалось, что его магнетическая воля вырывает людей из потока, влечет их под бриллиантовую диадему игорного дома.

У входа ему поклонились два мускулистых охранника в черной форме с нагрудными надписями «Фантастика». Покинув яркую, освещенную золотистым солнцем улицу, он вошел в бархатную темноту заведения, где сверкали драгоценные кристаллы автоматов. Перепад от света к тьме был подобен мягкому удару, который гасил в человеке дневные впечатления, отрывал от земной реальности и перемещал в пространство черного космоса, в котором волшебно горели разноцветные планеты и луны, завораживающе переливались бриллиантовые созвездия, загорались и гасли спектры. Голова начинала сладко кружиться, как в невесомости, когда исчезает ощущение «верха» и «низа», и ты начинаешь совершать медленные перевертывания, сладко парить в пустоте. Мальтус ощутил это первое галлюцогенное воздействие, отдавая должное магическим технологиям, применяемым в игорном бизнесе.

Из темноты появился смотритель заведения Мамука, «грузинский князь», как поддразнивал его Мальтус. В свое время он попался на продаже наркотиков, был готов предстать перед судом, но стараниями Мальтуса избежал наказания. Теперь он был верным сподвижником своего благодетеля, сменил образ кавказского хулигана на образ респектабельного джентльмена, но где-то под элегантным пиджаком или в глубине кассовой стойки у него хранился неучтенный ствол.

— Выручку вчера пэрэдал, Владымыр Гэнрыхович, сам лычно в офис отвез, — Мамука был удивлен посещением хозяина, полагая, что Мальтус явился проверить кассу, — Лычно сам пэрэдал.

— Не воруешь? — строго спросил Мальтус.

— Нэ ворую. Нэмного так быру.

— Посещаемость растет, судя по выручке?

— Луды идут, дэньги нэсут. Игра, как наркотык. Одын раз сыграл, до смэрти ыграть будэшь.

— Смотри, чтобы здесь наркоты не было. Живем по закону, понял?

— Зачем дурь с ыгрой мышать? Игра — сама дурь.

— Может, еще десяток автоматов поставим? Пристроечку сделаем? Завод расширяется, и мы расширяемся.

— Ширяемся, — хохотнул Мамука.

— Смотри у меня, — погрозил пальцем Мальтус, отдавая должное остроумию грузина.

С Ведеркиным они отошли в сторону, присели у стойки, погруженные в темноту, наблюдая таинственную наркоманию игорного зала.

Темнота скрывала размер помещения, расширяла стены и потолки в бесконечность. Словно здесь исчезали лучи света, зияла «черная дыра», открывался мертвый провал в безмерный и безвременный мир, где останавливалось бытие, прекращались законы физики, и царило абсолютное небытие и безмолвие. Сознание теряло точку опоры, органы чувств бездействовали, и наступало головокружение, словно ты надышался эфира. Внезапно из мрака вырывалось огненное видение, пылающее светило, словно ему удалось преодолеть притяжение смерти, и оно на миг излетало из антимира, как язык огня, окруженный космической музыкой. Душа припадала к этому диву, витала в его спектральных лучах, упивалось его красотой и вместе с ним, испытывая сладость и муку, уносилась обратно в смерть. Это был сон, когда из черного забытья вдруг всплывали фантастические картины, — алые птицы на белом снегу, золотые павлины на изумрудной траве, желтые рыбы в голубых подводных цветах. Превращались в обнаженных женщин, в драгоценные автомобили, в громады соборов и пагод. Из тьмы начинали сыпаться игральные карты, — нарядные валеты, пленительные дамы, седовласые короли, и все становилось радугой, зеркальной вспышкой, россыпью бриллиантов. Снова тьма, ты плывешь в черноте, в мертвых потоках.