Через час раздался звонок:

— Господин Ратников, вы согласны?

— Согласен, — едва произнес он.

— Тогда ждем вас завтра в полдень на Крестовой в кафе «Молода».

Наступил «День Города», который столь глубоко и творчески был продуман Мальтусом и им же спонсирован. Предполагалось городское празднество в трудный период массовых увольнений и связанных с кризисом тревог. На площади перед мэрией был воздвигнут помост из свежих смолистых досок. На нем развивался государственный флаг, висел транспарант с надписью: «Вместе победим!» и красовался большой портрет мэра. О празднестве оповещали местные газеты, радио и телевидение. По городу были расклеены красочные плакаты все с тем же: «Вместе победим!» и портретом мэра, который улыбался доброй отеческой улыбкой.

К полудню площадь уже переполнилась народом, который с любопытством взирал на помост, слушая бравурную музыку из громкоговорителя, спрятанного за портрет мэра. Казалось, марши и песни вырываются из приоткрытого, с безупречными вставными зубами, рта, внушая согражданам оптимизм и волю. На площадь приезжали небольшие фургончики, и прямо из них в толпе бесплатно раздавались аккуратные пакетики, подобные молочным, в которых была запечатана небольшая бодрящая порция водки. На пакетиках было начертано затейливое нравоучение: «Знай меру, доверяй мэру!». К пакетику прилагались чипсы и недорогие, но вкусные соевые батончики. Эти бесплатные лакомства пользовались в толпе успехом, и некоторые, особо проворные горожане умудрялись получить по два, а то и по три пакетика.

Музыка из громкоговорителя смолкла. На помосте, из-за нарисованного мэра вышел сам мэр Анатолий Корнилович Сыроедин. Плотный, ладный, в превосходном костюме, без галстука, с загорелым лицом, на котором среди благородных морщин и складок сверкали зубы, озорно, по-молодому блестели глаза:

— Здравствуйте, мои дорогие! — сердечно произнес он, поднося к зубам микрофон, и толпа благожелательно, тронутая идущим от сердца обращением, загудела. — Мы собрались с вами в этот солнечный летний день, чтобы сказать: «Спасибо тебе, наш замечательный Рябинск! Спасибо тебе, матушка Волга! Спасибо вам, зеленые скверы и детские площадки! Спасибо тебе, фонтан, который мы запустили на площади Королева! Спасибо тебе, детский садик, который мы открыли в Третьем микрорайоне! Спасибо тебе, улица Новаторов, которую мы заасфальтировали к празднику!» Конечно, не все еще сделано, но многое уже начато администрацией города, и если вы нас поддержите на предстоящих выборах, мы сумеем довести до конца наши начинания. — Он перевел дух, и его жизнерадостная улыбка уступила место проникновенному выражению, — Мы не хотим приукрашивать нашу действительность. Среди нас много нуждающихся. Много потерявших работу. Много тех, кто утратил веру. Но для этого мы и собрались, чтобы посмотреть друг другу в глаза, пожать товарищу руку, прийти на помощь слабому и больному. «Вместе мы победим!» — патетические, чуть срывая голос, воскликнул мэр, и его слова потонули в приветственном гуле, свисте, радостном шевелении толпы.

Один из вице-мэров поднес начальнику аккордеон. Мэр ловко накинул ремень, лихо пробежал по клавишам. Старательно наклонив голову к нарядным мехам, а потом, по-молодому вскидывая ее вверх, стал играть и петь популярную в его молодые годы «Рябинушку». Ту задушевную песню, под которую проходили пикники на берегу Волги, когда из Ярославля приезжало с инспекцией областное начальство, и он, молодой инструктор партии, услаждал слух благодушных гостей, уже вкусивших ухи и водки.

Он глазами обращался к толпе, чтобы та его поддержала, и народ нестройно, разрозненно вторил, радуясь полузабытой, из добрых времен песне.

Закончив петь, мэр удалился, уступив место девушкам, которые стали разыгрывать пантомиму. Они изображали представительниц молодежных субкультур, обитавших в городе. Были одеты в полупрозрачные кофточки, сквозь которые соблазнительно просвечивали целомудренные груди. И в короткие юбки, не скрывавшие упитанных ляжек и розовых колен. Каждая группа несла табличку с именованием субкультуры. Здесь было движение «Наши» и «нацболы» Лимонова. Молодежное «Яблоко» и «активисты красной молодежи». Бритоголовые девушки — скинхеды и длинноволосые печальные «готы».

Сначала пантомима изображала вражду и ссору субкультур. «Наши» схлестывались с «нацболами», возникала рукопашная, девушки тузили друг друга, драли за волосы, пускали в ход ноги, как на ринге кик — боксинга, норовили разодрать друг у друга блузки. Их сменяли девушки — скинхеды и девушки — антифашистки из «Яблока». Потасовка повторялась, разъяренные противницы царапались, плевались, наносили больные удары. У некоторых блузки оказались разодранными, и толпа могла любоваться плещущими в битве грудями. У одной, особенно агрессивной «антифашистки» соскочила юбка, и она продолжала пинать ногами, оставаясь в одних трусиках. «Активисты красной молодежи» сразились с «готами», и нельзя было сказать, что меланхоличные и печальные «готы» уступали в бою воинственным «красным». Напротив, «готы», обученные неизвестно где боевым искусствам, разгонялись и били головой в животы «красных» соперниц, отчего те опрокидывались и лежали бездыханно, а победительницы ставили свои ноги им на грудь.

Толпа ревела от восторга. Раздавались крики: «Бей в глаз!» или: «Раздери ей пасть!». Из задних рядов, где уже распили по одному, а то и по два пакетика с водкой, не закусывая бессмысленными чипсами, кто-то крикнул: «Хочу трахаться!», но хулигана одернули, и он умолк, ограничиваясь молодецким посвистом.

Битвы группировок означали трагедию расколотого, разъединенного общества, грозившую хаосом. Разъединению было положен конец, когда на помост снова вышел мэр. Держал в одной руке государственный флаг, а в другой — мегафон. Стал маршировать на месте и скандировать: «Когда мы едины, мы непобедимы!» На его патетическое скандирование, под полотнище флага стали собираться недавние соперницы. Обнимались, целовались, нежничали, чем-то напоминая группу «Тату». Построились в единую колонну и, воздев свои фирменные таблички, стали маршировать на помосте, демонстрируя солидарность и согласие в обществе, достигнутое под водительством мэра.

Выступала московская, нанятая за немалые деньги певица, — увядшая роза эстрады, угасшая звезда шоу-бизнеса. Она была избыточно загримирована, на шее играли жилы, и вздувалась во время пения неприятная синяя вена, на голых руках подрагивал жир. Но песня была бодрой, неслучайной для индустриального Рябинска, где воочию была видна научно — техническая революция, и особенно актуальны были призывы Президента преобразить Россию. В ее песне слово «модернизация» рифмовалось со словом «организация», и звучал припев: «Но Россия всех сильнее и в футболе, и в бою». Ее сначала слушали внимательно, отдавая дань имени, которое сияло во времена перестройки. Но потом из задних рядов закричали: «Даешь Любэ!» и «Хули надо!» Певица ушла, чуть смущенная, улыбаясь вставными, розовыми от помады зубами.

Но дурное впечатление от певицы разом изгладилось, когда на помост посыпались бабы в кокошниках, в красных сарафанах, со стеклянными бусами на сдобных шеях. Баянист в картузе с залихватским чубом летал руками по кнопкам, раскрывал красные хохочущие меха баяна, притоптывал сапожками. Бабы били в бубны, верещали трещотками, хохотали румяными устами. Визгливо пели частушки про «миленка», про «тещу», про «Ванечку». Народ одобрительно хлопал, свистел, хлебал из пакетиков даровую водочку, радуясь празднику. Среди баб вдруг возник, заскакал, закрутился вприсядку скоморох в алой рубахе на выпуск, в колпаке с бубенцом, с намалеванными на скулах красными кляксами. Походил ходуном, подскочил к баянисту, подмигнул. Тот понимающе кивнул, рассыпался озорными переливами. Делая смешную физиономию, скоморох запел: