Она признавалась самой себе, то, что предлагала Юля, ей самой не раз приходило в голову, но природная скромность не позволяла переступить черту. В то же время понимала, что без решительных действий с ее стороны Ярослав никогда не решится на нечто большее, чем хоть и близкие, но дружеские отношения. Данное когда‑то слово возвратить ее домой в целости и сохранности значило для него больше, чем собственные чувства. В этом весь Ярослав, и поступить иначе есть измена, предательство своей натуры. Одновременно она понимала, барьер между внешней стороной Ярослава и его внутренним желанием очень тонок, если Анна, решительно настроена, разрушить его. И совершенно непреодолим, если пассивна. Долго в ней боролись страх, желание, любовь и жалость к умирающей подруге. Юля лежала там внизу совершенно беспомощная, и никто, в том числе и она сама, ничего не мог сделать. Возможно, именно это чувство долга перед подругой послужило каплей, переполнившей ее чувства, или просто оправданием прошлых желаний, но неожиданно Анна привстала на постели и решительно откинула циновку с решетки люка. Внизу обнаженный по пояс Ярослав спал на своей постели, широко раскинув от духоты руки. Рядом тяжело дышала Анюта, разметав постель в подобной позе. Анна даже усмехнулась, настолько похожи были их натуры, — решительность и кротость. Но она уже все решила, осталось только принудить себя.

Каждый вечер Ярослав допоздна задерживался на палубе и возвращался к себе в каюту, когда солнце уже садилось. Маленькие хитрые глазки Кар переставали мерцать на горизонте среди скал и утесов пустынных плоскогорий, тянущихся вдоль восточного побережья полуострова Риналь. В преддверии ночной мглы начинали тускнеть красно–желтые всполохи зари, и столь продолжительный на Троне закат начинал уступать место полумраку. В отличие от вечнозеленых глухих дебрей Изумрудной долины ночь в океане, относительно более ясная из‑за подсветки лун, позволяла морякам спокойно работать на палубе, не прибегая к помощи факелов или фонарей. Близость берега Риналя, возможно, и не усыпанного скалами и подводными рифами, как рот акулы зубами, все равно создавал опасность быть выброшенными на него. По этой причине Ярослав приказал делать поворот еще засветло, когда отчетливо видна черта береговой линии.

Оставив вахту, он спустился к себе и, войдя в каюту, застал необычную картину: посреди почти кромешной тьмы, царящей в глухом помещении, освещаемом лишь парой окон, на постели четко определялся силуэт лежащей девушки. На «Палладе» девушек немного, да и Ярослав за прошедшее время научился различать членов своей семьи не только по голосу или звуку шагов, но и по смутному силуэту или даже отбрасываемой тени. В долине не было электричества как такового и даже свечи или масляные лампы использовались редко. Несмотря на это в сумеречное время активность людей не снижалась. Вот и сейчас он точно определил, кто занял его постель, спросил, смущенный неожиданностью:

— Анна, ты что тут делаешь?

Ответа не последовало, девушка давно спала или искусно притворялась. Не получив ответа, он попытался разбудить, но, на удивление, и это не удалось. Анна или действительно крепко спала или вовсе не желала покидать каюту. И в том, и в другом случае Ярослав не мог решительно выпроводить ее вон, это неприлично, да и команда увидит. Как она проникла сюда, совершенно не важно, возможно, он просто не заметил. Все его девушки совершенно без стеснений пользовались каютой во все время путешествия, здесь им было намного удобнее, чем среди переполненной моряками палубы.

Глядя на спящую Анну, Ярослав поймал себя на мысли: «Я что, теперь всю ночь должен так стоять? Вовсе не собираюсь». Он лег на свободное место, благо его с лихвой хватало на двоих. То ли он разбудил девушку, то ли она продолжала начатую игру, но Анна недовольно перевернулась во сне и решительно обняла его. Ярослав в один миг поглупел и попытался высвободиться из цепких объятий. То есть, он, конечно, вовсе был не против, но как‑то все случилось так неожиданно, а он так туго соображал в этот момент. Сбежать не удалось, руки Анны держали крепко, и тут, конечно, все стало ясно. Немного поколебавшись, но сломленный напором, он, в свою очередь, обнял Анну, почувствовав в ответ, как она подалась к нему всем телом. На самом деле он был очень рад воспользоваться минутной слабостью девушки, но, поцеловав в висок, едва слышно спросил:

— Мне так неудобно…

Анна только крепче сжала объятия.

— Юля больна…

В ответ она впилась своими губами ему в шею и прошептала на ухо:

— Молчи… Ни о чем не думай… Я исполняю ее волю.

Последней мыслью Ярослава было, что слова Анны вполне похожи на правду и более не мог сопротивляться охватившим его чувствам.

Пробуждение наступило от грохота в вовсе не закрытую дверь. Ибирин тарабанил в створку кулачищами, зычно, то есть, во все горло, крича:

— Ногата Дхоу! Дхоу! Секу! Секу Дхоу!

Услышав страшное для каждого моряка слово, Ярослав молниеносно поднялся с кровати, на ходу натягивая штаны. Анна, едва успев понять смысл сказанного, прикрываясь простыней, уже последовала его примеру.

Выскочив на палубу, Ярослав поспешил подняться на палубу надстройки. Здесь, ожидая капитана, уже собралась значительная часть команды. Ярко светило солнце, дул умеренный ветер, редкие барашки облаков бежали по небу, но, осмотрев горизонт, Ярослав обратил внимание на восток. Там, среди кучевых облаков, не предвещавших неприятностей, тончайшим контуром обрамляла тучи сизая полоска, с виду едва заметная.

— Шквал! — выдохнул имя ужаса Ярослав.

— Секу Дхоу, — подтвердил Зенон, стоя у румпеля.

Все ждали приказов вождя, прекрасно понимая, чем грозит им надвигающаяся опасность.

Мысли в голове роились как снопы всполохов искр. Серьезный шторм для «Паллады» был верной гибелью, если он будет с востока. В течение пары часов их унесет к Риналю и разобьет о берег. Якоря будут последней надеждой. Но разве можно реально назвать якорями то, что закреплено у них на борту, — деревянные брусья с привязанными к ним камнями. «Паллада» слишком тяжела и представляет большую площадь для ветра, чтобы ее можно было держать просто с помощью сброшенных за борт камней.

Дуновение ветра с востока вывело всех из оцепенения, завивающиеся вихри пробежали по палубе, подымая редкие облачка пыли и куриных перьев из опустевших клеток на рострах. Люди всполошились, предчувствуя ужас надвигающейся катастрофы. Даже Ибирин в волнении и надежде спросил:

— Что будем делать, Дхоу?

Времени оставалось очень мало, и терять его на пустые раздумья не было смысла.

— Свистать всех наверх! — резко выкрикнул Ярослав традиционную формулу таким голосом, что мог, казалось, разбудить мертвого, хотя свистать на «Палладе» было нечем. — Убрать паруса, опустить реи! Зенон, держать корабль под ветер! Наростяшно, убрать больных из карантинов в трюм! Труба, Жиган, опустить марса–реи!

Команда, еще секунду назад пребывающая в ступоре ожидания, бросилась выполнять приказы. Ветер заметно крепчал, жестко раздувая паруса, и Ярослав, не ожидая, когда реи будут опущены по–нормальному, распустил шкотовые концы, а за ним и гитовы с возгласом:

— Берегись! Отдаю грота–шкоты! Грота–рей пошел!

Лишенный креплений, грота–рей дрогнул и бешено хлопая шкаторинами паруса полетел по мачте вниз со страшным грохотом и треском рухнул на ростры и закрепленные на них запасные реи и стеньги. Казалось, рей переломится сам или переломает под своей тяжестью все на палубе, но бегущие через блоки шкоты и гитовы сдержали свободное падение, и ростры выдержали. Подручные Зенона бросились крепить бешено хлопающий огромным пузом на ветру громоздкий парус. Ярослав видел, как, следуя его примеру, Ибирин опустил фок–рей, а его собственные люди на стеньгах уже крепили развевающиеся на ветру марсели. Опустить на палубу верхние реи, подобно нижним быстро, никак не получится. Нидамцы во главе с Наростяшно спускали больных в трюм, и Ярослав с удовольствием заметил, что его команда за прошедшее время многому научилась, привыкла и действует расторопно и четко.