— Не могу? Вовсе наоборот, леди Кэтрин. Сдается мне, что я волен сделать все, что мне вздумается. — Он провел дулом пистолета по ее щеке, так что она в отвращении отдернула голову. — Но нет, это не будет полной правдой. Вы лишили меня времени, чтобы развлечься с вами, чтобы я обучил вас некоторым трюкам, которые так искусно проделывала Мелани. Жаль, жаль, похоже что в последние дни я постоянно вынужден куда-то спешить. — Он нахмурился.
— Как я ненавижу эту спешку. Эту, знаете ли, нетерпеливость. Боюсь, милая леди, что мне придется избавиться от вас, так чтобы успеть скрыться, пока ваш возлюбленный Люсьен будет оплакивать свою утрату. Какая жалость. Меня больше всего на свете позабавили бы его попытки глотнуть воздуха, когда он будет болтаться на веревке. Мелани лишила меня этого удовольствия, так ей не терпелось избавиться от этой женщины. А знаете, останься Мелани в живых, вы были бы у нее следующей на очереди. И с определенной точки зрения можно сказать, что я сейчас сделаю Мелани последнее одолжение, что причиняет мне ужасную боль. Ну да ладно, каждый должен делать то, что ему положено. Рано или поздно эта пародия на констебля найдет в мансарде кинжал с инициалами Люсьена, и тогда поднимется шум на всю округу. Мне, наверное, следовало бы нарисовать ему карту, по которой он нашел бы все улики, уж слишком он неповоротлив. А сейчас, моя милая леди, мне придется распрощаться с вами.
Говоря это, он направил пистолет в грудь Кэт.
— Погодите! Ох, погодите, пожалуйста! — взмолилась Кэт, заламывая руки. Этому человеку, пожалуй, не понадобится и пистолет, он способен заговорить до смерти кого угодно. Но он до сих пор не выболтал то, чего ей больше всего хотелось услышать. — Если я обречена на гибель, мсье, не могли бы вы хотя бы объяснить мне — почему? Смерть Мелани, все три смерти — и подозрения направлены на Люсьена. Я не понимаю. Ну как же я могу умереть, так и не узнав — почему?!
— Вы умрете весьма смертельно, позвольте вас заверить, — произнес Гай, засмеявшись собственной шутке. — Тем более если учесть, что сюда галопом несутся ваш Люсьен с Гартом, чтобы вас спасти, если, конечно, я захочу поверить в эту сказочку. Никогда не играйте в карты, мадемуазель. Вы ведете себя чересчур нервически, знаете ли, из чего я могу заключить, что действуете вы в одиночку. Ну, ладно, наверное, я могу вас кое в чем просветить, если только вы перестанете хныкать. Я просто ненавижу плачущих женщин. Я должен был бы рассказать это и Мелани, но она не пожелала слушать мои объяснения. Она примчалась ко мне в полном отчаянии, чуть ли не на грани самоубийства, однако потом отчего-то принялась отчаянно цепляться за жизнь.
Не спуская с Кэт пистолета, он подвинул к себе маленький стульчик и уселся напротив.
— На самом деле все просто. Сначала мы разберемся с несчастными леди, оui? Враг Мелани, леди Саусклифф, вела себя крайне невоспитанно, она шантажировала Мелани за прошлые проступки, в числе которых была и чересчур горячая «сестринская» любовь — прошу понять меня верно. Отцовская любовь там фигурировала также, я не слишком шокировал вас? И Мелани носилась с идеей отделаться от этой женщины, будучи уверенной, что это ей поможет расчистить дорогу к сердцу Люсьена. Меня это совершенно не волновало. Убийства были не более чем дружеской услугой, ну и конечно, прелюдией к убийству самой Мелани.
— Вы надеетесь, что Люсьена обвинят во всех трех убийствах. Зачем вам это?
— Это довольно просто. Кристоф Севилл — мой брат. Мой сводный старший брат и наследник отцовского имения и титула. Ах, вам, кажется, знакомо это имя?
— Кристоф Севилл — настоящий отец Люсьена, — произнесла Кэт, неловко елозя по дивану, чтобы краем глаза проверить, не захлопнул ли сквозняк дверь в сад. Он не захлопнул. Через небольшую щель лился солнечный свет, ложившийся ярким пятном на пол. — Но я все еще не понимаю. Люсьен — бастард. Он не может ничего унаследовать, даже если бы Кристоф его признал. Это ничего бы не изменило, если вы сын его отца от другого брака.
Гай улыбнулся такой убежденности:
— Я вижу, что вы знакомы с законами майората, дорогая, однако здесь они неприменимы. Мой дурачок братец тайно заключил брак с Памелой Кингсли, этой его минутной любовью, и таким образом младший брат, то есть я, прав наследования не имеет. Опять это несуразное чувство любви. Вы должны теперь понимать мою неприязнь к этому человеку.
Покуда Кэт сидела, затаив дыхание, опасаясь привлекать к себе внимание, Гай продолжал свои разглагольствования. Его взор устремился куда-то в голубую даль, он словно беседовал сам с собой, явно в который уже раз переживая старые обиды.
— Если бы только я знал, но Кристоф скрывал тайну до самого конца. Даже когда его бросили в тюрьму и он знал, что его вот-вот обручат с мадам Гильотиной, он продолжал молчать. Он только приказал мне отправить его последнее письмо в Англию и лично передать нашему отцу его последнее прости, вместе с трогательным признанием в браке с этим английским убожеством и рождении у нее малолетнего ублюдка. Подумать только, я, как последний дурак, выполнил его волю.
Он обратился к Кэт с застывшей улыбкой:
— Это то, что вы, англичане, называете иронией, оui? Но вскоре это уже не имело никакого значения, вскоре я прочел свое имя в списках лиц, подлежащих аресту, и оказался лицом к лицу с реальной возможностью потерять голову, как тогда случилось почти со всеми французами, у которых в жилах текла голубая кровь. Вы не можете знать, каково это, леди Кэтрин, когда сидишь в вонючей камере, в этом ужасном тюремном подземелье, и каждый Божий день ожидаешь, что услышишь свое имя среди тех, кого сегодня поцелует в шею мадам Гильотина. Я как раз навещал своего брата, я принес ему еду в тот день, когда вызвали его, когда он повыше задрал свой нос и с прямой спиной вошел в ту дверь, за которой его не могло ожидать ничего, кроме неминуемой смерти. Идиот! Все они идиоты! Как овцы, они вставали, услышав свои имена. Как овцы, они маршировали навстречу смерти, высоко подняв голову. Но не я, мадемуазель. Нет! Я не был овцой. Когда меня заточили, я нашел одного заключенного, который согласился встать, когда назовут мое имя, и занять мое место на эшафоте. Он умер вместо меня, а я обещал ему взамен содержать его умирающую от голода семью в Руане. И я это делал, даже после того, как его голова скатилась в корзину, даже после того, как и Робеспьер и Сен-Жюст встретили свой конец, а я был выпущен из тюрьмы и больше не боялся ни смерти, ни разоблачения — я делал это, потому что я честный человек.
Кэт до крови прикусила палец, чтобы не выложить все, что она думает. Бедный Люсьен, его отец действительно погиб. Но об этом она подумает позже. А сейчас необходимо вернуть Гая к главной теме их беседы.
— Так, значит, ваш отец узнал, что Кристоф женат и узнал про Люсьена? Но почему вам так необходимо отделаться от Люсьена? Наверняка ваш отец хорошо обеспечил и вас, несмотря на то что вы не могли стать основным наследником?
Гай наклонился к ней, и его лицо побагровело от гнева.
— Еще один идиот!!! Почему я не мог унаследовать все? Потому что я отказался умереть! Потому что я выбрал жизнь! Скажите мне, мадемуазель, что хорошего может быть в мертвом французе? Но этот упрямец, этот совершенно невозможный старик не мог этого понять! Он отказался понять, что я был более разумным, что я заслужил его наследство. Кристоф даже не освятил свой брак в церкви, и все же наш отец выбрал его. Мой недалекий, мой мертвый сводный брат стал для нашего отца кумиром, святым, тогда как я был назван трусом, ничтожеством, позором семьи.
Не помня себя от ярости, он продолжал:
— Что может понимать в мужестве старикашка, спокойно укрывшийся у себя в деревне, никогда не нюхавший парижских подземелий? Вы видите эту повязку? Когда-то там был глаз. Мой собственный глаз. В одну прекрасную ночь часовой выколол мне его — просто от скуки!
Он улыбнулся, и выражение ярости на его лице сменилось злорадством.
— Зато потом я выколол у него оба, мадемуазель, выковырял, как изюминки из кекса, прежде чем милосердно предать его смерти. Так что через много лет для меня не представляло трудности пустить в ход кинжал. Странно, не так ли, что из них троих служаночка умерла лучше всех. Храбро. Вот уж пустое слово. Смерть есть смерть, оui?
