Кэт выдвинула единственное возражение, не пришедшее ему в голову:

— Это все хорошо и мило, Люсьен, если ты уже придумал, что скажешь моему дяде, когда явишься просить моей руки. Сможешь ли ты объяснить, как и когда мы успели полюбить друг друга, учитывая версию о моем пребывании в Америке. Понимаешь, мой отец вряд ли сказал ему правду. В противном случае нам придется дожидаться июня, когда я стану совершеннолетней. — Она улыбнулась с изрядной долей ехидства при виде его растерянности.

Но Люсьен недолго раздумывал над этой проблемой.

— Нашел! — воскликнул он, немного подумав. — Я скажу, что заметил тебя, когда ты сходила на пристань в Дувре, и что я тут же пал к твоим ногам!

— Очень неплохо, Люсьен. И вполне убедительно, и звучит приятно. Но тебе необходимо убедить дядю Фредерика в том, что ты — хороший, заслуживающий доверия человек, готовый всегда стоять на страже интересов своей драгоценной невесты. После чего, конечно же, тебе останется сделать мне предложение руки и сердца по всей форме, которого, кстати, еще не было. Я думаю, что тебе лучше всего при этом встать на одно колено. Имея горькую возможность случайно убедиться в вашей неимоверной гордыне, мистер Тремэйн, мне кажется, что вам достанет величия проделать все с подобающей важностью. Да, я уверена, что мне это придется по душе.

— Ах, вот как? Ах ты, маленькая мошенница! Ладно, мы еще посмотрим! — возмутился Люсьен, уложил ее на себя и принялся щекотать. Она захихикала, приведя его в еще больший восторг, и вот уже парочка, веселясь словно малые дети, не выпуская друг друга из объятий, покатилась вниз по ровному травянистому склону.

Так они оказались внизу, укрытые за небольшой купой молодых деревьев. Люсьен от души порадовался, что им повезло не закатиться в заросли терновника, росшего по опушке чахлого лесочка у подножия холма.

Все еще хохоча, ногами запутавшись в юбках Кэтрин, ничего не видя из-за ее волос, упавших ему на лицо, он приподнял голову, стараясь оглядеться и понять, где же они очутились. И тут его улыбка превратилась в гримасу, и его едва не стошнило.

— О Господи. Ох, Иисус! Мелани?!

Не далее как в пяти футах от них, полускрытое под кустом терновника, лежало окровавленное изувеченное тело женщины с белокурыми волосами.

Люсьен прижал Кэт к себе, инстинктивно пряча ее лицо у себя на груди, а она боролась, стараясь повернуться.

— Нет!!! Не смотри туда, Кэтрин! Во имя всего святого — не надо туда смотреть!

Не в силах отвести свой взгляд, Люсьен, хотя и с большим трудом, но все же понял, что та, кого он видит — вернее, то, что он видит в пяти футах от себя, — не Мелани, что это труп какой-то неизвестной женщины.

Причем у женщины были все шансы остаться неизвестной навеки: ее лицо старательно, обдуманно было превращено в абсолютное ничто.

Кэт изо всех сил старалась унять бившую ее дрожь. Но это ей не удавалось, так как констебль Клеменс со своим подручным стояли перед ними, посреди гостиной, и таращились на Люсьена с таким выражением, будто увидели у него на лбу слово «убийца».

То, что подозревает констебль, — безумие. То, что Люсьен увидел возле рощицы, то, на что не позволил глядеть ей, — тоже безумие. Или порождено безумием.

Все случилось столь неожиданно столь стремительно, что она даже толком не успела ничего осознать. В одну минуту они с Люсьеном, такие беспечные, счастливые, словно дети, превратились…

Боже милостивый, ну неужели этому кошмару не будет конца? Она вздрогнула, подавив рыдание.

Люсьен первым делом поспешил отвезти ее обратно в Тремэйн-Корт. Потом приказал Хоукинсу приготовить одеяла, захватил их и бегом вернулся к месту своего ужасного открытия вместе с Гартом и парой дюжих лакеев.

Примерно через час они появились в сопровождении констебля Клеменса, крикливого самоуверенного человечка, мучимого отрыжкой. И как только он переступил порог, он прицепился к Люсьену с вопросом, с какой стати преступник решил спрятать тело жертвы именно на территории Тремэйн-Корта.

На этот вопрос Люсьен, естественно, ответить не мог. Да и откуда ему это знать? Столь продуманное надругательство над жертвой исключало всякое представление о логике. Оно просто не укладывалось в рамках рационального мышления.

Люсьен уже высказал предположение, что коль скоро у убийцы не было уверенности в том, что тело вскоре не обнаружат, он решил искромсать лицо жертвы, чтобы ее было невозможно опознать. Ведь кроме того, что над женщиной надругались, с нее сорвали всю одежду и украшения. Два пальца были попросту отрезаны — видимо, на них были кольца с надписями, но сидели слишком туго и их нельзя было снять.

Кэтрин все еще пыталась собраться с мыслями после шока, когда констебль заговорил снова:

— И так, насколько я могу судить, — начал Клеменс, — мы располагаем лишь двумя зацепками. Жертва была крашеной блондинкой. Второе, и очень важное, — руки у нее были нежные, никаких мозолей нет и в помине. Натурально, мистер Тремэйн, я прихожу к выводу, что это была не какая-то простолюдинка. Может, она даже была одной из тех расфуфыренных лондонских дамочек, что временами заезжают в наши края с визитами.

— Должен признать, сэр, я подавлен. Что бы я ни сказал — вы все толкуете по-своему, не так ли? Вы вновь и вновь тычете в меня пальцами, не правда ли мой почтенный сэр? — вмешался Гарт, скрестив на груди руки.

Ему уже пришлось ответить на массу вопросов по поводу причин его пребывания в данный момент в данной местности, и его ответы заключали в себе больше издевок, нежели информации. Кэт улыбнулась, понимая, что все его выходки имеют целью отвлечь внимание констебля от Люсьена.

— Возможно. А возможно, и нет. Вы не очень-то похожи на того, кто мог бы это сделать, несмотря на вашу невоздержанность в речах. — И Клеменс вновь обратился к Люсьену: — А вот вы, сэр, рыбка совсем иного рода. Вы ведь не так давно вернулись, верно, сэр? — осведомился констебль преувеличенно подобострастным тоном, выдававшим его подозрительность. — Я и сам новичок в здешних краях, но сподобился услышать краем уха про разные странности, что творились здесь примерно с год назад, когда вы явились с войны. Что вы умудрились натворить такого, что вас выставил за дверь ваш собственный милый па? Ну, я полагаю, что вы все равно не сознаетесь. А вот теперь вы опять здесь, вернулись в Суссекс не более чем с месяц назад и распоряжаетесь вовсю, покуда наш па помирает в своей постельке, А мы на каждом шагу натыкаемся на мертвые тела.

— Тела?! — переспросил Люсьен, глянув на Кэт. Она лишь пожала плечами, так как слова констебля равным образом ничего не говорили и ей. — Вы хотите сказать, что тело не одно?

— Два. Пока два. — И констебль со смаком пустился в живописание ужасающего открытия, сделанного одним из местных крестьян по дороге на рынок. Еще одна убитая молодая женщина, правда на сей раз одетая. — Одета хоть и по-лондонски, но не шикарно, скорее всего горничная какой-то леди или что-то в этом роде, со странными следами на запястьях и на лодыжках и с глоткой, располосованной от уха до уха. Бен — ну, этот крестьянин, — так он ляпнул, что ему показалось, будто она этак улыбается да приглашает его с ней позабавиться — хотя он, конечно же, сразу увидел, что все платье у нее в крови. Простоватый он, этот Бен. Как будто у женщины может быть сразу два рта. Ну, в общем, этот крестьянин, Бен, нашел ее прислоненной к дереву вблизи от Тремэйн-Корта. Что вы думаете об этом, мистер Тремэйн?

— Я полагаю, мой друг, что вы опасно превысили свои полномочия во многих отношениях, — холодно процедил в ответ Люсьен. Кэт взяла его за руку и тихонько сжала пальцы, словно говоря, что, по ее мнению, не стоит обращать внимания на глупые домыслы недалекого человека. — А еще я уверен, — продолжал Люсьен, — что вы гораздо успешнее послужите правопорядку, если уберетесь отсюда и отправитесь исполнять свои прямые обязанности на месте преступления, пока еще не остыли следы убийцы. Ведь в противном случае он вполне может решиться нанести еще один удар.