На шестой день Нового года Мелани Тремэйн металась по плюшевому ковру в своей бело-розовой спальне, заламывая в отчаянии руки. Она была практически обнаженной, лишь в одной ночной сорочке, которая развевалась на ней и не закрывала ни темных сосков, ни золотистого пушка в том месте, где сходились бедра. Она была превосходна, и прекрасно это сознавала. Но кроме этого она еще и была голодна. Ужасно голодна.

Она встала перед окном, подхватила груди руками и принялась теребить свои соски, прислушиваясь к волнам возбуждения и желания, распространявшимся от этих маленьких напрягшихся бугорков вниз по телу — к жаждавшему любви лону.

— Боже мой, Мойна, прошел уже почти целый месяц. Он уже давно должен был поправиться. Когда я смогу пойти к нему? Я так хочу его, что скоро сойду с ума!

— А с чего это вы взяли, что он вас захочет? — Хриплый хохот служанки донесся из дальнего угла комнаты. — Вы ж теперь евонная мачеха — или забыли?

Возбуждение пропало, оставив в теле ноющую пустоту. Руки Мелани повисли, и она захныкала, внезапно помрачнев:

— Но ведь я не виновата, Мойна. Я знаю, что смогла бы все объяснить Люсьену, если бы только осталась с ним наедине. Ах, остаться наедине! Эдмунд хватает меня за пятки, как щенок или тюремщик. Как ты думаешь, он ничего не заподозрил? Он стал удивительно упрямым в последние недели. И что мне теперь делать?

Мойна еще раз взболтала темный настой, который готовила на маленьком столике, а потом постучала серебряной ложечкой по краю хрустального бокала в знак того, что питье готово.

— Вам надо позабыть на время про мастера Люсьена, дорогуша, вот и все. Очень уж вы спешите. Этак его и убить недолго. Почему бы вам не отправиться к старикану и не рассказать ему обо всем, что вы тут натворили с моими детками? Тогда он, наверное, прижмет к груди мастера Люсьена и вышвырнет вас на улицу. Вот будет потеха.

Сощурив горевшие злобой глаза, Мелани метнулась к ней и схватила бокал:

— А ты мерзкая старуха! Ты была бы рада, если бы Эдмунд обо всем узнал, верно? Но не забудь, что тогда тебе придется рассказать ему и про свое участие в спектакле, который мы до сих пор играем. И не пытайся одурачить меня намеками на своих «деток». Я не верю! Да, Мойна, я расскажу ему, что ты сделала, чтобы удержаться в доме. А когда тебе придется убраться из твоего любимого Тремэйн-Корта, ты заболеешь и сдохнешь под забором. — Мелани наклонялась все ниже, пока не оказалась со старухой нос к носу, а потом злорадно улыбнулась: — Не будет ли это потехой, ты, сука?

Выпрямившись, она посмотрела бокал на свет.

Приступ раздражения прошел, в ней снова вспыхнуло желание.

— Ты уверена, что это именно то, чего хочет Мелли? Она вся стянута в узел, ей нужно расслабиться.

— Разве я когда-нибудь ее подводила? — отвечала Мойна, осторожно опуская свое тощее, хрупкое тело в кресло и не сводя пронзительного взгляда со своей молодой хозяйки.

— Не подводила, Мойна? Но я ведь все еще не с Люсьеном. — Мелани прошла к кровати, осторожно поставила бокал на низенький столик, а потом скинула свое полупрозрачное неглиже и с помощью приставной скамеечки вскарабкалась на высокую пышную кровать. — Это должно сработать лучше, старуха, — сказала она, и в ее голосе послышались нотки былого гнева, так как похоть снова охватила ее, — или я откручу тебе нос. Я даю тебе день, чтобы составить новый рецепт, но учти, что я не могу ждать вечно.

Говоря это, она взяла бокал обеими руками и залпом осушила его до капли. Она посмотрела на Мойну, и это согбенное изможденное существо вызвало в ней отвращение, как вообще физические недостатки.

— Подай мне Меллиного любимца, а потом убирайся. Меня тошнит от твоего вида.

— Это сработает, — пробурчала тихонько Мойна, но не настолько тихо, чтобы хозяйка не расслышала ее. — Это сработает. Может статься, даже лучше, чем вам бы того хотелось.

Мелани пропустила колкость мимо ушей, так как мысли ее были сейчас заняты иной, гораздо более насущной потребностью. В конце концов, они с Мойной прекрасно сознавали, кто верховодит в доме.

Мойна открыла маленькую шкатулку и извлекла из нее длинный гладкий деревянный цилиндр с красивой серебряной рукояткой. Под пристальным взглядом Мелани она не спеша окунула его закругленный конец в сосуд с ароматными маслами, прежде чем понести его хозяйке.

— Ах! Как хорошо! — Снадобье растекалось по жилам Мелани, и ее ненасытный голод стал еще возрастать с каждым ударом сердца. Она заметалась на кровати, ее пальцы теребили и гладили нежные розовые соски. Голос Мойны был едва слышен сквозь окутавший ее туман вожделения.

— Вот так-то дорогуша. Это зелье начинает работать очень быстро и действует долго. Почувствуй его. Почувствуй, как оно растет.

Мелани отвечала своим капризным детским голоском. Ее язык странно деревенел и едва двигался.

— Ах, Мойна, да! Это чудесно, чудесно. Милая Мойна, ты так прекрасно заботишься о Мелли. Мелли любит тебя, Мойна, я клянусь. Она никогда не расстанется с тобой. Ох, как же мне хорошо!

— Течная ты сука, — съязвила Мойна, чей голос все удалялся и удалялся по мере того, как Мелани погружалась в пучину вожделения. — Любой мужик мог бы сейчас запихать в тебя два огромных кулачища, да в придачу напрочь оторвать твои розовенькие сиськи, а ты только будешь просить его еще да еще. Ну, теперь Мелани по-настоящему хочет своего любимца? Она хочет его поскорее? Она хочет его очень сильно?

— Ах, какой он красивенький, милая Мойна. Да, да, дай его ей. Ох, я даже смотреть на него не в силах! Ты всунешь его в Мелли, Мойна, всунешь сейчас. Боже, она вся пылает! Что ты сделала с нею? Скорее, Мойна, скорее!

Мелани широко развела ноги, как можно выше приподняв над простынями бедра, ее тело все выгнулось, кожа блестела от пота. Куда же девалась Мойна! Проклятая баба! Разве она не слышала?

— Всунь его в Мелли!

— Так теперь тебе нужна Мойна, да?

Мелани вздрогнула, почувствовав у себя над ухом горячее дыхание служанки и вслушиваясь в ее шепот.

— Мойна может потушить пламя. Мойна может облегчить твои мучения. Слушай же меня, ты, смазливая белокурая сучка. Ты будешь осторожной. Ты будешь держаться подальше от мастера Люсьена. Ты должна будешь терпеть до поры до времени. Ты должна дать Эдмунду помучиться подольше. Он должен за все заплатить, помните, мисси? Помните наш уговор? Мелли получит свои снадобья, но будет терпеть. Он должен расплатиться! И только тогда ты получишь все, что захочешь.

Мелани широко раскрыла глаза, ее сердце билось так сильно и так часто, что ей казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Ее голова зарылась в подушки, шея выгнулась, горло свело от желания. Все, что угодно. Она согласна на все. Она пообещает все.

Она заговорила сквозь стиснутые зубы:

— Да, да. Ты права, Мойна. Мы подождем. Пока у Мелли есть вот это. Пока ты даешь это нам. Люсьен! О, мы чувствуем это, Мойна. Мы чувствуем это! Люсьен! Сделай же это, милый, сделай! О Боже, Мойна, я умру. Будь ты проклята, женщина! Всунь его в меня! Помоги мне, помоги мне!!!

Мелли не сводила дикого, отчаянного взгляда с Мойны, с ее узловатых, со вздутыми венами рук, казавшихся почти черными. Она подняла цилиндр, повертела его, словно любуясь жирным блеском масла в свете лампы.

— Черт тебя побери, Мойна! Скорее!

Служанка швырнула цилиндр на кровать и пошла прочь из комнаты.

— Помогай себе сама. Есть вещи, которых даже я не смогу сделать.

— Будь ты проклята, Мойна! Будь ты проклята! — Мелани кое-как встала на четвереньки, ее потные спутанные волосы свисали на лицо, а губы изрыгали хриплые проклятья. Она схватила цилиндр обеими руками и вонзила его себе между ног.

Кэт сидела на подоконнике в своей каморке в Тремэйн-Корте, подобрав под себя ноги и прижавшись лбом к прохладному стеклу, глядела на январскую метель за окном. Она устала, она ужасно устала после этой недели, когда пришлось подменять по ночам Мойну и проводить долгие часы у постели больного, чтобы в любой момент быть готовой прийти на помощь.