У Люсьена тут же вырвалось с надеждой:

— Кэтрин?..

В ответ раздался смех, по-детски высокий, ломкий и слегка истеричный.

— Мелани… — А он-то отказался перебраться в другую спальню, чтобы никто не дай Бог не подумал, будто он бежит от женщины. Ведь это было бы смешно! И что теперь ему делать, тем более что дверь в смежную комнату столь предусмотрительно заперта?

— Милый Люсьен, — промурлыкала Мелани, вступая в круг света свечи, так что он смог различить и розовые соски ее грудей, и темный треугольник волос на лобке под прозрачной тканью сорочки. Ее белокурые локоны, свободно распущенные, рассыпались по плечам, а ярко-синие глаза сверкали, как звезды на ночном небосводе. — Мне так долго пришлось тебя ждать. Я уже начала сомневаться, придешь ли ты сюда вообще.

Люсьен дал волю мгновенно вспыхнувшему гневу:

— Мелани — вон отсюда!

Она проигнорировала его приказ, поставила бокалы на стол и пошла прямо на него, остановившись всего в нескольких дюймах, так что ему в ноздри ударил тяжелый, приторный и когда-то неотразимый для него запах ее тела. Она положила ладони на отвороты его сюртука.

— Ты на самом деле не хочешь, чтобы я ушла, Люсьен. Ты сказал так оттого, что тебе охота потискать эту шлюху, эту Кэт Харвей. Она не получит тебя, правда? Я была внизу и видела, как ты вошел к ней в комнату, а потом вышел. Она может сколько угодно падать в обмороки, но она не получит тебя. Вот почему ты напился этим вечером, правда, дорогой? Как давно ты воздерживаешься? Когда ты в последний раз был с женщиной?

Он с отвращением сбросил с плеч ее руки.

— Послушай меня, милый, — не унималась она, снова положив ладони ему на плечи. — Я могу тебе помочь. Ты ведь сгораешь от желания, не так ли? — Ее ручки пробежались по сюртуку вниз, и она улыбнулась: — я просто обожаю одежду. Женское платье должно быть вырезано как можно глубже, а мужской сюртук разделяется вот здесь, вот так, — и ее руки оказались еще ниже, между полами его сюртука, — чтобы демонстрировать вот это…

Прежде чем Люсьен перехватил ее, правая ручка Мелани поймала его член вместе с тонкой замшей плотно обтягивавших его бедра лосин.

— Ах, дорогой, — промурлыкала она, легонько сжимая пальцы, чтобы вызвать возбуждение, и ее умелые ласки получили ответ, за что Люсьен проклял свое тело. — Это же неестественно, заставлять себя жить с такой болью, так страдать. — Она опустилась на колени и прижалась лицом к его бедрам. — Не гони меня, милый. Позволь Мелли остаться. Позволь Мелли помочь тебе.

Он почувствовал, как твердеет его плоть, и возненавидел за это и себя и ее. Наклонившсь, он грубо поднял ее на ноги, держа на расстоянии вытянутой руки:

— Мелани, ты совсем потеряла всякий стыд? Ты хочешь, чтобы я выгнал тебя, чтобы сделал тебе больно?

Ее личико страдальчески скривилось, и бывшие наготове слезы полились рекой. Она казалась полностью уничтоженной и при этом не имеющей малейших сомнений, что делает что-то не то.

— Люсьен… дорогой… я только хотела помочь, Я сделала тебя однажды счастливым, ты ведь помнишь, и я знаю это. Мойна мне объяснила: ты уверен, что больше меня не любишь, и я понимаю, как ужасно ты смущен. Но я по-прежнему тебя люблю, и ты нуждаешься во мне, именно сейчас. Все, чего я хотела, — это помочь тебе. Вот, я даже принесла нам с тобой вина с пряностями. Если хочешь, мы можем просто посидеть и поговорить.

Она метнулась в сторону прежде, чем у него нашелся ответ, схватила бокалы и протянула один ему. Он взял его и посмотрел, как она отпила из своего, улыбаясь ему.

— Ну же, дорогой, — сказала она, подойдя к кровати и похлопав рукой рядом с собою. — Поди сюда, садись, и мы потолкуем. Ты думаешь, что влюбился в нее, не так ли? Но почему? Может, ты объяснишь мне, чтобы и я могла это понять? Мне было бы не так тяжело потерять тебя, дорогой. Правда стало бы легче.

Меньше всего на свете Люсьену хотелось сейчас сидеть на постели рядом с Мелани и беседовать насчет Кэт — особенно с полуголой Мелани. Он медлил и отпил из бокала добрый глоток вина, чтобы немного успокоиться и придумать какой-нибудь способ выдворить Мелани из своей спальни без того, чтобы поднять на ноги весь дом.

Он снова отпил вина с пряностями, проклиная себя за то, что вообразил, будто способен контролировать ее, за то, что был столь самонадеян.

Кэт избегала хозяйки Тремэйн-Корта всеми возможными способами. Она сумела распознать эту угрозу. Почему же он так ошибался? Каким он был глупцом, поверив, что может повлиять на Мелани, развеять ее дикие иллюзии, разгадать ее планы, разуверить, что он может снова полюбить ее. То, что она нацепила то же самое платье, в котором впервые встретилась с ним в Бате, было довольно невинной уловкой. Попытка уверить его в том, что Нодди его сын, была отчаянным шагом, но легко разоблачимым. Но на этот раз она определенно перешла границы. На сей раз ее необходимо остановить и даже наказать. Но для этого ему сперва надо выставить ее из своей комнаты!

— Мелани, — начал он, делая неуверенный шаг в сторону кровати, — это безумие. Я знаю, что ты временами бываешь не в себе, но тем не менее ты должна наконец понять, что то, что когда-то было между нами, сгинуло навеки. Ты домогаешься меня, гоняешься за мной, но, несмотря на все мое сочувствие, ты все же не имеешь права вторгаться ко мне в комнату и…

Что происходит? Он прекрасно знал, что был изрядно пьян, ведь они с Гартом успели осушить почти три бутылки. Но вдруг он почувствовал, что голова у него прояснилась и стала необыкновенно легкой. Он потряс ею, стараясь отделаться от странных ощущений, и посмотрел на Мелани.

Дьявол, да ведь она красавица. Ну разве он видел еще у кого-нибудь такие полные, алые губки — а тут еще кончик розового язычка появился между ними и описал соблазнительный круг. Он с трудом проглотил комок в горле, чувствуя, как его влечет к этим губам, как его собственный язык настойчиво упирается в десны.

Он любовался ее рукой, осиной талией, бедрами, полускрытыми прозрачной тканью, а ее груди! Его руки зачесались от желания схватить их.

Он вспомнил с такой силой, словно это происходило только вчера, что он чувствовал с ней. Какой она была на вкус, как она двигалась под ним и над ним, как ее тело сливалось с его, обволакивало, дразнило, позволяло взмывать к таким высотам ощущений, о существовании которых он и не подозревал прежде. Он почувствовал томление во всем теле, дико забилась, требуя свободы, его плоть, и кровь звенела у него в ушах, пока он срывал с себя галстук вместе с булавкой, вместе с миниатюрой Кристофа Севилла. Затем пришла очередь сорочки, с которой он оборвал половину пуговиц. Его руки вцепились в пуговицы на панталонах.

— Боже мой! — Его дыхание стало частым и неглубоким, словно он только что пробежал много миль. Он видел, как Мелани встала, выпила до капли вино из своего бокала, швырнула его об пол. Затем она скинула ночную рубашку и направилась к нему, с какой-то дикой, нелепой улыбкой, причем черты ее лица расплывались и колебались перед ним, словно это было не существо из плоти и крови, а какой-то реявший в воздухе дух.

Ее руки простерлись к нему, ее голос донесся словно издалека и звучал как песня сирены:

— Мелли с тобою, дорогой. Позволь Мелли помочь тебе. Мелли знает, что надо делать. Позволь Мелли помочь тебе. Только своей Мелли, которая любит тебя. И ты тоже любишь ее, ведь любишь, дорогой?

Дорогой. Какое противное слово. Он посмотрел на пол, на разбитые бокалы, на пролитое вино, потом на Мелани и сощурился, пытаясь собраться с мыслями.

— Вино… Мелани! Что ты подмешала в вино?

— Тс-с-с, дорогой, — промурлыкала она, ее голос по-прежнему доносился как бы издалека, он едва пробивался сквозь неотвязный, отупляющий шум в ушах. — Это чудесно, правда? Мойна всегда готовит мне это чудесное зелье — такая ценная женщина. И я добавила немного тебе в вино. Я даже обделила себя, я отдала тебе большую часть, чтобы тебе было приятно. Я не так уж нуждаюсь в этом, когда у меня есть ты. Я не нуждаюсь ни в ком другом, когда у меня есть ты. — Ее руки обвились вокруг его талии. — Ах, Люсьен, я так тебя люблю. Люби же меня, дорогой. Люби меня!