И все же Кэт не жалела о его поцелуях, хотя они сильно ранили ее. Стоит ли ей быть с ним более откровенной и рассказать про кое-какие тайны Эдмунда? Стоило ли ей рассказывать ему о том, что у нее был ребенок? И имеет ли и то и другое какое-то значение? В ее будущем нет места Люсьену Тремэйну, и равным образом нет места и для нее в его завтрашнем дне. Единственное, что имело значение, — это то, что он не нарушил обещания навещать Эдмунда и что Эдмунд с каждым днем медленно, но неуклонно шел на поправку.
Вот и теперь она, глядя на Эдмунда, видела, как правая половина его рта приподнялась в усилии изобразить улыбку, а выражение лица явственно говорило о том, что он рад Люсьену, который как ни в чем не бывало устроился на краю его постели. Боже милостивый, пусть только Люсьен не играет с этим человеком, не возрождает его к жизни с единственной целью прикончить потом одним роковым ударом.
— Итак, сэр, вы уже позавтракали? — спросил Люсьен у Эдмунда. — Полагаю, что да, ведь здесь, в Тремэйн-Корте, все предпочитают быть ранними пташками — кроме вашей жены, пожалуй. Какой позор — валяться в постели в такую погоду, правда? Ну а у меня остается масса времени для прогулок верхом и для того, чтобы проследить, как Джереми Ватсон уже начал приводить в порядок усадьбу в соответствии с моими указаниями. Я ведь говорил вам вчера, что южные поля почти полностью расчищены. Вы были хорощим учителем, сэр, и мне лишь остается надеяться, что я достаточно прочно усвоил ваши уроки.
Эдмунд пробормотал что-то совершенно неразборчивое для ушей Кэт, но Люсьен кивнул с таким видом, будто все понял.
— Завтра рабочие примутся за прочистку дымоходов. Вряд ли кому-то доставит удовольствие в один прекрасный день разжечь камин и задохнуться в дыму, не так ли, сэр? Позвольте, было что-то еще. Ах да, сегодня будут подстрижены газоны, и я послал рабочих, чтобы починили въездные ворота.
Кэтрин перестала прислушиваться. Люсьен вел себя так всякий раз, болтая о всяких мелочах, словно ребенок, которого позвали в компанию взрослых прочесть стишок. Он был довольно мил, неукоснительно вежлив, но никогда не касался в разговоре ничего личного, не делал ни малейшей попытки завязать диалог — предпочитал болтать сам, чтобы не пришлось говорить о серьезных вещах.
Она старалась уверять себя, что это лишь первые дни, что у них еще будет достаточно времени все обсудить, однако она не знала, надолго ли Люсьен задержится в Тремэйн-Корте. В Лондоне вот-вот должен начаться светскии сезон, и, по словам Хоукинса, Люсьен уже неоднократно жаловался на то, что пропустил тот или иной бал, на котором обещал быть.
Кэт была уверена, что он по-прежнему всего лишь играет в дружбу — и с Эдмундом, и со всеми остальными. Его игры уже привели к тому, что Мелани безвылазно сидела у себя в комнатах — и нельзя сказать, что это сильно огорчало Кэт. В отношении же ее самой он добился того, что она откровенно стала избегать его общества.
Она обнаружила, что единственный верный способ не попадаться на глаза Люсьену — это сидеть в детской, причем как можно дольше. Хотя их знакомство прошло довольно мило, Люсьен ни разу больше не навестил мальчика. И ей с каждым днем все труднее было находить оправдания такого равнодушия, тем более что Нодди постоянно интересовался, куда же пропал «Лусен» — и ее сердце при этом всякий раз обливалось кровью.
— …и поскольку это поле мы все же успеем осушить в ближайшее время, стоит присмотреть подходящий сорт пшеницы, которая успела бы вызреть за возможно более короткий срок, — бубнил Люсьен.
Дренаж! Семена! И это все, что он мог придумать для беседы с человеком, который едва не расстался с жизнью, колотясь головой о ту стену, которая воздвиглась между ними? Кэт ужасно захотелось вскочить на кровать и отодрать Люсьена за уши!
— Ну, вы опять за свое, — вмешалась она, стараясь говорить как можно беззаботнее и направляясь в дальний угол комнаты, подальше от Люсьена. Настало время взять инициативу в свои руки. — У вас что, нет более приятной темы для беседы? Люсьен… Мы с Эдмундом вчера очень мило провели время, копаясь в маленькой шкатулке с безделушками, которую я нашла у него в кабинете. Большинство из хранившихся в ней вещей принадлежало самому Эдмунду, кроме вот этой. — Она подошла к столику возле кровати, выдвинула один из ящиков и положила на одеяло небольшой сверток. — Судя по всему, Эдмунда очень позабавила моя находка. А я так и не поняла почему. Вы бы не могли мне это объяснить?
Избегая его отчаянного, предостерегающего взгляда, она опустила голову и принялась разворачивать сверток, в котором оказалась маленькая серебряная чашечка, помятая с одного края. Кэт протянула ее Люсьену, так что ему волей-неволей пришлось ее взять.
— Милая девушка, — пробормотал он, еле шевеля губами и избегая прикасаться к чашечке, — я уверен, что вы сами догадались о предназначении этой вещи. Она служила для питья.
— Это я знаю, — отвечала Кэт, намеренно не обращая внимания на то, что причиняла ему страдания. — Хотя она сильно покорежена, я смогла разобрать, что на ней выгравировано «Л», как раз с испорченной стороны. Значит, она была вашей, правда? Почему она помята? И я позволила себе сделать вывод, что с этим что-то связано, иначе зачем было бы Эдмунду ее хранить. — И она посмотрела на человека, распростертого на кровати между ней и Люсьеном. — Ведь верно, Эдмунд?
Больной поднял на нее глаза, полные слез, но при этом не переставал улыбаться.
Внезапно Кэт почувствовала, что чашку вырвали у нее из рук.
— Насколько я помню, я пытался колоть ею орехи, — выпалил Люсьен, быстро заворачивая чашку. — А если вы дадите себе труд присмотреться повнимательнее, то заметите еще и следы моих зубов. Теперь вы довольны, мисс Харвей?
— Безусловно, мистер Тремэйн, — изображая восторг, отвечала она. — Ну а теперь прошу извинить, у меня есть еще обязанности в детской. Вы ведь помните про детскую, не так ли, мистер Тремэйн? — Она покосилась на Эдмунда и заметила, как он подтащил к себе сверток и прижал его правой, здоровой рукой к залитой слезами щеке. — Ах, Эдмунд, — со вздохом сказала она, — я так виновата. Я не подумала. Я просто хотела разобраться в…
— Можете не рассыпаться в извинениях, Кэтрин, — сказал Люсьен дрожавшим от злости голосом. Он вытащил чашечку из свертка, затем вернул Эдмунду, и тот прижал ее к себе. — И вот теперь вы покидаете нас?
Кэт кивнула, внезапно утратив дар речи, и поспешила уйти, молясь про себя, чтобы ее внезапная выходка принесла больше добра, чем зла.
Полуденное солнце пробивалось сквозь нежную листву едва распустившихся берез, под которыми на молодой травке было расстелено одеяло. На нем сладко дремал Нодди, самозабвенно посасывая палец. Кэт сидела неподвижно, прислонившись спиной к дереву, не в силах сдержать улыбки, созерцая эту милую картинку. Ах, как она любила это дитя!
Перевернувшись на животик, Нодди подтянул ножки под себя, так что его круглая розовая попка оказалась выставлена на всеобщее обозрение. И тут же огромная яркая бабочка снизошла до отдыха на этой удобной площадке. Она медленно открывала и закрывала крылышки, словно прихорашиваясь. Пальцы Кэт невольно шевельнулись, как будто пытаясь нащупать альбом для эскизов и коробку с акварельными красками — одну из многих вещей, которые остались в той, прежней ее жизни в Ветлах.
Каким-то чудом этот по-летнему теплый солнечный денек прервал течение обычной для Суссекса дождливой сырой весны, и Кэт удалось вволю насладиться в обществе Нодди, зная, что в ее отсутствие Хоукинс позаботится об Эдмунде.
А какая чудесная перемена произошла с самим Эдмундом Тремэйном! Отныне Кэт уже не опасалась за его жизнь и не думала о том, что смерть явилась бы для него милосердным освобождением от невыносимого существования. Подумать только, ведь еще совсем недавно смерть Эдмунда казалась реальной, и вот не далее как вчера он произнес ее имя, хотя и не очень внятно, хотя и потратив на это массу сил, — но он сказал это. И если не через неделю, то по крайней мере через месяц его здоровье сможет восстановиться до того, каким оно было перед ударом. Возвращение Люсьена сделало чудо.
