— Так, так, бабушка. Пускай немцы ломают головы, а мы им не слуги.

Кусок не шел ему в горло. Он поднялся из-за стола и вышел в кухоньку. Долго стоял у окошка, глядя через дорогу на хозяйский двор. Шумела мельница, со скрипом проезжали крестьянские возы, иногда проносился, разбрызгивая во все стороны грязь, грузовик. Все было знакомо, но необычным казался Эльмару сегодня обширный двор усадьбы. Около хозяйского дома прохаживался немецкий солдат с автоматом.

«Неужели Анна? И место и время совпадают. Молоденькая, смелая девушка… Но ведь письма-то у нее уже нет… Шпионы пронюхали? Может, и за мной следят?»

Если это Анна, значит она всего в нескольких шагах от него… Одна, беззащитная — в руках этих извергов. Они ее бьют, кричат на нее, всячески истязают, а он и ласковым словом не может ей помочь. И пусть это не Анна, а незнакомая девушка — все равно она своя, смелая, не побоялась опасной борьбы.

Эльмар чувствовал себя, как зверь в клетке. Побежать к партизанам, позвать на помощь? В усадьбе Айзупиеши сейчас не больше взвода солдат. Но если Анна в руках немцев, кто же покажет дорогу к партизанам? Он их будет неделями искать. За это время Айзупиет заметит, что батрак куда-то пропал, и заявит эсэсовцам. Те живо сообразят и примут меры. Попытаться сделать что-нибудь самому? Но он один, без оружия, их — десятки.

Чем больше он думал, тем сильнее овладевало им отчаяние.

Поздно вечером Эльмара с бабушкой позвали в хозяйский дом. Им ничего не объяснили, но они и без того знали зачем. В угловой комнате, выходящей окнами в сад, сидел за столом полуседой офицер войск СС. Шуцман Ян Айзупиет и два Эсэсовца стояли, а против офицера, лицом к свету, сидела Анна Лидака. Войдя, Эльмар увидел ее со спины, но сразу узнал.

— Знаете ли вы эту женщину? — спросил офицер и велел Анне повернуться к вошедшим. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Боль, любовь, сострадание — все чувства надо было подавить и скрыть от врагов. Офицер не спускал глаз с лица Эльмара.

Эльмар покачал головой:

— Не знаю, господин офицер. Первый раз вижу.

— А вы? — обратился офицер к бабушке Аунынь.

Ян Айзупиет перевел вопрос и объяснил старушке, чего от нее требуют. Она казалась очень испуганной и не сразу ответила на вопрос.

— Я ведь глазами слаба, совсем плохо вижу.

— Тогда подойдите поближе.

Она послушалась, долго и ласково смотрела на Анну, потом покачала седой головой и, вздохнув, сказала:

— Не приходилось видеть. Наверно, издалека.

— А вы? — обратился офицер к Анне. — Вы знаете этих людей?

— Нет, не знаю… — прошептала Анна. Волосы у нее были растрепаны, на бледном, измученном лице застыло упрямое выражение.

— Ну хорошо, — сказал офицер.

Эльмара с бабушкой вывели из комнаты. Анна осталась с эсэсовцами.

«Теперь ее опять будут истязать и мучить…» — думал Эльмар. Молча, поддерживая под руку бабушку, вернулся он домой. Едва вошли они в свою комнатку, как старушка начала громко рыдать. Эльмар никак не мог успокоить ее.

— Не плачь, бабушка. Наши слезы Анне не помогут.

— Почему же она не может сказать, как ее зовут? — спрашивала, всхлипывая, старушка. — Имя, что ли, у нее такое особенное?

— Тогда немцы арестуют ее мать. Будет одним мучеником больше.

— Сынок, за что же ее держат взаперти? Разве она что плохое сделала?

— Ничего плохого она не сделала. Она… честный человек. Немцам не нравятся честные люди. Им нравятся подлецы… такие, как Ян Айзупиет.

Всю ночь Эльмар просидел у окна, прислушиваясь. Ужасная, мучительная ночь. Минутами ему казалось, что он слышит стоны Анны, из темноты глядели ее глаза — молящие о помощи любимые глаза. Он задыхался от собственного бессилия.

Назавтра было воскресенье. Немцы построили у дороги против волостного правления виселицу и согнали сюда жителей окрестных усадеб. Погнали и батраков из усадьбы Айзупиеши. Мельник велел запрячь выездную лошадь в рессорную бричку и поехал с женой, как на праздник. Эльмару пришлось везти остальных. Только бабушке и еще нескольким старикам и больным разрешили остаться дома. Более двухсот человек было согнано к виселице; испуганные, сбившись в кучки, стояли они в грязи, и у всех была одна мысль: хоть бы поскорее это кончилось. Но им пришлось ждать у волостного правления целый час. Многие стояли с такими же застывшими лицами, как у Эльмара, и только присутствие шпионов не позволяло им выразить свое осуждение. Наконец, на дороге показался грузовик с солдатами и приговоренной к казни девушкой.

Эльмар не спускал глаз с Анны.

Вот над толпой показались ее плечи, голова, бледное-бледное лицо. Оно не было искажено страхом. Спокойно смотрела она на людей — сильная, милая Анна. На несколько мгновений ее взгляд встретился поверх толпы с взглядом Эльмара. Что-то блеснуло в ее глазах. У Эльмара задрожали губы. Рядом с Анной показались двое солдат — они надевали петлю.

Эльмар старался задержать дыхание, чтобы соседям не было слышно, как хрипит у него в груди. Тогда над толпой зазвучал голос Анны — громкий, упрямый:

— Не жалейте… за меня отомстят! Я знаю, наши победят! Да здра…

Казнь была совершена. Батраки и батрачки усадьбы Айзупиеши уселись в телегу, Эльмар повез их обратно. Дома он ничего не сказал бабушке, и она ничего не спросила.

Как только стемнело, Эльмар вышел из дому и кружным путем пробрался к волостному правлению. Долго сидел он в канаве, следя за часовым, который охранял виселицу. У него было достаточно и терпения и времени. Часовые сменились. В доме волостного правления стало темно, и все стихло. Около полуночи часовой на минутку прислонил автомат к забору. Только на минуту — но этого было достаточно, чтобы Эльмар подскочил к нему сзади и схватил за горло. Он повалил солдата наземь, лицом в грязь, и до тех пор душил, пока тот не затих совсем.

В лесу, между волостным правлением и мельницей, он похоронил Анну под большой елью, разровнял землю и набросал на могилу веток и шишек. «Сюда редко кто заходит, может не найдут». К утру он был уже далеко от дома. Он шел искать партизан и рассказать им о гибели Анны.

Вернувшись к утру на базу, Саша Смирнов сразу пошел к Ояру и рассказал ему о своих наблюдениях. Имант с Крауклисом вернулись в лагерь вместе: к концу пути Крауклис нагнал подростка, потому что в лесу не надо было притворяться чужими. Рассказ Саши не понравился Ояру.

— Значит, целых полчаса не показывался? — переспросил он, думая о чем-то другом.

— Может быть, и больше. Я ведь на часы не смотрел. Главное, так бежал, запыхался даже.

— Теперь нельзя спускать с него глаз. Скверно, что Капейка перевел его сюда, на главную базу. Теперь он слишком много знает. Но если с Крауклисом дело нечисто, гостей долго ждать не придется.

Ояр только раз видел Крауклиса среди других партизан и обменялся с ним несколькими словами. Что-то в фигуре этого человека, в манере держаться показалось ему знакомым. Особенно голос… где-то, кажется, он раньше его слышал… Но где, когда? Чего-то еще не хватало, чтобы вызвать из недр памяти позабытый образ. «Может быть, борода мешает? — думал теперь Ояр. — А если заставить его побриться?»

Он провел в раздумье еще несколько минут, потом велел позвать Иманта и стал расспрашивать, о чем говорил с ним Крауклис на обратном пути.

— Особенного ничего не говорил, так только разные вопросы задавал, — ответил Имант. — Кто у нас здесь главный, сколько нас всего в лесу. Я сказал, не знаю. Потом он еще спросил, почему мы ушли с острова, наверно узнали что-нибудь плохое. У нас, говорит, наверно, имеется поблизости много друзей. Он тоже будто бы знает здесь хороших людей. Может быть, говорит, это они и помогают нам.

— Больше он ничего не спрашивал?

— Ничего особенного. Да, еще спросил, откуда я и где мои родные. Потом сказал, что у нас должна быть резервная база.

Ояр все больше хмурился. Он нервно барабанил пальцами по топчану, думая о чем-то, затем велел позвать Капейку, Акментыня и Ванага. Когда все были в сборе, Ояр приказал никого не подпускать к землянке и провел совещание с командирами рот.