Какой-то стрелок однажды высказался перед Аугустом: непонятно, зачем так держаться зубами и ногтями за этот клочок земли!

— Ну что в нем такого? Одно болото да кусты. Какая нам польза, если мы его удержим? Разве у нас нет больше земли, некуда больше отойти? Стоит ли мокнуть в этом болоте, когда чуть подальше можно сидеть на сухом месте?

— А в другом месте легче воевать? И там то же самое. Потом ведь все равно придется освобождать и это болото. Да и как можно отдавать свое? Пока мы сидим в болоте, до тех пор и немцу приходится мокнуть. С какой же стати пускать его на сухое место?

— Да нет, на сухое место пускать не следует, — согласился стрелок. — Не велик барин, пусть помокнет. Мы как-нибудь выдержим.

По изъезженным, ухабистым весенним дорогам спешат в это время на фронт несколько грузовиков. Это делегация Центрального Комитета партии и правительства Советской Латвии: к 1 Мая ей надо попасть на боевой участок дивизии и доставить праздничные подарки. Участковые коменданты военных дорог несколько раз предупреждали, что дорога непроезжая, что машины завязнут в грязи и лучше недельки две подождать, пока земля просохнет и рассосутся скопления автоколонн, которые образовались на самых трудных этапах. Но машины едут дальше, проходя за день двадцать — тридцать километров, с громадными усилиями пробираются сквозь скопления транспорта, по сплошному морю грязи. В одном месте, между Кувшиновом и Осташковом, посреди леса образовалась огромная пробка в несколько сот машин. Надо переправиться через топь, или, вернее, через пропасть. Поглядеть на нее и то жутко, а это лишь одно из многих препятствий, которые предстоит преодолеть машинам.

Тогда один из членов делегации взбирается на придорожный пень и громко кричит:

— Начальники колонн, ко мне!

Выяснив, сколько людей в распоряжении каждого начальника колонны, он распределяет их на несколько групп, и вскоре в лесу начинают стучать топоры. Бойцы рубят кусты, таскают большие вязанки хвороста и застилают самые опасные места. Через два часа первая машина благополучно пробирается через топь. Пробка постепенно рассасывается. К вечеру грузовики делегации достигают Осташкова. Еще два дня пути по затопленным дорогам, до самой Ловати. Машины переправляются на паромах на западный берег, а поздно вечером один из делегатов вместе с плотовщиками взбирается на утлый бревенчатый плот, нагруженный мешками с мукой и мясными тушами. Плот ведут вниз по течению, чтобы доставить стрелкам продукты к празднику. Течение быстрое, временами через плот перекатываются волны. В лунном свете огромной стрекозой кажется пролетающий над рекою «мессершмитт»: он старается обнаружить плот. Плотовщики норовят держаться поближе к берегу. К утру плот добирается до села Перегино. Теперь каждый час дорог, к вечеру продукты должны быть в дивизионном допе, чтобы к празднику успели испечь свежий хлеб. И не опоздали. Вместе с продуктами прибывает делегация, а с ее прибытием рассеиваются все слухи о том, что дивизия отрезана от тылов.

…Делегаты побывали во всех частях и побеседовали со стрелками, а 30 апреля в деревушке Козлово происходило вручение орденов и медалей. Аугуст Закис в тот день получил второй боевой орден, а командир полка сообщил, что ему только что присвоено звание старшего лейтенанта. В праздник все поели досыта, так как на дивизионную базу пришли по Ловати еще несколько плотов с продуктами. Положение еще, конечно, тяжелое, и последствия истощения начали сказываться именно теперь, — но самое трудное осталось за плечами.

Над окопами сияет майское солнце, в кустах щебечут птицы, и вся лишняя посуда у стрелков полна сладкого березового сока.

Бойцы стирают на речке белье, счищают с гимнастерок налипшую грязь, а молодежь, сбросив рубахи, загорает на полуденном солнце.

Штурм партизанского острова произошел в начале февраля. «Ударная» команда Волдемара Арая прибыла в Эзермуйжскую волость на автомашинах и, разделившись на несколько групп, обложила болото, на котором, по всем данным наблюдения, должна была находиться база партизанского отряда «Мститель». В помощь команде были приданы две роты СС. Участники карательной экспедиции в ночь перед операцией расположились по окрестным усадьбам. Усиленные патрули блокировали все дороги. Рано утром начался штурм. Чтобы поднять дух у своих парней, Арай велел выдать им водки и коньяку, а заодно подкрепился и сам. До полудня весь лес дрожал от криков и стрельбы, пока круг нападающих не стянулся в узкую петлю вокруг партизанских землянок.

— Выходи сдаваться! — кричали эсэсовцы. — Все равно никто не удерет!

Ответа не последовало. Тогда трое перепившихся карателей с гранатами в руках стали приближаться к большой землянке. Когда они очутились у входа, раздался взрыв мины, и все трое взлетели на воздух. Остальные начали забрасывать землянку ручными гранатами и обстреливать из автоматов. Поработав как следует, они ворвались внутрь, готовые отпраздновать победу. Но землянка была пуста. Ни людей, ни оружия, только сырые, заплесневевшие стены да охапки соломы на полу. На стене висел лист бумаги. На нем был нарисован кукиш, а внизу подпись: «Ищи ветра в поле!»

Операция провалилась, и всего досаднее было то, что партизаны не оставили никаких следов, — после их ухода выпал снег.

— У меня чтобы держали язык за зубами! — приказал взбешенный руководитель зондеркоманды своим подчиненным. — Пока не найдете партизан, в Ригу не вернетесь. Хотя бы до Янова дня! Из-под земли выройте, а партизаны должны быть в моих руках! Шагом марш!

Эвальд Капейка со своими людьми работал на полном ходу. Они только что разгромили отделение полевой комендатуры и пополнили свое вооружение и боезапас. Раз в две недели по эстафете держали связь с Ригой. Вместе со связными прибывали по одному или по два новые товарищи, которым нельзя было оставаться в городе. Ряды мстителей быстро полнились, но Капейка чувствовал, что количественный рост сейчас ничего не дает: без оружия воевать нельзя. И то хорошо, что можно высылать больше людей на разведку, — легче подготовить обе резервные базы. На одной из них разместили вновь прибывших партизан на время их проверки. Про вторую знали только самые надежные люди.

Главное, надо как-нибудь перебиться до весны. Когда стает снег и распустится листва, никакие Араи не разыщут следов партизан.

— Тогда будет дело, — радовался Капейка, предвкушая летнее раздолье. — Каждого куста будут бояться, каждый лесок придется обходить. Ни на дороге, ни в поле, ни дома — нигде не будут знать покоя. Эх, дружки дорогие, скорее бы только май подошел!

В начале марта Ян Аустринь, вернувшись с операции, привел с собой высокого сутуловатого человека. На него страшно было взглянуть. Все тело у него было в сплошных кровоподтеках, лицо обезображивали подсыхающие струпья, он все время испуганно оглядывался по сторонам, стараясь забиться куда-нибудь в угол. Оказалось, что он убежал из отделения гестапо, куда попал по подозрению в связях с партизанами. Звали его Рейнис Крауклис, и до ареста он работал батраком в Мадонском уезде. Вначале он даже не мог связно рассказать про свое бегство. Капейка велел отвести его на резервную базу и через местных жителей проверил правильность рассказа нового партизана. Все подтвердилось: после побега Крауклиса был разослан циркуляр; за содействие в поимке немцы обещали премию.

— Этот не уйдет, даже если его будешь гнать, — решил Капейка. — Я думаю, не стоит держать его дальше в карантине. Пусть начинает работать. Теперь он поправляться стал.

Ни у Акментыня, ни у Смирнова возражений не было, а остальных Капейка не счел нужным спрашивать, — здесь ведь не парламент, а войсковая часть в тылу врага. Таким образом, через две недели Рейнис Крауклис стал полноправным партизаном и принял присягу.

Для начала его послали вместе с Аустринем и Имантом в глубокую разведку. На обратном пути они нагнали Анну Лидаку. Она только что получила по цепи письмо и направлялась в усадьбу Саутыни. Девушка обрадовалась, увидя Иманта, — теперь не надо идти к Курмиту. Вручив ему послание, она передала тихонько привет от Эльмара Ауныня и ушла обратно.